Город пропащих - Александр Граков

"Все-таки это - авантюра, - злится Костик на Зяму, попав пяткой в очередное дерьмо. - Ну, нашел человека, который пахал на Мотю. Договорись сам. Нет, надо меня тащить. А все Мирон. Доказательств требует, едрена вошь, нет, чтобы замочить без шума этого Шклявого! Видно, старая любовь не дает..."

Ревность и обида душат Костика. Он давно уже попал под жестокое обаяние и власть Мирона, он - его раб и безропотно выполняет все причуды своего господина.

Костик зачем-то переключается мысленно на их связь, вспоминает, какие чувствительные ягодицы у Мирона, и машинально трогает рукой свой подвижный зад. Этот блядский Мотя заслуживает пули. Что там у него, кисть винограда, что ли, в штанах, почему он пользуется таким успехом? Мирон, не сомневаясь, пожертвовал бы им, Костиком, но на Мотю рука у него не поднимается.

Гаражи упираются в стенку заброшенного писсуара, интересно, кто и зачем его здесь построил?

- Тут недалеко кладбище, - шепчет замедливший шаги Зяма.

"Только этого еще не хватало, - мелькает у Костика. - Унылей мест не бывает".

Его охватывает озноб, хотя солнце еще стоит высоко и даже припекает этот вонючий пустырь, над которым теперь вяло парят вороны, каркая дурными голосами.

Костик наконец решается и делает то, чего ему давно нестерпимо хотелось. Он достает из внутреннего кармана куртки прозрачную коробочку из-под пастилок "Тик-так", приспосабливается и, открыв ее, с наслаждением нюхает...

- Ну, ты, нюхач, - Зяма оборачивается, разгадав его маневр, нашел время оттягиваться...

В лице его столько злобы, что Костик на минуту теряется, а потом поливает его отборной бранью. Но Зяма уже снова идет, как бы не слыша ничего, только бормочет под нос:

- Натянул бы я тебя, сука, во все места...

За сортиром открывается небольшая площадка, а между гаражами теперь виден узкий проход, заваленный старой кроватной сеткой.

Они вдвоем тихонько отодвигают ее.

- Ты пока лезь на крышу, - командует Зяма. - И ложись там. Но чтоб без шума. Я позову.

Он подсаживает Костика, и тот вползает на крышу гаража, а сам Зяма скрывается в узком проходе.

Теперь Костик видит дорожку перед гаражами. Она совершенно пустынна и упирается справа в бетонный забор. Там, около него, дверь крайнего гаража приоткрыта. Зяма подходит к ней и скрывается внутри.

Потом он выходит вместе с каким-то задрипанным мужичонкой, вытирающим об тряпку руки. Их разговора Костик, конечно, не слышит. Зато он видит, как из глубины гаражного городка, где в середине наверняка имеется проезд, выползает синий автомобиль. Его пока не слышно отсюда, но вот и Зяма улавливает звук мотора. Он с беспокойством оборачивается, однако мужичонка, взяв его под руку, уводит за собой в глубь гаража.

А синий автомобиль все ближе, и Костик чувствует, что его появление здесь не случайно. Машина еще не остановилась полностью, а из нее уже выскакивают четверо и бегут прямо туда, куда ушли Зяма с мужичонкой.

Костик слышит из открытых дверей гаража сдавленный крик и звуки борьбы. Он вжимается в железо, на котором лежит, он сам становится этим железом, а из синего "Вольво" возникает вдруг знакомая долговязая фигура в роскошном кашемировом плаще и мягкой парижской шляпе.

Двое крепких парней выволакивают из гаража избитого Зяму и бросают его на землю прямо под ноги невозмутимо стоящему Моте.

- Какая встреча! - брезгливо произносит Шклявый. - Так какой вам нужен компромат?

Он смеется, а Зяма, упертый рожей в пыль, истерически кричит:

- Стреляй же, сука, стреляй!

Однако Костик, к которому, несомненно, обращен этот последний приказ Павлычко, не слышит его. Он уже сполз с крыши и теперь сломя голову несется вдоль гаражей, потом перебегает по кучкам глины на пустырь и петляет там среди груд бесполезного железа, падает. За спиной раздаются одиночные выстрелы, но он теперь недосягаем для них.

Все погибло, и он, Мирон, редкостный болван. Он просрал все дело, не доверившись Зяме и послав с ним этого недоумка Костика. Но Мотя-то каков! Настоящий гангстер!

Мирон смотрит на искаженное страхом лицо помощника. Костик до сих пор не пришел в себя. Когда он добежал до машины, охранники говорили, он был весь в моче. Сейчас он сидит в его кабинете в "Руне", застывший, как статуя, с расширенными глазами, волосы всклокочены и торчат.

- Ну, ну, малыш, - снисходит до него Мирон Львович. - Мы исправим ошибку. Вот увидишь!..

