Семь стихий. Научно-фантастический роман - Владимир Щербаков

Кажется, я летел по прямой, заблудиться было мудрено, иногда проглядывала всхолмленная равнина, гребни невысоких гор, тающая теплая дымка над заливом, знакомая река; но пространство необъяснимым образом расширилось, разрослось, и я был уверен, что проплутал лишний час. Справа садилось солнце. Оно опускалось на холодные облака, на причудливо изрезанный окоем, потом стало пропадать ненадолго в голубовато-дымчатых торосах облачного океана. Наконец, исчезло в его глубинах. Только у самого моего города, нырнув за ним вослед, я нагнал его. Сплюснутый тусклый шар норовил уйти за лесистую сопку, и тут уж я не угнался бы за ним.

По пути случилось вот что.

Я вспомнил про ночные огни в тайге, когда мы с Янковым собирали коллекцию растительных редкостей. Небо над облаками было чистым, удивительно ясным, и от меня не ускользнуло бы ничто похожее на эти огни, появись оно здесь, сейчас. Я стал изучать окрестности, но они были пустынны. Вокруг громоздились ледяные замки. В ложбинах облачных гор лежали синеватые тени.

Эль бежал на предельной высоте, и я поглядывал вокруг. Несколько минут я всматривался в каждую выемку небесного ландшафта с одним желанием: увидеть движение в этом застывшем хаосе. Но его не было.

Только раз почудился голубоватый шар, висевший над выступом большого облака, взметнувшегося высоко над заходившим солнцем. Но и он неподвижен, мертв.

Тогда я попытался представить, как выглядел бы такой огонь здесь в предзакатный час, на фоне белых зубцов облачных гор. Я мысленно начертал его контур и отправил в полет рядом с моим элем. И следил за ним. Но бесконечно трудно удержать внимание на пустом кружке, выделенном на ватной поверхности. Я зтапутался, у меня закружилась голова, и я закрыл глаза.

Судя по всему, я рано убежал из больницы, мне бы не спешить, поддаться лени хотя бы на недельку, слушаться бы всех, кто колдовал там с аэроионами, электричеством и таблетками. Или это просто усталость? Жил-жил себе спокойно, потом попал на «Гондвану», и завертелось вокруг меня, как в водовороте. Всего и не вспомнить. Что осталось? Так, видения, слова… В памяти как будто зарастающая дикой травой дорога в глуши, проселочная, старая, в две колеи дорога с выбоинами. Оглянешься назад: темная зелень охватила ее с боков, древесная ветошь укрывает ее, еще дальше — туман, слабо просвечивают огни… Огни. Я задремал и проснулся. Голова раскалывалась от боли.

Что это я расклеился совсем?.. Огни. Вот о чем я думал. Снова закрыл глаза. Представилось, что будто бы далеко передо мной сидит человек, но какой-то необыкновенный, с просвечивающими сосудами и нервами, и мозг легко пульсирует оттого, что кровь бежит под ударами темного сердца. У него прикрыты глаза. Видны опущенные веки, полоски ресниц. Так и сидит. А в стороне от него смутная, неясная фигура. Кто-то стоит и наблюдает за ним. С тонкой длинной трубой, будто бы и я заглянул в эту трубу и уверился, что через нее видно человека очень ясно. Вот он, совсем рядом, протяни руку — и дотронешься до бьющегося сердца!

Я открыл глаза. Мимолетное сновидение улетучилось. Справа чуть вогнутое стекло эля, за спиной оранжево-фиолетовый край солнца. А голова болит, гудит, как тогда, в день, когда меня сняли с айсберга. В тот вечер, помню, приехал Карин, ругал меня, рассказывал о Болгарии, о вулкане Кожух, у подножия которого на старой плантации водорослей, в бетонных бассейнах собирают до сих пор рекордные урожаи биомассы, такие, что с ними не сравнится сбор ни в одном месте земного шара, ни на одной из самых современных подводных ферм. И что до сих пор никто не знает, что же там происходит: в очень жаркую погоду масса зеленых водорослей не только не перегревается, как это должно быть, но температура ее снижается на пять-десять градусов. В холодную же погоду, наоборот, вода в бассейнах как будто подогреваемся, хотя никаких регуляторов на этой станции нет. Предполагают, что это влияние близости вулкана или состава воды из естественных углекислых источников, но достоверного объяснения пока не найдено.

Меня тогда знобило и хотелось спать, но я держался. Сейчас вернулось это состояние. Подумал опять об огнях в тайге. Вспомнил коралловую бусину. А дальше… дальше память не работала, да и все тут. Хотел бы я увидеть огни. Сейчас, за стеклом эля, вон там, справа от меня… хорошенько бы рассмотреть их… Наивно думать, что все открыто нашему любознательному взору и он вечно будет возвращаться на круги своя.

Или, как сказал мыслитель, наши знания о мире кончаются там, где кончается наше поле зрения. Тут уж ничего не поделаешь — или расширяй это поле зрения, или возвращайся к априоризму, к мистике, подводи окончательные итоги, закрывай горизонты, верь в неизменную данность, в твердь небесную.

Как бы я назвал их, эти экипажи, если бы мы нашли способ так же свободно передвигаться в пространстве? Шаролеты? Гравилеты? Да, я совсем забыл вот что: они казались легкими настолько, насколько это можно себе представить. Легче самого легкого пластика.

Что там справа за стеклом?.. Да нет, показалось. Так они и послушались меня. Моего желания далеко не достаточно, чтобы шаролет появился здесь, рядом, безразлично откуда — из прошлого, из будущего, с другой планеты. Даже если мое желание угадано или прочитано, как читают, например, мысли и желания по выражению глаз у ребенка, то есть еще такая вещь — технические возможности. Что бы там ни говорили, неограниченной скорости нет. Бесконечность нельзя преодолеть в мгновение ока. Да и любое конечное расстояние — тоже. Не так уж давно шагнули за световой барьер.

Допустим, возможен какой-то обмен информацией, и однажды, кажется, я участвовал в попытке такого рода. Достаточно ли моего желания для повторения? Вряд ли. Ребячество. Такая техника не подчиняется мысленным просьбам.

Край солнца за спиной почти угас. На стекле я увидел оранжево-желтые пятна. Их было четыре. Они перекрывались на половину диаметра, и место их пересечения было чуть бледнее, чем круги-лепестки. Иллюзия, бесспорно. Я повернулся лицом к стеклу — круги не исчезли. Держались на нем. Только медленно поплыли в сторону. За облаками тлели последние искры солнечного тепла. Я разглядывал рисунок на стекле. Головная боль утихла. Круги начали соединяться, слились в один. С минуту он плавал на стекле, потом неожиданно исчез.

Оптическая иллюзия, что же еще. Другое объяснение, пожалуй, не подходило. А почему, собственно, не подходило? Понять несложно: если найдено простое и естественное объяснение, зачем искать другие… Как в случае с культурой водорослей, о которой рассказывал Николай Карин. Стоп. Нет ли здесь ошибки? Не запрятан ли в этих фразах принцип экономии мышления? Сложно все. Почему?.. Рано обобщать? А что произошло?.. Светящийся круг на стекле. Иллюзия. Оптический обман… Иллюзия?