Узница. 11 лет в холодном аду - Урмила Чаудхари

Такси остановилось перед большим зданием с множеством квартир. Здесь был даже лифт. Я нерешительно вошла вслед за Зитой и ее детьми в маленькое, размером с ящик, помещение лифта с зеркалом на стене и вздрогнула от испуга, когда за нами автоматически закрылись двери. «Мы попались в этот ящик как в ловушку!» — пронеслось у меня в голове. Затем этот ящик начал двигаться. Паийя и Мохан, дети Зиты, рассмеялись при виде моего испуганного лица.

— Посмотри, эта деревенская девчонка еще никогда не ездила в лифте!

Я обрадовалась, когда двери открылись снова. Дети подбежали к двери в квартиру и позвонили.

— Мы привезли с собой служанку! — взволнованно закричали они, когда их бабушка открыла им двери.

— Ах, вот и прекрасно, — обрадовалась она. — А как тебя зовут?

— Урмила, — сказала я и робко осмотрелась по сторонам.

— Ты хочешь есть, Урмила? — спросила меня пожилая женщина.

— Альми, немножко, — призналась я.

Она принесла мне стакан молока и кексы. Я обрадовалась и подумала, что попала в очень милую семью. Когда я спросила, где можно помыть стакан, Зита ответила:

— Сейчас тебе не надо этого делать. Ты, конечно, устала после долгой поездки.

Затем она показала мне квартиру: сначала кухню с газовой плитой и холодильником, затем гостиную, в которой стоял коричневый диван и обеденный стол, и, наконец, террасу, балкон и ванную, где была водопроводная вода и туалет со смывом. И везде горели лампы — сразу по несколько в каждой комнате. Для меня все это было совершенно новым. Я только молча кивала и надеялась, что скоро научусь обращаться со всем этим.

В деревне у моих родителей и у моей сестры в хижинах вообще не было мебели. Мы сидели на корточках на полу или на маленьких круглых корзинках и спали на циновке. Наша одежда, которой было не так много, была развешана на палках, а рис хранился в большом глиняном горшке. Лишь снаружи перед дверью, возвышаясь над землей, располагался деревянный каркас, обтянутый шнуром, служивший нам днем одновременно и стулом, и кроватью, поскольку находился вне досягаемости крыс, скорпионов и жуков.

Телевизора я тоже никогда не видела, хотя слышала, что такие ящики, показывающие картинки, существуют. Люди в деревне рассказывали, что в нем можно увидеть движущиеся изображения, поющих и танцующих людей, футбольные игры и игры в гольф. Однако я поверила в это лишь тогда, когда увидела телевизор собственными глазами.

И в самом конце она показала мне место, где я должна была спать, — на полу в комнате бабушки.

Двенадцать человек жили тогда в той квартире в Катманду: Зита со своими двумя детьми, ее брат с женой и их детьми, ее зять с женой и детьми, а также свекровь Зиты. Я была номером 13.

Я должна была обращаться к ним с высочайшим уважением, как раньше обращались служанки к своим хозяевам. Зиту я должна была называть махарани, а ее детей — принц и принцесса. Зато они часто называли меня не по имени, а просто тхаруни, что означает не что иное, как «приблудная девчонка из племени тхару».

Махарани Зита показала мне дорогу на рынок, где я должна была покупать продукты, и водокачающий насос, откуда я должна была носить воду, потому что в Катманду тогда часто бывали проблемы с подачей воды. Совсем рядом находился белый дворец с огромным зеленый парком. «Это индийское посольство», — сообщила мне Зита.

На следующее утро она отправила меня купить молоко в магазине на углу. Я еще помню, как сидела на улице перед магазином с картонной упаковкой молока на коленях и пыталась посчитать машины. А поскольку я не умела считать до ста, то считала их от одной до двадцати, а затем начинала считать снова. Куда же едут все эти люди? Что такое важное они собираются делать? У них был такой важный вид и серьезные лица, у этих людей в их машинах и на их мопедах.

Большинство прохожих не обращали на меня никакого внимания, лишь пара собак подошла ко мне поближе и обнюхала меня. Все было таким скученным,

громким, тесным. Почти не было зелени, деревьев и совсем не было джунглей, полей и лугов, как в моей деревне. Воняло выхлопными газами машин. Многие люди носили марлевые повязки, защищавшие рот и нос от пыли, чтобы не вдыхать грязь. Эти маски придавали им пугающий вид. Воздух в Катманду плохой. Над долиной постоянно висит серое облако смога, которое, словно грязная занавеска, закрывает вид на белоснежные вершины Гималаев.

