Соколиная охота - Виталий Абоян

Духи предков заботились о Хаммар, они помогали. Но духи слепы на этом берегу реки, им нужны поводыри, указывающие путь. На другом берегу путь указывал Тому, Сын Солнца, но он никогда не переходил реку, здесь от него ждать помощи духам не приходилось. Келле знал, кого просить о помощи, если договорятся живые, помогут и духи. Только и живым требовался поводырь.

Договариваться с Сумбуру Келле отправил пятерых маза. Остальные занялись подготовкой дома: будили людей, объясняли что делать. Многие были недовольны, ничего, когда соберутся все, Келле расскажет им сам. Ему поверят, за ним стоят духи. Хаммар уже поняли это.

Каждый из тринадцати маза действовал самостоятельно, но выражал волю Келле. Колдуну не приходилось слишком уж сильно напрягаться, чтобы следить за всеми своими подопечными – достаточно переложить внимание на кого-то из них, и он становился тем маза.

Чтобы добраться до Сумбуру, маза потребовалось чуть больше часа. На уцелевшем после Катастрофы, устроенной белыми людьми клочке саванны все было рядом. Саванна стала слишком маленькой, мир сузился, и немногочисленным племенам, изрядно потрепанным толчками, не хватало места для жизни. А теперь и этот мир у них хотели отобрать.

Маза говорили на языке Сумбуру. Их рты двигались, повинуясь воле Келле, его слова слетали с их губ. Соседей удалось уговорить, они выслушали. Никто из парламентеров колдуна Хаммар не пострадал.

Спустя три часа все были готовы слушать. И Хаммар, и Сумбуру.

– Нашему дому грозит опасность, – сказал Келле. Слова получались растянутыми, а речь медленной. Ему приходилось говорить одновременно со своим народом и людьми Сумбуру. – Мы должны объединить наши усилия, призвать на помощь духов – Хаммар и Сумбуру. Без помощи предков нам не справиться.

В обоих селениях повисла тишина. Люди внимали ему. Сумбуру убедили те пятеро воинов, которые приходили к Хаммар накануне. Они видели, что духи защищают Келле, они видели необъяснимое и не поверить пятерым маза, говорившим от имени человека, избранного духами, не могли.

– Мы призовем духов предков вместе – Сумбуру и Хаммар, мы укажем им путь, и они позаботятся о своих людях! Но нужно торопиться, времени мало. Если мы не сделаем этого сегодня, завтра на земле не останется ни Хаммар, ни Сумбуру. Нам нечего делить, мы – дети саванны! Мы – поклоняемся духам своих предков и Сыну Солнца Тому! Мы отстоим свой мир!

Келле слышал восторженные возгласы соплеменников и сдержанное бурчание Сумбуру. Они, впрочем, так же, как Хаммар, плохо понимали, о чем идет речь. Они сомневались. Но вперед вышел высокий мужчина мощного телосложения. По одежде Келле понял, что это колдун Сумбуру.

– Духи Сумбуру тоже обеспокоены, – сказал он. – Но они не говорят, что должно случиться.

– Духи слепы в нашем мире, – объяснил Келле очевидное, пользуясь одним из маза. – Но они чувствуют веяния, что несет ветер с другого берега Великой реки.

Колдун Сумбуру кивнул. Он это знал и без какого-то юнца из племени наглецов, осмелившихся охотиться на земле его народа. Но он тоже чувствовал беспокойство духов, этот Хаммар говорил правильные вещи.

– Хорошо, чего ты хочешь от нас?

Наконец-то Сумбуру готовы выслушать.

– Нам нужно вместе провести церемонию, нужно попросить духов обоих племен помочь. Они готовы объединить свои усилия, но без нас им этого не сделать.

Колдун сделал вид, что раздумывает. Но Келле видел, что тот все уже решил.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Где будет проходить церемония?

– Мои маза покажут тебе, – ответил Келле.

Быстро, очень быстро оба племени подготовили все необходимое. В небо взмыл огонь десятка церемониальных костров, два ряда маза с барабанами выстроились по обеим сторонам от площадки, где должно пройти действо, коровы Сумбуру и два буйвола Хаммар ждали своей участи. Келле и Зенгу – так звали колдуна Сумбуру – стояли в центре, слушая духов. Каждый своего племени. Пока среди духов единства не было.

«Когда?» – спросил Келле отца.

«Мы скажем», – прошептала трава голосом Афы.

Тринадцать маза, готовых безропотно исполнить волю Келле в любой момент, ждали приказа. Глаза их были закрыты. Сейчас они не нужны своему колдуну, но он не отпускал их – Келле был рад любой поддержке Хаммар.

