Город пропащих - Александр Граков

- Я все разгадал... все понял... Ведь я же писатель, черт возьми... Она не смогла мне долго морочить голову. Я ей сказал... Поняли?

Руки и ноги у Стреляного онемели. Он теперь не то что нож поднять, шагу ступить не мог, а в затылок вонзились острые холодные иглы.

- Повторите, как? - жестяным тоном механически спросил Федор. Митя? Брат?

- Вот, вот, я здесь написал. - Збарский тыкал пальцем в раскрытую перед ним тетрадь. - Это мой дневник... Митя не брат... Она обманула... Она искала такого, как вы...

- Чтобы убить вас? - Федор жалобно улыбнулся. - И вся любовь?

- Вы не должны, нет, вы лучше ее, - закричал Петр Петрович, потому что улыбка Федора напугала его больше, чем оскорбления и ругань. - Мне так больно за вас... Она не стоит вас...

Он вышел на нетвердых ногах из-за стола. Тело его дернулось, и он быстро прижал кулаки ко рту, а потом бросился на балкон. Его жестоко рвало. Старик наклонился вниз, перевесившись через перила. Федор видел, как ветром взметнуло легкую штору, подняло полы его халата, обнажив худые старческие ноги.

"Осторожнее", - хотел крикнуть он и устремился к балкону, но на его глазах легкое тело старика, слишком сильно подавшегося вниз, вдруг исчезло...

Федор услыхал резкий стук об асфальт, а потом наступила тишина.

Все произошло настолько быстро, что Федор не успел опомниться. Он стоял около балкона, будто опоенный каким-то зельем. Потом что-то включилось внутри, наверное, чувство самосохранения. Федор схватил со стола толстую тетрадку Збарского, засунул ее во внутренний карман куртки, затем в прихожей надел первые попавшиеся ему на глаза кожаные перчатки и только тогда открыл замки, аккуратно вытерев их концом шарфа.

Выбежав во двор, первое, что он услышал, это отчаянные крики с той стороны дома. Наверное, прохожие обнаружили труп.

Светланы нигде не было видно. Нужно было немедленно уходить, но, не увидев девушки, он этого сделать не мог. Тогда он вышел со двора на соседнюю улицу и сразу же наткнулся на нее.

Светлана стояла, прислонившись к железной решетке ограды, и курила. Глаза ее были совершенно спокойны и холодны. И тут он понял, что ему нечего сказать ей.

- Ну, что? - спросила девушка, внимательно оглядывая его. - Он просветил тебя?

- Его нет... - тихо произнес Федор. - Теперь ты богатая наследница. Поздравляю.

Глаза Светланы расширились. Федор смотрел на нее, как на незнакомку. Но ведь и правда, как оказалось, он совсем не знал ее.

- Ты?.. - Она недоговорила.

- Нет, конечно, - горестно усмехнулся Федор. - Он был сильно пьян. Его рвало. Он выпал с балкона. Ты довольна?

Но девушке, казалось, чего-то не хватало. Федор догадался по выражению ее лица, что ее бесит его спокойное, невозмутимое поведение.

- Ты хоть поплачь о нем... Если сможешь... - Федор тоже достал сигарету. - Выкурим прощальную?

- Ты... - начала она... - Ты зверь... И как только ты мог подумать, уголовщина, что я с тобой... ты мне для одного только был нужен...

- Э, нет, барышня бывшая невеста... - Федор фамильярно похлопал ее по плечу. - Ничего не получится... Я не клюнул на это. Никаких выяснений. Хавай наследство и е...сь с братиком Митей. Вы оба страшнее любого блатного в Москве. А чтоб не пыталась меня втянуть в шашни с ментами, знай, я прихватил тетрадочку отчима. Он мне сказал: здесь все про вас...

Федор прижал ладонь правой руки к груди. Он боялся сейчас даже взглянуть на ее лицо, зная, что оно искажено злобой. Но все-таки взглянул, чтобы окончательно освободиться от всяких иллюзий и своих по-детски счастливых надежд.

Как он доехал до дома, Федор не помнил. Но первое, что сделал, это позвонил Семену и без всяких лишних слов объявил:

- Свадьба отменяется. - А потом рухнул на кровать не раздеваясь и пролежал всю ночь без сна, без слез, без чувств.

Утро наступило внезапно. Наверное, он все-таки забылся с рассветом, потому что солнце, светившее ему в лицо сквозь штору, показалось вестником возвращения из мрака.

Он прислушался: говор и бормотанье несчетных голосов, смех, шарканье ног по плитам тротуаров, звуки троллейбусов и машин, отчаянное буханье барабана в оркестре, наигрывавшем какой-то марш у входа в "Макдоналдс" на Арбате. День был в разгаре. Совсем не тот день, которого он ждал, день из какой-то другой жизни, которую ему еще предстояло начать сначала.

Трезвонил телефон, но подходить к нему не имело никакого смысла. Он донес бы до него голоса оттуда, куда ему не было возврата. Он не желал объяснений и не принял бы ни от кого сочувствия.

