Пригоршня прозы: Современный американский рассказ - Рик Басс

Джер — сама любезность:

— Я не хотел ставить тебя в известность раньше следующей недели.

Но все-таки ставит. Так решил совет директоров. Они считают, что она слишком экстравагантна, что у нее нет чувства меры. Он не мог повлиять на их решение, хотя, разумеется, пытался.

Ну конечно же. Измена Монстр взбунтовался против своего создателя, безумца ученого. «Это я породила тебя!» — хочет она крикнуть ему в лицо.

Кат не в лучшей форме. С трудом удерживается на ногах. Но стоит, хотя Джер предложил ей сесть, и вдруг понимает, чего хочет, понимает, чего ей недостает. Джералда — надежного, старомодного, прежнего Джералда в обтягивающих зад брюках. Не Джера, которого она создала по своему подобию. Другого человека, каким он был, пока его не сгубили. С домом, ребенком и фотографией жены в серебряной рамке на письменном столе. Она хочет, чтобы это была ее фотография. Она хочет ребенка. Ее обокрали.

— И кто же мой счастливый преемник? — спрашивает Кат. Хочется закурить, но она боится показать, что у нее дрожат руки.

— По правде говоря, я, — отвечает он с напускной скромностью.

Но это же смешно. Джералд не способен издать даже телефонную книгу. «Ты?» — чуть слышно переспрашивает Кат. У нее хватает ума не рассмеяться.

— Мне давно хотелось покончить со всей этой финансовой ерундой и заняться творческим делом. Я знал, ты поймешь, ведь тебя все равно бы не оставили. Я знал, что ты предпочла бы человека, который, так сказать, опирался на заложенный тобой фундамент.

Надутый осел. Она не может отвести глаз от его шеи. Ее влечет к нему, она ненавидит себя за это, но ничего не может с собой поделать.

Пол под ногами качается. Джер плавно подходит к ней по светло-золотистому ковру, берет за плечо в серой замше.

— Я напишу тебе прекрасную рекомендацию, — говорит он. — Не волнуйся на этот счет. Разумеется, мы можем по-прежнему видеться. Я буду скучать без наших свиданий.

— Ну разумеется, — произносит Кат.

Он целует ее с пылким сладострастием, как показалось бы стороннему наблюдателю, и она отвечает на его поцелуй. Дать бы подонку в ухо.

Кат едет домой на такси. Водитель грубит и остается безнаказанным. Силы окончательно покидают ее. В почтовом ящике лежит напечатанное типографским шрифтом приглашение: Джер и Шерил приглашают завтра на вечеринку. Отправлено по почте пять дней назад. Шерил отстала от событий.

Кат раздевается, напускает воду на дно ванны. В доме мало выпивки, нечего понюхать или покурить. Ну и влипла, сама себе вырыла яму. Спокойно. Есть другая работа и другие мужчины, хотя бы в теории. И все же у нее что-то отняли. Как это могло случиться — с ней? Когда на кого-то точились ножи, она всегда первая вонзала их в спины. И всегда вовремя распознавала, когда целились в нее, и избегала удара. Может быть, она потеряла хватку?

Кат в ванной смотрит в зеркало, придирчиво разглядывает свое лицо в запотевшей глади. Лицо восьмидесятых, похожее на маску, жестокое лицо: прижми слабого к стенке и бери, что хочешь. Но теперь на дворе девяностые. Она так быстро отстала? Ей только тридцать пять, а чутье уже не подсказывает ей, что нужно тем, кто на десять лет моложе. Это может стать фатальным. Со временем придется бежать все быстрее и быстрее, чтобы быть в первых рядах, и ради чего? Часть прожитой жизни оказалась дорогой в никуда, она кончилась. Пусто. Можно ли еще что-то спасти, изменить — что-то вообще сделать?

Когда Кат, обтеревшись губкой, выходит из ванной, она едва держится на ногах. У нее жар, это очевидно. Она чувствует, как внутри что-то сочится или исходит гноем. Она слышит это так же отчетливо, как воду, капающую из крана. Сочащаяся рана — надорвалась на беговой дорожке. Надо бы поехать в какой-нибудь пункт «Скорой помощи», пусть ее накачают антибиотиками. Вместо этого Кат, пошатываясь, идет в гостиную, берет банку с Волосатиком, ставит на кофейный столик. Садится, скрестив ноги, прислушивается. Волоски плавно покачиваются. Ей слышится какое-то жужжание, словно гудят пчелы.

Кат спрашивала у доктора, могла ли эта опухоль возникнуть из зародыша, если оплодотворенная яйцеклетка случайно попала не туда, куда следует. Нет, ответил доктор. По мнению некоторых медиков, такие опухоли в зачаточном состоянии уже присутствуют в организме женщины с момента рождения или даже раньше. Возможно, это ее неразвившийся близнец. Что они представляют собой на самом деле, остается неизвестным. Хотя в них обнаружено много видов ткани. Даже ткань мозговых клеток. Но разумеется, они лишены структуры.