Дома были похожи на спичечные коробки, поставленные друг на друга. Наискосок над улицами тянулась паутина электрических проводов. Везде были рекламные щиты: призывали покупать машины, телевизоры, лимонад или шампуни. На плакатах были изображены счастливые семьи, смеющиеся дети, женщины с блестящими волосами или мужчины в костюмах.

На улицах кое-где вяло росли пальмы. Перед магазинами возвышались горы синих, красных и зеленых пластмассовых ведер. В витринах лежали мобильные телефоны и сверкала пестрая, всех цветов радуги, материя с блестками для сари. Из музыкального магазина гремели популярные шлягеры на языке хинди. На обочине дороги бродячие торговцы продавали перчатки, носки, клубнику, арахис и даже сигареты поштучно. В придорожных кафе булькали в жире на огне сладкие пирожки или овощи. И ко всему этому добавлялся оглушительный хор автомобильных сигналов, треск мопедов, гул проезжающих автобусов и машин. У меня поначалу от множества людей, впечатлений и шума просто кружилась голова.

Знаменитые кварталы храмов в Катманду, Патан и Бакхатапур, отделанные резьбой и позолотой крыши, фигуры улыбающихся Будд и бесчисленных индийских богов, дворец Кумари, огромные штупа (ступы), флажки и гирлянды цветов, монахи и странники, тысячи голубей, населяющих площади перед дворцами, разнообразная жизнь в узких переулках старого города, искусно сделанные молитвенные мандалы[6], музыкальные чаши, кашмирские шали, куртки из овечьего руна для путешественников, прекрасные виды с холмов на город и заснеженные вершины Гималаев — все то, что так любят туристы, приезжающие в Катманду и Непал, я просто не видела, хотя туристический квартал Тхамель и площадь Дурбар находились всего лишь в двадцати минутах ходьбы от дома, в котором я жила.

Вскоре у меня вообще не осталось времени, чтобы смотреть на машины и людей. Все больше и больше Зита и ее родственники нагружали меня новыми обязанностями. Сначала они говорили: «Урмила, помой посуду». Затем: «Урмила, постирай белье». Каждый день мне нужно было перемыть огромную гору посуды и горшков и перестирать гору одежды. И все это — руками, в холодной воде. Даже в городе большинство семей в квартирах не имеют горячей воды. Не говоря уже о деревнях.

В комнате бабушки мне было тяжело спать в одиночку на полу на циновке, потому что я привыкла спать на полу вместе со всей семьей, тесно прижавшись друг к другу.

Я еще помню, что часто плакала, пока не засыпала, потому что чувствовала себя здесь очень одинокой.

Остальные члены семьи не любили бабушку. Она была из деревни, так же как и я, и была простой женщиной. Поэтому все часто смеялись над ней, а когда приходили гости, бабушку не выпускали из комнаты, потому что стыдились ее.

Но ко мне бабушка относилась очень хорошо. Она время от времени давала мне кексы и сушеные фрукты, потому что достаточно еды я не получала. Я часто голодала и была благодарна за каждый сушеный абрикос или горстку миндаля. Из страха, что другие застанут меня за едой, я пряталась в шкаф или в туалет. Иначе бы они отругали и бабушку, и меня.

Семья обедала, завтракала и ужинала за красивым полированным обеденным столом, — а я ела на полу в кухне. Когда они заканчивали еду, мне доставались объедки. Поначалу я не готовила еду, а только помогала, чистила и резала овощи, мыла рис. Пищу готовили женщины из этого дома. Одна невестка Зиты работала в фирме, которая занималась подбором временных работников и персонала, а остальные женщины сидели дома. Однако они часто исчезали на целый день, посещая магазины, косметические салоны или навещая подружек.

Муж Зиты тогда уже несколько лет работал в какой-то автомобильной фирме в Японии. Он присылал деньги и оплачивал эту квартиру, в которой все жили. Он, должно быть, зарабатывал очень хорошо. Они даже смогли построить себе большой красивый собственный дом на холмах. Муж звонил раз в неделю, недолго разговаривал со своей женой и детьми и спрашивал, все ли в порядке. Но он никогда не приезжал домой, чтобы проведать свою семью. Во всяком случае, за все эти годы я его ни разу не видела.

Все дети этой семьи ходили в школу. Я присматривала за сыном и дочкой Зиты. Мальчик, принц Мохан, посещал подготовительную школу. Он был на два года младше меня, значит, тогда ему было четыре года. Его сестра, принцесса Паийя, была в первом классе. Она была всего на пару месяцев младше меня. Я всегда готовила им одежду и стирала ее. Даже после того, как они ходили в туалет, мне приходилось мыть их. В Непале не принято пользоваться туалетной бумагой, вместо этого мы используем воду. Дети никогда не мыли самостоятельно свои попки. И даже их мать. Для этой цели у них была я, девочек-камалари.