Костик пытается что-то изобразить губами, но они не слушаются его. Лицо просто кривится.

Мирон Львович подходит к бару и наливает ему коньяка. Но Костик отрицательно мотает головой и достает знакомую коробочку из-под пастилок "Тик-так".

Коньяк пьет сам Мирон и пытается представить ту сцену, которую описал ему Костик: Зяма мордой в пыли перед стоящим над ним Мотей... Наверняка они прихлопнули его. Но свидетеля-то как упустили! Мирон с неприязнью смотрит на Костика, сидящего в кресле с закрытыми глазами. Пользы в деле больше от Зямы, а этот трусливо сбежал. Пусть не врет, что в него стреляли. Если б стреляли, то ему бы не уцелеть. Просто успел смыться раньше, чем его заметили, а ведь мог бы пристрелить Шклявого, раз видел его так близко.

- Что же ты не стрелял, Костик? - грозно спрашивает Мирон. Уложил бы Шклявого...

Костик трясется мелкой дрожью, теперь глаза его с отчаянной мольбой смотрят на Мирона Львовича.

- Нет, никак не возможно, - лепечет он, - было далеко... Мирон, правда... Нас бы пришили обоих...

Что ж, в этих словах тоже был какой-то резон. Сейчас Мирон точно знает, что изнеженный Мотя тот еще субчик. И теперь все силы уже направлены на то, чтобы взять его. Взять живым. А там уж Мирон распорядится его судьбой.

Его ребята уже ездили к гаражам, но, конечно, ничего не нашли. Более того, на том месте, где проходили Зяма с Костиком, был приварен большой стальной лист. Мотина команда работала весьма слаженно.

Кто бы мог подумать: салонный шаркун, проститутка, а имеет таких кадров в своем подчинении. Нет, видно, прав был Зяма. Здесь работала совсем другая организация.

Мирону немного страшно. Ему совсем не хочется подыхать из-за Шиманко с его делишками. В конце концов, он даже готов оставить Шклявого в покое, но ведь кто-то дернул его за язык уже обо всем доложить боссу. Выслужиться хотел, идиот. Теперь эту историю надо доводить до конца.

Мирон видит свое отражение в зеркале: красное, воспаленное лицо и бегающий тоскливый взгляд.

Вот опять телефонный звонок. Ну, конечно, это босс. Мирон медлит, но телефон продолжает надрываться.

- Ты опять что-то напорол? - слышит он голос Генриха Карловича, когда все-таки снимает трубку.

"Кругом осведомители, - морщится Мирон, - кто-то уже успел стукнуть".

- Неужели Зяму убили? - продолжает Шиманко. - Это ужас какой-то. Ты принял меры?

- Принял, принял, - раздраженно говорит Мирон. - Я не позволю ему уйти.

- Сколько я уже слышал обещаний, Мирон, - со злостью говорит Шиманко. - Пора разгонять вашу лавочку. Терпение мое лопнуло.

Генрих Карлович отключается, а Мирон так и сидит с трубкой в руке. Потом взгляд его медленно переползает на скрючившегося в кресле Костика. Это существо - целиком в его власти. Он может сделать с ним все, что захочет. И тогда он встает и говорит замеревшему от неизвестности помощнику:

- Запри дверь... И приласкай меня. Я очень устал.

На него объявлена охота. Он понимает это, но понимает также и то, что его сразу не убьют, а значит... Мотя после расправы над Зямой чувствует себя в каком-то особом, приподнятом настроении.

Давненько уже никто не вторгался в его владения с оружием, но, как говорится, кто с мечом...

Мотю можно было называть как угодно: женственным, ветреным, неверным, а также шлюхой, пидором, "петухом". Ему было на это наплевать. В глубине души он знал себе цену, знал, что холоден и расчетлив, что, в сущности, очень одинок.

Из всех тех, с кем он познакомился в последнее время, ему больше всех понравился этот Федор, может быть, потому он так легко и согласился помочь ему. Мотя был неплохим психологом. И провести его было весьма трудно. Он даже позвонил Петру Петровичу Збарскому, которого знал достаточно поверхностно, и в разговоре слегка обмолвился о его будущем зяте, похвалил его. Но старый коллекционер воспринял слова Моти как-то уж очень неадекватно, похоже, его больше беспокоила приемная дочь.

Но Мотю женщины не волновали. Он полагал, что лучшая женщина из всех, кого он в жизни встречал, это он сам.

Шклявый и не думал никуда прятаться после всего случившегося. После того как его ребята увезли убитого Зяму, Мотя спокойно отправился на вернисаж знакомого художника на Крымский вал, а потом, после небольшого фуршета, прямо домой.

Отпустив машину, Мотя вошел в подъезд, и тут же на него навалились трое. Он сразу решил не сопротивляться, покорно дал скрутить себя. Его вывели на улицу, а у подъезда уже стоял джип, непременный атрибут всяких силовых акций.