И все же, сидя на коврике и глядя на Волосатика в банке, Кат представляет себе, что это — ребенок. В конце концов он возник из ее чрева. Плоть от ее плоти. Ребенок, зачатый ею от Джералда, ее несостоявшееся дитя, которому не суждено было нормально расти. Ее малютка-уродец сводит счеты.

— Волосатик, — говорит Кат, — ты такой некрасивый. Только мама могла бы любить тебя.

Ей становится его жаль. Она скорбит. Слезы бегут по лицу. Такое с ней обычно не случается, по крайней мере, в последнее время.

Волосатик разговаривает с ней без слов. Он такой, какой есть, он реальность, а не выдумка. И говорит он ей то, чего она не хотела бы слышать о себе. Это новое знание — мрачное, бесценное и незаменимое. Оно ранит.

Кат встряхивает головой. Что ты делаешь — уселась на полу и болтаешь с комком волос? Ты больная, говорит она себе. Прими болеутоляющее и ложись в постель.

На следующий день ей немного лучше. Звонит Дэния из отдела макетирования и, сочувственно воркуя, говорит, что хотела бы забежать во время ленча, чтобы взглянуть на ее ауру. Кат предлагает ей отправиться куда-нибудь подальше. Дэния обижается и сообщает, что увольнение Кат — это расплата за аморальное поведение в прошлой жизни. Кат советует ей заткнуться. У нее и в этой жизни хватает грехов, за которые приходится платить.

— Откуда в тебе столько злости? — спрашивает Дэния. Она говорит это без укоризны, с неподдельным удивлением.

— Не знаю, — отвечает Кат. Совершенно искренне.

Повесив трубку, она ходит по комнате. Внутри что-то потрескивает, как жир на сковородке. Из головы не выходит Шерил — Кат представляет себе, как та снует по своему гнездышку, готовясь к вечеринке. Возится с волосами, окаменевшими от лака, расставляет вазы, безвкусно перегруженные цветами, волнуется, почему не везут заказанные закуски. Входит Джералд, небрежно целует жену в щеку. Супружеская сцена. Его совесть очистилась. Ведьма мертва. Он попирает ее ногой, как победитель. Муж перебесился и готов жить дальше как ни в чем не бывало.

Кат вызывает такси, едет к «Дэвиду Вуду» и покупает две дюжины шоколадных трюфелей. Просит упаковать их в очень большую коробку и положить в большой пакет с фирменным знаком магазина. Потом возвращается домой, вынимает Волосатика из банки. Дает ему стечь в сите, а затем, нежно поглаживая, промокает бумажными полотенцами. Обильно посыпает какао, так что на нем образуется плотная коричневая корка. Но Волосатик все равно пахнет формальдегидом, и тогда она заворачивает его в пленку, потом в фольгу, потом в розовую папиросную бумагу и завязывает розовато-лиловой лентой. Кладет в коробку от «Дэвида Вуда» на подушку из резаной бумаги и укладывает вокруг трюфели. Запечатывает коробку клейкой лентой, опускает в пакет, прикрыв сверху несколькими листами розовой бумаги. Это ее подарок, ценный и опасный. Ее гонец, но со своим собственным посланием. Он скажет правду всякому, кто захочет знать. Если по справедливости, то пусть Джералд получит его. В конце концов, это и его ребенок.

Кат печатает на машинке: «Джералд, извини, что не смогла принять приглашение. Это последний крик. С любовью, К.».

Вечером, когда прием в самом разгаре, Кат вызывает посыльного. У Шерил не возникнет ни малейших подозрений, если ей привезут подарок в упаковке из такого дорогого магазина. Она откроет ее не таясь, при всех. Наступит ошеломленная тишина, потом посыпятся вопросы. Тайное станет явным. Это причинит боль. А дальше все покатится неведомо куда.

Кат совсем худо. Сердце колотится, в глазах все плывет. Но за окном падает снег — пушистыми, влажными, тихими хлопьями, как в детстве. Она надевает пальто и выходит на улицу; по дурости. Собирается пройтись только до угла, но идет дальше, не останавливаясь. Снежинки тают на лице, и кажется, будто это прикосновения детских пальчиков. То, что она сделала, — ужасно, но она не чувствует себя виноватой. Ей легко и покойно, она полна кротости, и пока что у нее нет имени.

Margaret Atwood, «Kat»

Copyright © 1990, The New Yorker Magazine

Опубликовано в «Нью-йоркер мэгэзин»

© Н. Васильева, перевод

Кадзуо Исигуро

Семейный ужин

Рыба фугу ловится у берегов Японии, в Тихом океане. У меня к ней особое отношение. Моя мать умерла, отравившись ею. Яд содержится в половых железах фугу, в двух тонких мешочках. Удалять их надо крайне осторожно — чуть не так тронешь, они рвутся и ад попадает в мякоть. Жаль, трудно проверить, удалась ли эта операция. Способ известный — съесть рыбу, и будь что будет.