Свинцовый шторм - Бернард Корнуэлл

Мульдер сдался. Он лежал в изнеможении, потеряв всякую надежду. Я с трудом поднялся на ноги, все еще сжимая в руках нож, и увидел «Сикоракс». Анжела пробивалась к нам, но нас разделяло еще ярдов четыреста. Штормовой кливер превратился в лохмотья.

Я занес свою левую ногу над сломанным бедром Мульдера.

— А теперь ты мне расскажешь обо всем.

— Отвали! — Он оставался борцом до конца, упрямый, как раненый кабан в яме.

Меня не мучили угрызения совести по поводу того, что я собирался сделать. Он пытался убить меня, а сейчас я вырву из него признание и когда-нибудь в суде поведаю об этом. Я ударил его каблуком.

Когда он перестал кричать, я опять задал ему тот же вопрос. И на этот раз, боясь нового удара и страшной боли, Мульдер рассказал мне о мести Кассули. Рассказывал он медленно, и я с трудом выуживал из него эти подробности в промежутках между волнами.

Мульдер, послушный своему господину, привел «Уайлдтрек» в эту точку океана, а за две ночи до того под предлогом ночной вахты подпилил левый вант. Он уже проделывал подобную операцию, когда пытался подставить меня. Мульдер знал, что как только вант окажется под нагрузкой, мачта наклонится и сломается. Он пошел на корму, сделал поворот на другой галс, и по всей яхте начался хаос. Команда повскакивала со своих коек и увидела развал... и спасение.

Спасением был супертанкер «Керак», принадлежащий Кассули, который с ярко светящимися огнями вынырнул из темноты. Я представил себе ужас, охвативший Беннистера, когда тот услышал по радио, кому принадлежит так кстати подвернувшееся судно.

Всю команду сняли, на яхте остались только Мульдер и Беннистер.

— Беннистер не уйдет отсюда живым, — сказал Мульдер.

«Да, все было сделано с умом», — мрачно подумал я. Беннистера оставили с единственным человеком, которому он доверял, с его помощником.

Беннистер и Мульдер расчистили палубу от остатков мачты, а затем на моторе пошли на запад. И в это время разразился шторм. Мульдер вел яхту на свет танкера, но в темноте «Уайлдтрек» получил пробоину, а может, его окатила поперечная волна, но в результате вода стала поступать в трюм. Электропроводка тут же отказала, мотор закашлялся и замолк. Мульдер попытался пробраться к мотору и завести его вручную, но по пути соскользнул с трапа и сломал ногу.

Они очутились в полной неизвестности. Танкер больше не появлялся. И вот на следующий день Мульдер перерезал Беннистеру глотку и таким образом выполнил свой контракт. Он надеялся на Кассули, но полузатопленный корпус вряд ли можно было разглядеть на экране радара, и Мульдер ждал напрасно. Он заснул, а когда проснулся, было уже темно, и он через большие интервалы времени стал посылать в небо сигнальные ракеты. Последние три я и заметил.

И вот теперь, съежившийся и промерзший, разбитый и дрожащий, я слушал этот жуткий рассказ Мульдера. Я массировал ногу и чувствовал, как в нее постепенно возвращается жизнь. Время от времени я видел, как Анжела с трудом продвигается все ближе к нам. Один раз я махнул ей рукой, и она в ответ махнула мне. Мне оставалось только молиться, чтобы «Уайлдтрек» не затонул прежде, чем «Сикоракс» подойдет к нам. Я подумал, а не пойти ли мне в каюту и не снять ли спасательный жилет с мертвеца? Но вспомнив о том, что придется еще раз взглянуть в эти пустые глаза и на эту перерезанную глотку, я отказался от своей затеи.

— Что случилось с Надежной? — спросил я Муль-дера.

Он уже считал допрос оконченным, и мне пришлось опять поднять левую ногу.

— Я не знаю! — завопил он.

— Знаешь, черт побери! — Я задержал свой каблук над его сломанной ногой.

— Меня не было на палубе. — Казалось, моя нога загипнотизирует его. — Беннистер выручил меня.

— На допросе ты этого не говорил.

— Беннистер запретил мне! Он заплатил мне, чтобы я сказал в суде, что это я стоял ночную вахту.

— Почему?! — крикнул я. Ветер пронзительно свистел и уносил наши голоса, а ледяная вода обрушивалась на наши сжавшиеся фигуры.

— Потому что он не был вахтенным капитаном. Яхтой управляли мы с Надежной, а не он! Но если бы кто-нибудь пронюхал, что его жена была шкипером, а он — просто членом команды, хана его имиджу.

Я пристально посмотрел на дрожащего Мульдера. Так вот где собака зарыта! Беннистер как моряк и в подметки не годился ни своей жене, ни Мулдьеру, но тщеславие заставляло его корчить из себя эксперта.

Мульдер принял мое молчание за недоверие.

