Мое обретение полюса - Фредерик Кук

Серьезным дополнением к моим повседневным обязанностям стали постоянные записи и обсервации. Я никогда не позволял себе относиться к ним с безразличием, так как никогда не забывал о важности таких данных для прокладки курса.

Я вел записи в двух маленьких записных книжках, очень мелкими буквами твердым карандашом на обоих сторонах листа. В начале путешествия я обычно заносил дневные наблюдения при свече, но позднее, когда солнце сияло и днем и ночью, мне не нужно было дополнительного освещения даже внутри иглу. Солнечный свет проникал сквозь толстые снежные стены. Когда он был особенно ярким, я пользовался случаем, чтобы измерить тени. Изменение их длины означало, что мы приближаемся к полюсу.

При надвигавшемся шторме мы оставались на месте, при ураганных ветрах переходы наши сокращались. Однако так или иначе мы все же умудрялись изыскать несколько часов в сутки хотя бы для короткого перехода. Любое время суток нас одинаково устраивало, ведь у нас не было верстовых столбов и установленных часов для отдыха, воскресений, каникул.

Идти вперед, экономно расходуя энергию, накопленную в течение сна и питаемую фунтом пеммикана, — это было нашей единственной задачей. День за днем наши ноги неумолимо несли нас вперед, и однообразные панорамы расстилались перед нами.

Определение местоположения 11 апреля дало нам широту 87°20 и долготу 95° 19 . По мере того как мы уходили на север, активность пакового льда у новой земли ощущалась все меньше и меньше. Поля стали массивнее, обширнее, на них было меньше трещин. Все реже встречались старые поля, причинявшие нам много хлопот, и молодой крошеный лед. С улучшением ледовой обстановки нас снова охватил азарт, присущий всякой гонке.

Мы миновали самые высокие широты, которых когда-либо достигали наши предшественники. Зов Крайнего Севера на короткое время воодушевил меня. Однако пришло время серьезно обдумать возможности более раннего возвращения.

Почти половина наших запасов была израсходована. На длительные переходы продовольствия ушло больше, чем предполагалось. Наши упряжки сильно поредели. Согласно жестокому закону — выживает сильнейший, менее выносливые собаки пошли на корм своим более стойким собратьям. Правда, одновременно уменьшился и вес нашего груза на нартах. Теперь, с приближением лета, при ограниченном питании мы могли продвигаться вперед не более двух недель.

За 24 дня мы прошли по полярному морю 300 миль. С учетом задержек и обходов препятствий наша средняя суточная скорость по прямой составила 13 миль. От полюса нас отделяли 160 миль, полных неизвестности. С такой средней скоростью продвижения мы смогли бы добраться туда за 13 суток. У нас оставалось достаточно продовольствия и топлива, чтобы рискнуть. Казалось, стоило протянуть руку — и приз будет нашим. Однако шторм, сильный снегопад или активизация пака означали бы неудачу.

В свежих трещинах я измерял толщину льда и пытался обнаружить в воде признаки жизни. Изучая процессы образования и ломки льда, я обратил внимание на неровности в ледяном покрове. Я измерял температуру воздуха, воды и поверхности льда, отмечал показания барометра, форму облачности, погодные условия и вычислял дрейф льда. Все эти действия были рутиной, однако подобно физическим усилиям, которые приходилось прилагать во время перехода, они тоже стали выполняться автоматически.

Я стал тщательнее изучать наше физическое состояние. Ежедневно я следил за появлением признаков физического истощения в любом из нас: подобное состояние означало бы фатальный исход. При физическом истощении человек не смог бы ни двигаться вперед, ни вернуться назад. Однако каждое наблюдение вселяло в меня уверенность в наших силах. Выносливость человека испытывалась в условиях крайнего напряжения.

Я пришел к выводу, что долгое пребывание человека на Крайнем Севере полезно для его здоровья, если он нормально питается и не переутомляется. Ослабевший неминуемо гибнет в этих местах, а человек с хорошим здоровьем в этом лишенном микробов воздухе крепнет физически и обретает отличную спортивную форму. Однако мы работали на пределе физических возможностей, а наш рацион постепенно уменьшался. И все же мы держались великолепно. Чрезмерные физические усилия, которые нам приходилось прилагать во время наших спешных маршей под эпизодическим обстрелом сверкающих солнечных лучей, вызывали интенсивную жажду. По примеру верблюда мы умудрялись поглотить необходимое количество воды еще до старта. Однако когда мы добирались до лагеря, медленное таяние льда в чайнике вызывало неудовольствие. Ежедневно в два приема, вечером и утром, каждый из нас выпивал по три кварты[129] воды, включая чай, а также ставший для нас роскошью суп. Пресная вода была вокруг нас в изобилии, лежала грудами, но прежде чем утолить жажду, надо было израсходовать несколько унций драгоценного топлива, которое мы везли на нартах сотни миль. И все же столь дорого обходившаяся вода стала причиной больших неудобств. Выделяясь в виде пота, она делала влажной обувь, образовывала ледяной пояс под коленями и на пояснице, сковывала наши лица маской мелких льдинок. Но мы научились по-философски относиться к этим мучениям.

Собаки рвались прыжками вперед, и за двое суток мы прошли от 87-й до 88-й параллели по льду, вовсе лишенному торосов и линий сжатия.[130] Нельзя было не только различить границы отдельных полей, но и установить, на каком, морском или материковом, льду мы находились. Барометр не указывал на какое-либо значительное повышение местности, однако лед имел прочную волнистую поверхность глетчера с редкими поверхностными трещинами. Вода, которую мы получали из этого льда, была пресной. Мои обсервации, казалось, не указывали на наличие дрейфа, но тем не менее и мои комбинированные расчеты не позволяют утверждать, находились ли мы на суше или в море. Я склонен думать, что это был лед, лежавший на низкой суше или даже на отмели.

Лед становился все более ровным, и это вселяло радость. Вокруг легкими волнами простиралась пурпурно-синяя равнина, на ней не было обычных барьеров из вздыбленных блоков льда. Можно было прокладывать совершенно прямой курс. Однако продвигаться по ней оказалось так же трудно, как и по неровному льду. Твердый, из крупных кристаллов наст был неудобен и для нарт, так как из-за трения снижалась их скорость, и для снегоступов. В то же время он был слишком хрупким для ног. Мы остро ощутили одиночество, монотонность, тяготы непрерывного путешествия.

День за днем размеренными шагами мы продвигались вперед по замерзшим равнинам, ощущая душевную пустоту. Открыв глаза после вызывающей озноб дремоты, когда мало-помалу разгоралось пламя, мы наполняли наши желудки жидкими и твердыми веществами (преимущественно холодными — ведь мы не тратили топливо на приготовление обеда) в количестве, достаточном для того, чтобы выдержать день пути без остановок. Мы впрягались в лямки упряжки и, подгоняемые чувством долга, отмеривали ногами суточную порцию шагов, пока нам не изменяли ноги.