43. Четыре года назад. Европейский Исламский Союз

Сапсан лежал на влажном ковре, свернувшись в позу эмбриона и до боли зажмурившись. Его пальцы бестолково скребли по ворсу в заранее обреченной на провал попытке ухватить короткие волоски. Не обремененное смыслом действие хоть как-то удерживало сознание от того, чтобы снова провалиться в пропасть, в ту тьму, что пыталась завладеть разумом Сапсана. Он боялся открыть глаза. Точнее, боялся увидеть то, что по всем признакам творилось вокруг.

Он должен был попытаться, говорил он себе. Сапсан понимал, что уговаривает себя, возможно, зря, что ничего он не должен. Никому не должен – именно это он и пытался доказать… Кому? Наверное, в первую очередь самому себе.

Ему говорили, что поступать подобным образом не стоит. Он знал, что создан совсем для другого. Мог ли он позволить себе жить жизнью обычного человека? Просто жить, будучи самим собой?

Нужно открыть глаза и посмотреть – ответ где-то рядом, не дальше трех-четырех метров.

Самое странное, он ничего не чувствовал. Ни горечи, ни сожаления. Это пугало больше всего, это рождало внутри ярость и желание уничтожать все, что попадалось на глаза.

Сапсан знал, такова его природа, знал, для чего так нужно. Но ведь он общался с людьми, видел, как живут они… Как? Все-таки грела мысль о том, что он свободен от предрассудков, которые владеют душой человека, что он сильнее их не только физически, но и морально, не зная страданий, не ведая рефлексий. Не хотелось признаваться, но – грела. Только он не хотел всего этого, он жаждал страдать и радоваться, а не лежать здесь, на мокром ковре, опасаясь открыть глаза.

Он опасался не собственных чувств, нет – в груди у него ничего не екнет, можете быть уверены. Просто Сапсан понимал, что, если то, что он увидит, соответствует предположениям, ему придется распрощаться со свободой. С мечтой стать человеком.

«Открой глаза, – сказал он себе. – Ты ведь даже не волнуешься, зачем-то вбил себе в голову, что боишься открыть глаза, как настоящий человек». Но ведь он и есть настоящий! Или нет? Или он только мечтает стать настоящим?

Нужно оставить эти мысли. Тоже Пиноккио нашелся. Собственно, и на роль Пиноккио Сапсан не годился: может врать, сколько захочет, нос не вырастет.

Очередная программа завершилась два месяца назад. Такое с Сапсаном случалось впервые – он не знал, что делать после окончания операции. Никто не пришел за ним, сам он не чувствовал зова активатора и не знал, куда податься. Полная свобода действий. Полная сумятица и неразбериха в голове.

Он так не привык, ему нужен четкий алгоритм действий, указующий, куда идти и, самое главное, кто на сегодня враг. Без врага Сокол существовать не может, вся его жизнь – это охота, это война без смысла и победителей. Война за то, о чем он сам и не знал. Хотя это нормальное явление: знает ли солдат настоящей войны, за что сражается? За Родину? Миф, которым несколько тысячелетий потчуют простолюдинов политики. Истинные причины известны только стратегам, вершителям судеб и поводырям, но не простым смертным. В этом у Сапсана было преимущество – он не знал, за что воюет, но знал, что не знает. Да ему, в сущности, и не было интересно.

Вот именно тогда, два месяца назад, когда он заброшенный и непонимающий, что ему делать дальше, бродил по улицам столицы одного из европейских султанатов, ему и встретилась она. Кто знает, что она в нем нашла. Но что-то нашла определенно.

Как ни силился, Сапсан не смог найти мотива в ее поведении. Он почти убедился, что Лейла не использовала его. Она просто хотела быть с ним. А чего хотел он?

Сапсан думал, что не знает ответа на этот вопрос. Ему не положено чего-то хотеть. За него обычно хотели хозяева, те, кто обладал активатором. Он не привык хотеть, ему было странно и дико что-то решать. Но спустя несколько недель такой жизни, которая казалась Сапсану верхом бессмысленности, он понял: хотел он всего лишь быть собой. Не личностью, придуманной кем-то и записанной в гнездо его «балалайки», а собой, тем, кем он был на самом деле. Пускай Сапсан – не совсем человек, это ничего не меняло. Но он именно Сапсан, и он хотел быть Сапсаном, хотя и знал, что делать этого нельзя. Не знал, почему, но твердо помнил, что – нельзя.

Благодаря Лейле, он обрел мир, познакомился с ним вне быстротечного боя и постоянной необходимости куда-то идти и что-то искать. Мир – со всеми его плюсами и минусами, с его хаосом и его красотой.

Любил ли он ее? Разумеется, нет. Сапсан любить не способен, в его программе подобное не значится, он даже не особенно понимал, о чем идет речь, когда говорят о любви. Но ведь она показала ему мир, она заслужила чего-то большего, чем…