Издранное, или Книга для тех, кто не любит читать - Алексей Слаповский

Емельянов хотел вернуть фуражку и объяснить недоразумение, но не успел: мужчина выхватил купюру, щедро сунул продавцу:

— На — и заткнись! И только скажи, что мало!

Продавец, конечно, промолчал: сказать, что мало, в такой день и такому человеку было опасно. А если вдруг много, он тем более не сказал бы.

И Емельянова повлекли по Арбату.

Краснолицего сопровождали два товарища, один осоловел уже от выпитого и был сосредоточен на координации движений, время от времени вскидывая голову и расправляя плечи, демонстрируя этим, что он еще орел, а второй, сухой, маленький, нервный, горячо спорил, доказывая, что на его заставе в горном местечке Бешлан-Тюбе было служить гораздо интересней и трудней, чем в Чаганлыке. Краснолицый не соглашался. Спор при этом был мирный: чаганлыкский и бешлантюбинский считали себя земляками по службе, их заставы находились всего лишь в трехстах километрах друг от друга.

Вопросом места службы они интересовались больше всего, встречая других бывших пограничников. Если сосед, то сразу же друг навеки, если служил на той же заставе, хоть и в другое время, то просто как брат, а если встречались полные сослуживцы, знавшие друг друга, но потерявшие связь, это было грандиозное событие, они были даже не братья, а больше — нет такой близкой степени родства, чтобы обозначить, кем они себя чувствовали, обнимаясь, хохоча и проливая скупые мужские слезы.

И с каждой минутой Емельянову было все затруднительнее признаться в недоразумении. Обидеться могут люди, оскорбиться, посчитав его наглым самозванцем, не станут разбираться на словах, а примут действенные меры… Может кончиться плохо. Сначала Емельянов посматривал в переулки, пытался отойти в сторонку, за ларек, за будку, потеряться в скоплении людей, но его отсутствие тут же обнаруживали:

— Земеля! Не отставай!

И Емельянов отдался судьбе.

Их компания становилась все больше, и действия этого стихийного сообщества были так же непонятны и непредсказуемы, как поведение, к примеру, стаи воробьев. Те тоже, если понаблюдать, ведут себя странно: кучей слетятся на забор или дерево, пощебечут, погомонят какое-то время, а потом одновременно и неизвестно почему вдруг снимутся, летят дальше, чтобы вдруг спикировать опять на другое дерево или другой забор, выбранные по непостижимым причинам.

Емельянову пришлось пить пиво из горлышка, водку из пластикового стаканчика, коньяк из фляжки, вино из стеклянной банки…

Через час он шел, обнимая очередного нового товарища и доказывал ему, что Тоцк, брат, это тебе не крендель с маком, это, знаешь ли, серьезно; и товарищ с уважением соглашался, расхваливая в свою очередь белорусские приграничные болота, где он дважды чуть не утонул (вспоминалось это, конечно, с умилением, как лучшие дни жизни).

И Емельянов все больше проникался сутью праздника и атмосферой братства. Он почувствовал гордость от осознания себя неделимой частью воинства, народа, России, в конце-то концов! Но Россия Россией, а их пограничное братство — дело особое. Тут ты за всех, а все за тебя, поэтому кто не понимает — отойди в сторону. Был момент — проходящий старикан хилого интеллигентского вида что-то такое сказал неодобрительное. «У-у-у-у-у!» — тут же надвинулась на него толпа с угрожающем воем, и Емельянов полез вперед, чтобы дать хоть щелчка придурку, портящему праздник. Не успел: старикан с неожиданной прытью скрылся среди прохожих, юркнул в подворотню, исчез. Или: Емельянов не рассчитал положения тела в пространстве, задел стульчик арбатского художника, художник чуть не упал и крикнул: «Осторожней!» Сейчас же все повернулись, готовые наказать обидчика, Емельянов удержал, уговорил простить, но преисполнился при этом благодарности, оценил в полной мере силу взаимовыручки.

Их стало человек двадцать, преимущественно молодежь.

Вдруг как-то выяснилось, что надо ехать на «Измайловскую».

Кучей повалили к метро «Смоленская», спустились, поехали.

По дороге выяснилось, что там, в районе «Измайловской», их ждет какой-то Прохор с компанией. Зачем, почему, вопросов не возникало. Ждет — надо ехать.

Ехали весело — с шумом, с песнями, с распитием пива из пластиковых бутылей по кругу, с добродушным пошучиванием над мирным населением, которое по глупости своей жалось в углы и пугалось — кого? Своих же защитников!

В Измайлове встретились с компанией Прохора. Объятия, восторги.

Пошли дальше.