— Господь свидетель. — Он дрожал от страха и холода. — Это все, о чем я умолчал! Клянусь! Я не знаю, что случилось. Я бы не смог ее убить, я ведь любил ее! — Я продолжал молчать, а для Мульдера в этом молчании таилась угроза. — Я любил ее! Мы были любовниками: она и я!

— Любовниками? — Я в недоумении уставился на него. Хотя, если вдуматься, вполне правдоподобно. Но сочетание красоты Надежны Беннистер с жестокостью Мульдера было по крайней мере удивительным. — А Беннистер об этом знал?

— Нет, не знал. — В голосе Мульдера проскользнуло некое подобие гордости. Хвастовство человека, одержавшего сексуальную победу. Бедный Беннистер, подумал я, ему наставляли рога одни матросы!

А вдруг Беннистер знал об их связи, тогда из-за ущемленного самолюбия он мог попытаться убить обоих.

— Это Беннистер убил свою жену? — спросил я.

— Не знаю, — прохныкал Мульдер, и голос его был еле слышен из-за свиста моря и ветра. — Клянусь Господом, господин Сендмен, я не знаю!

— Но ты сказал Кассули, что это он убил ее.

— Я сказал ему, что на допросе я солгал по просьбе Беннистера. — Мульдер из кожи лез, чтобы я поверил ему. — Это была идея господина Кассули, что Бенинстер убил Надежну, а не моя!

— А ты и не опровергал эту идею?

— Я сказал ему правду, что Беннистер ненавидел Надежну. За глаза он называл ее избалованной восточной сучкой, — пробормотал Мульдер. — Он боялся ее!

— Но ты точно знаешь, что это не он убил ее, так?

— А кто же еще?

— Ты, ублюдок, — сказал я. Вся эта каша заварилась из-за того, что Кассули неверно истолковал ответы.

И все это время этот чертов бур ничего не знал. Но продажность привела его сюда, на место убийства. Он продал за деньги одну ложь, а потом увидел, что, заложив Беннистера Кассули, можно получить еще, и вот теперь лежит в ознобе, со сломанной ногой, в тонущей яхте. И если я спасу его, то лишь затем, чтобы привести его в зал суда, а потом в тюрьму.

И этот план теперь казался вполне реальным, так как «Сикоракс» уже разрезала ближайшую волну. Я выбросил нож за борт и с трудом дотащился до поручней правого борта. Но тут новая волна опять разъединила нас. Теперь я видел только верхушку грот-мачты над неистово бурлящей бездной. Я продолжал крепко держаться за поручни, когда очередная волна накрыла «Уайлдтрек». Но вот вода схлынула, и «Сикоракс» очутилась совсем близко, даже чересчур. Она возвышалась над нами, и с ее ватерштага капала вода и падали водоросли. Корпус «Уайлдтрека» опустился в провал между волнами, но «Сикоракс» шла быстрее по вспененному склону волны. Я даже видел медную обшивку на форштевне.

— Отворачивай! Отворачивай! — в страхе заорал я, почувствовав, что «Уайлдтрек» подо мной начал медленно вздыматься на волне. Мне стало ясно, что «Сикоракс» вот-вот опустится на нас, и тут Анжела увидела опасность. Но было слишком поздно. Я отпрянул от планшира, и в этот момент нос «Сикоракс» врезался в корпус «Уайлдтрека». Мне показалось, что я тону в стремительном водовороте, и я скорее услышал, чем увидел столкновение двух яхт. Я заставил себя подняться и увидеть, как деревянный корпус «Сикоракс» со скрежетом отходит от меня. Я поставил кранец слишком близко к корме.

— Ник! — услышал я крик Анжелы и понял, что она не сможет сделать второй заход. Я глубоко вдохнул воздух, оттолкнувшись изо всех сил, и прыгнул. Я ухватился за перила и повис между палубой и морем, переводя дыхание. Если бы, не приведи Господь, я упал между корпусами, меня искрошило бы, как в мясорубке. Я обхватил локтем поручни, подтянул левую ногу к их основанию и висел так, оглохнув от шума ветра, скрежета дерева и от яростно бурлящего моря.

Анжела повернула руль от себя, чтобы развернуть яхту, и вдруг до меня дошло, что сейчас она прибавит газу, не зная, что я привязан к Мульдеру. Когда веревка натянется, в море окажусь я, а не он. Фанни был очень тяжелый в своей промокшей одежде, а я едва держался слабеющей рукой за планшир «Сикоракс». Я крикнул Анжеле, чтобы она сбросила скорость, но ветер унес мои слова. Нож я выбросил, и тогда я сделал единственное, что было возможно в таком положении, — ухватился правой рукой за связывающую нас веревку, протянул ее под перилами и замотал вокруг крепежной планки. Я сделал один виток, второй и, когда веревка натянулась, услышал крик боли. Это Мульдера выдернуло из кубрика «Уайлдтрека». Петля, намотанная на планку, держалась, но постепенно разматывалась, и я дал ей возможность размотаться совсем, чтобы напряжением веревки меня забросило на борт яхты.