За эти сутки он, кажется, пережил все чувства, какие способен испытать человек: одиночество и страдание, ярость, потрясение и ужас. Нескончаемая одинокая мука терзала его сердце. Судьба поиграла с ним, как люди иной раз играют с букашкой, а под конец возьмут и раздавят ее ногой.

Но надо было жить. Ни водка, ни петля, ни разгул не могли бы освободить его сердце от страшных воспоминаний. Он должен попытаться переродиться. Вчера он умер, а сейчас на это солнце смотрит уже совсем иной человек;

Так говорил себе Федор, вставая. Он заставил себя умыться и даже позавтракал. Потом сам позвонил Сашке и попросил его вывезти из его квартиры всю эту дребедень, имея в виду новый костюм, дурацкие вазы и прочую туфту, которую он приготовил к свадьбе. Тот, не задавая лишних вопросов, выслушал его молча и осторожно спросил, когда лучше заехать.

Федор хотел ответить "сейчас", но его словно что-то толкнуло, он вспомнил, как обещал Аджиеву быть у того на даче к полудню. Но разве теперь все прежние обещания имели силу? И кто такой для него Аджиев в этой его новой жизни? Речь шла о дочери, да, Федор теперь все окончательно вспомнил. Артур Нерсесович почему-то решил доверить ему свою дочь, пока он поедет на какие-то важные переговоры.

И Федор предложил Сашке подъехать ближе к вечеру, а сам начал одеваться, недоумевая, зачем он это делает.

Насколько Федор знал, дочка вообще-то была безразлична хозяину. Но, может, сейчас, когда он едва не потерял жену, Артур Нерсесович по-иному оценил наличие родного существа в его жизни?

Сознание его непрошено вновь сорвалось в воспоминания: он вспомнил, как еще недавно мечтал о собственных детях. И прикусил до боли губу, проклиная себя за эту слабость. Он не должен и не будет вспоминать.

Машина стояла прямо у подъезда. Федор бросил ее вечером, даже не закрыв дверцы и не поставив на сигнализацию. К 12-ти он явно опаздывал, да еще неизвестно, не приключатся ли с ним по дороге вчерашние штучки, вроде сна за рулем. Но голова сегодня была ясная, как никогда.

Он ехал спокойно, не торопясь, убежденный в том, что выполняет свой последний долг перед Аджиевым. Его больше ничего не связывало с ним. Но и мыслей о будущем не было. Сравнение с чистой страницей сейчас подошло бы как нельзя более кстати. Это его шанс - начать с нуля.

Машина приближалась к повороту, и Федор увидел, как оттуда вынырнули два "шевроле" и на огромной скорости понеслись навстречу ему. Он невольно притормозил, зорко глянув на промчавшиеся мимо машины. Эти "кони" явно были не из "конюшни" Артура Нерсесовича.

В дачном поселке царила тишина. Рабочий день, конец лета... Федор вырулил в тупичок, откуда начинались владения Аджиева. Замелькал знакомый забор. Вот и ворота. Он затормозил так резко, что чуть не клюнул лицом в лобовое стекло: будка охраны зияла пустыми глазницами окон, а внутри ее разгорался пожар.

Федор, еще ничего не соображая, выскочил из машины и побежал к воротам. Весело распевали птицы, но уже тревожно, предвестьем несчастья, пахло горьковатым душным дымком.

Он увидел лежащего на крыльце одного из сторожей, безоружного, расстрелянного в упор, и рядом с ним двух убитых овчарок. Второго охранника, видно, разорвало в дежурке, когда они швырнули гранаты в окно.

Федор бросился бегом по дорожке вперед к дому, но по пути снова наткнулся на труп. Этот был чужой. Федор остановился, оглядываясь по сторонам. Ему не было страшно. Он надеялся услышать хотя бы какой-то стон или крик, но потом решил, что в живых они, конечно, никого не оставили.

У самого дома во фруктовом саду виднелись воронки от разрывов гранат, и Федор заметил на кустах клочья кровавого тряпья. Здесь был настоящий бой. И пленных не брали.

"Неужели это наяву?" - подумал Федор. Неужели этот чудовищный кошмар не исчезнет, если он закроет глаза, а потом вновь откроет их? Мозг его словно застыл, желая прервать нелепую пляску воображения. И в ту же минуту реальность снова завладела им и смела все. На пологих мраморных ступеньках лестницы, ведущей в дом, он увидел безжизненно лежащую девушку в розовом платье. Рука ее, окрашенная алым, была прижата к груди, будто она заслонилась ею от укусов смертельно жалящих пчел.

Бессильная ярость, дремавшая где-то в глубине души, теперь снова поднялась. Нет, проклятое прошлое все-таки настигло его. Лицо Федора покраснело и напряглось. Этот удар он отбить не мог, он опоздал, а если бы приехал вовремя, то лежал бы сейчас в луже крови, как и другие, под этим высоким и ясным небом, среди благоухания цветов... И все? Он огляделся вокруг мутными, больными глазами и зачем-то поправил юбочку убитой горничной, задравшуюся слишком высоко.