В пути был неприятный случай: разоблачили человека, который, как кто-то выяснил, считал себя пограничником лишь на том основании, что служил хоть и на границе, но совсем в другом роде войск — был связист. Самозванец, не робея, кричал, что он пограничней любого пограничника, ибо своими руками однажды задержал двух старух-шпионок, тащивших в своих торбах анашу и четыре автомата Калашникова, но Емельянов убедительно объяснил ему, что это ничего не значит — кто раз на скрипке сыграл, даже пусть и хорошо, еще не музыкант! Это сравнение понравилось окружающим.

— Понял, скрипач недоделанный? — закричали они. И прогнали наглеца, дав ему несколько раз по шее. То есть даже и не били всерьез, если говорить объективно. Хоть и следовало.

Тут, кстати, вспомнили о боевых приемах, которыми обязан владеть любой настоящий пограничник. Многие стали их немедленно применять, особенно старательно отрабатывая ножные удары — на деревьях, на стенах домов, на друзьях и товарищах. Не обошлось без неприятности — один перестарался и сломал ногу. Его бережно подняли на руки, вызвали «Скорую».

К сумеркам все постепенно начали уставать. Не хватало цели. А Емельянов подумал, что хорошо бы показаться сейчас жене Виктории, которая считает, чтоб бывший муж никогда не умел себя поставить ни в каком обществе, ни в какой компании. Пусть увидит его не только частью компании, но даже и во главе ее. И он предложил:

— А поехали к Вике!

— К Вике! — тут же подхватил кто-то.

— К Вике! — рявкнули и остальные, оживившись.

Появилась цель.

Опять пошли к метро, спустились, поехали. Емельянов руководил — он один знал маршрут.

Командовал:

— На выход! За мной! Переходим!

И т. п.

Его, конечно, слушались.

Меж тем за ними тенью крался усиленный наряд милиции. Пока не ввязывался: было указание брать пограничников лишь в крайних случаях — чтобы не спровоцировать масштабных драк. Но глаз с них не спускали, переговариваясь по рации. Главным был майор-омоновец, опытный служака, прошедший огонь и воду и знающий толк в пресечении массовых беспорядков.

— Главное — обезвредить зачинщиков, — давал он указания. — Вычисляйте их и будьте наготове. Вон тот мужик, видите, впереди идет — он, похоже, самый главный, — указывал майор на Емельянова.

Уже затемно добрались до дома Вики.

Встали под ее окнами, Емельянов дирижировал, все скандировали:

— Ви-ка! Ви-ка! Ви-ка!

Вика выглянула в окно, не понимая, в чем дело.

Емельянов снял фуражку и помахал ею:

— Вика! Привет! А мы вот тут… празднуем!

— Ты с ума сошел? Чего это ты празднуешь?

— День пограничника! — заявил Емельянов.

— Уа-у-у-у-у-у! — подтвердили ревом его товарищи.

— Какого пограничника, опомнись! Ты и в армии-то не служил! Иди отсюда, перед соседями стыдно!

Все стихло.

Тот, кто не служил в погранвойсках, был для присутствующих человеком заведомо второго сорта. Но тот, кто совсем не служил, это даже не третий сорт, это, если разобраться, вообще не человек!

— Так! — раздался голос. — Земеля, это что за шутки? Это правда?

И даже вы, господа патриоты и генералы, я полагаю, в такой ситуации слукавили бы, тем более, что Вика, поняв свою оплошность, кричала из окна: «Не трогайте его, он просто идиот!»

Но Емельянов не мог солгать. Потомственная интеллигентность допускает вранье по неосторожности, по увлечению, но соврать осознанно, ради спасения своей шкуры? Нет.

И Емельянов, снимая с головы фуражку, сказал:

— Да, ребята. Это правда.

— Ну… — задохнулся кто-то гневом.

— Дайте мне его, падлу! — завопил молодой голос пограничника, сохранившего еще силу. Да и в других силы не иссякли.

И быть бы Емельянову биту, а то и покалечену, если б не милиция. Она набросилась с целью пресечь побоище и, как это часто бывает, побоище именно поэтому и состоялось — масштабное, лихое. Один перелом, четыре вывиха, мелкие повреждения и одна черепно-мозговая травма, таков был итог. Но все остались живы.

А Емельянова под шумок увела Вика, вырвав из его руки фуражку, которую он судорожно сжимал в руке, горестно глядя на происходящее.

Вот и вся история.

Мораль.

Она, возможно, не та, какую вы ожидаете, господа патриоты и генералы.

Мораль: когда гуляете по Арбату, где во множестве продаются нашивки, фуражки, лычки и полностью обмундирование всех родов войск, ничего не покупайте. Не покупайте также значков, орденов, медалей, вымпелов и флажков советского времени. Могут принять за своего. Сначала, конечно, вам будет очень приятно. Но можете увлечься. Посчитать себя действительно своим. И вам же в результате будет плохо. Гарантирую.