Жестокие игры - Мэгги Стивотер

Я киваю в знак приветствия.

Холли говорит:

— Отлично, всегда только кивок. Так значит, ты здесь ждешь Малверна.

Я ничуть не удивлен его осведомленностью. Новость о моем увольнении мгновенно разлетелась по всему острову, и я уверен, что шепотку о жестокой выходке Корра этим утром тоже не понадобилось много времени. Я снова киваю.

— И конечно же, он решил встретиться с тобой именно под лестницей.

Я в очередной раз окидываю взглядом вестибюль. И осознаю, что мне одновременно хочется и того, чтобы Малверн поскорее явился и выложил свое предложение, и того, чтобы он опоздал и я еще не скоро узнал, что именно он собрался мне сказать. Я засовываю кулаки под мышки, но меня все равно пробирает изнутри холодом, и это от нервов, а не от температуры воздуха в гостинице.

— Что тебе нужно, так это куртка, — замечает Холли, видя мою позу.

— Она есть. Синяя.

Холли мгновение-другое роется в памяти.

— Ну да, помню. Синяя и тонкая, как покойное дитя?

— Она самая.

Только теперь ею завладела Пак Конноли. Возможно, я видел свою куртку в последний раз.

— А ты когда-нибудь задумывался… — начинает Холли после паузы. — Нет, наверное, нет. Наверное, ты просто знаешь. Если кто-то и знает, так это ты. Я постоянно об этом думаю, когда сюда приезжаю. Почему на Тисби есть кабилл-ушти, а в других местах их нет?

— Потому что мы их любим.

— Шон Кендрик, дружище! Ты куришь? Я тоже нет. Но разницы никакой, могли бы и курить, учитывая, какая здесь атмосфера. Ты когда-нибудь видел такое количество людей, которые так хлопотливо занимаются ничем? Кстати, это твой окончательный ответ?

Я пожимаю плечами.

— Лошади выходят на этот остров столько же времени, сколько здесь живут люди. На другой стороне Тисби есть пещера, где на стене нарисован красный жеребец. Древний рисунок. Как долго нужно прожить в каком-то месте, чтобы оно стало твоим домом? Это их дом на суше.

Я нашел этот рисунок тогда, когда искал возможность поймать водяную лошадь. Во время отлива эта пещера так далеко уходила в глубь острова, что мне казалось: я выйду на другой его стороне, если не остановлюсь. А потом вдруг с ревом нахлынул прилив — так быстро и внезапно, что я очутился в ловушке. Я провел много долгих часов, пристроившись на крошечном темном выступе, и каждая волна прибоя окатывала меня водой. Внизу я слышал приглушенные крики и щелканье кабилл-ушти, они находились где-то в этой же пещере. Чтобы не свалиться в воду, я в конце концов осторожно лег на спину на выступе, и вот тогда-то и увидел рисунок высоко над собой — там, куда не добирался прилив. Это был жеребец, даже ярче, чем Корр, — нарисованный краской, которая лишь слегка поблекла, на нее ведь не падали солнечные лучи. И еще на рисунке был мертвый человек у ног водяного коня, его волосы изображало пятно черной краски, а грудь пересекала красная линия.

Море Скорпионов выбрасывало кабилл-ушти на наш берег задолго до того, как родились мой отец или отец моего отца.

— И их всегда почитали? И никогда не убивали ради еды?

Мне стало тошно.

— А ты стал бы есть акулу?

— Вообще-то мы их едим в Калифорнии.

— Ну, наверное, как раз поэтому в Калифорнии и нет кабилл-ушти. — Я пережидаю, пока он отсмеется, и добавляю: — У тебя губная помада на воротнике.

— Это лошади оставили, — усмехается Холли, но все-таки старается рассмотреть пятно. Найдя его, он трет воротник пальцем. — Она слепая, точно. Целилась мне в ухо.

Что ж, это объясняет его встрепанный вид. Я снова прислоняюсь к стене и смотрю в вестибюль. Людей в нем стало еще больше, они вливаются в гостиницу по мере того, как день угасает, а тени снаружи становятся все холоднее. Но Бенджамина Малверна среди них нет.

Холли спрашивает:

— Ты, похоже, знаешь, что он собирается тебе сказать? У тебя такой спокойный вид.

Я отвечаю:

— Мне просто все это надоело до тошноты.

— Не сказал бы, глядя на тебя.

Корр может держать на уме тысячу вещей, но отразится в его глазах только что-то одно, как сегодня утром. Он очень похож на меня.

Я на одно краткое мгновение позволяю себе прикинуть, ради чего именно Малверн мог захотеть встретиться со мной. И эта мысль укалывает меня изнутри холодной иглой.

— Теперь точно узнаешь, — замечает Холли.

Нахмурившись, я снова смотрю в вестибюль и на этот раз уже вижу, как с улицы входит Бенджамин Малверн и закрывает за собой дверь. Он прячет руки в карманы серого пальто и проходит в вестибюль быстрым шагом, как будто он здесь хозяин. А может быть, так оно и есть. Малверн выглядит боксером-профессионалом, с широкими плечами и бычьей шеей. Я до сих пор никогда не узнавал Бенджамина Малверна в Мэтте, но теперь вижу сходство.

Холли прослеживает мой взгляд.

— Я лучше пойду. Он не обрадуется, увидев меня.

Я даже представить не могу, почему бы вдруг Бенджамин Малверн проявил недовольство при виде одного из своих покупателей. Или, по крайней мере, не могу представить, чтобы он дал понять, что недоволен.

— Мы поссорились, — поясняет Холли. — Этот остров куда меньше, чем мне казалось. Но не беспокойся, мой долларовый счет — залог тому, что наша с ним дружба все равно продолжится.

Мы расходимся в разные стороны; Холли направляется на звуки пианино, а я прохожу в вестибюль. Я могу точно определить, в какой момент меня узнали, поскольку все вдруг начинают смотреть в разные стороны с таким рассеянным видом, что ясно, куда они смотрели до этого.

Мне требуется пара мгновений, чтобы заметить Малверна в толпе, но потом я вижу, что он разговаривает с Колином Калвертом, одним из распорядителей бегов. Калверт добрее, чем Итон, этот упертый любитель всего традиционного, с которым Пак пришлось столкнуться лбами, — но Калверта не было на фестивале. Вероисповедание его жены предполагает запрет на посещение таких сборищ, во время которых молодые женщины танцуют на улицах почти голыми. Зато не запрещено принимать участие в бегах, во время которых умирают мужчины. Калверт видит меня и кивает, и я киваю в ответ, хотя моя голова уже занята предстоящим разговором. Малверн не спеша направляется ко мне, как будто просто случайно проходит мимо.

— Что ж, Шон Кендрик, — говорит он.

Мне нужен Корр.

Я не в силах выговорить ни слова.

Малверн потирает ухо большим пальцем и смотрит на картину, изображающую двух ухоженных племенных кобыл; картина висит над камином.

— Ты плохой собеседник, а я не умею проигрывать, так что давай вот на чем остановимся. Если ты победишь — я продам его тебе. Если проиграешь — я не хочу больше об этом слышать, никогда.