Мечты о морозе - Келли Сент-Клэр

Я ухмыляюсь разбитой губой, надеясь, что так он действительно новый. Интересно, сколько пятен крови покрывает его. Эта комната, как и остальные во дворце, выполнена из чёрного Каура — единственного дерева, способного вынести пожары четвёртой ротации. В своём детстве я называла её башней пыток. Круглая комната не имеет отверстий для выхода наружу, вероятно, чтобы никто не мог услышать крики.

Мать и дядя Кассий сидят на смотровом балконе, наблюдая за моим наказанием. Смех Кассия всё ещё звенит в моих ушах. Я рада, что он не присоединился к избиению, он любит бить в одно место непрестанно.

— Спасибо, Риан. Ты преуспеешь тут, — мать обращается к стражнику.

Стражник, всё ещё стоящий за моей спиной, возвращается на место, огибая округлые стены комнаты.

Моё замешательство по поводу лёгкости побоев рассеивается. Вероятно, Риан был шокирован тем, что ему пришлось бить Татуму в свой первый день в Элите.

Я кладу руки на колени, отталкиваюсь, чтобы встать. Я всегда так делаю, поскольку убеждена, что это злит мать. Как и кровь на ковре, это мой маленький акт неповиновения. Единственная возможность контроля под её властью. Я откидываю голову назад, когда мой дядя идёт к передней части балкона, желая, чтобы он перевалился через край и упал на голову. Представлять его гибель — одно из моих любимых занятий.

Кассий высокий, выше матери. Их обоих пощадила старость, хотя я знала, что не всё это настоящее. Оландон сказал мне, что мать красит свои каштановые волосы ягодами. Тем не менее, их лица скульптурны, и у каждого из них глубокие карие глаза. В молодости они были потрясающими.

— Будь благодарна за постоянное милосердие Татум, — громыхает дядя Кассий.

Я закатываю глаза, но кланяюсь матери, сидящей на Троне позади него. Я разворачиваюсь на каблуках и выхожу через открытую дверь с высоко поднятой головой, и лишь слегка прихрамывая. Есть несколько вещей, которые я хотела бы сказать, но, зная, что это верный способ быть снова избитой, я продолжаю сжимать губы.

Вскоре после того, как я дошла до своей комнаты, раздаётся стук в дверь. Я ловко набрасываю на голову грубый материал вуали, уже зная, кто это будет. Я хватаюсь за деревянный ободок рядом с чашей для мытья и натягиваю его на голову. Нащупываю концы вуали, проверяя на месте ли она.

Оландон стоит снаружи, его тёмная мантия сливается с тенями.

Когда я открываю дверь, чтобы впустить его, его взгляд немедленно останавливается на кровавой воде в чаше. Моя комната настолько пустая, что это невозможно не заметить.

Он замирает перед проёмом. Я вижу, как свет между его пальцами исчезает, когда он сжимает руки.

— Я в порядке, Ландон, — заверяю я.

— Я уверен, так и есть, — говорит он, вскидывает руку в направлении кровавого месива.

Я смотрю на проклятую чашу. Я ненавидела беспокоить моего брата, но это было не только моё беспокойство. Чем старше становился Оландон, тем тяжелее становилось убедить его не вставать между мной и матерью. Пока что он уважал мои желания. У меня не было намерения обрушить на него гнев матери.

Я пожинаю плечами.

— Стражник, который бил меня, был новеньким, его сердце было не на месте, — говорю я и, проходя вперёд, сажусь на сундук.

Я смотрю, как он проводит руками по волосам. Я не могу их видеть, но знаю, что они чёрные. Такого же цвета, как и мои, хотя его короткие, а мои спадают до талии, когда не собраны. После мытья в источниках я заплетаю их в косу у основания шеи. На этом наше с ним сходство заканчивается. Я была на год старше, но мой брат уже возвышался надо мной. Такая разница в росте между мужчиной и женщиной была нормальной в нашем мире.

— Дай отпор, — говорит он.

Я вздыхаю от вновь начавшегося старого спора, но я думаю, как я бы себя чувствовала, находясь на его месте.

— Мы можем сделать это вместе.

— Расскажи мне, что случится, если я дам отпор. Если мы дадим отпор, — говорю я.

Он замолкает, мы оба знаем, что случится. Изгнание или смерть.

Прежде чем я успеваю остановить его, Оландон становится и ударяет стену. Он снова отводит кулак назад, а я бросаюсь к нему и хватаю его на противоходе. Я разворачиваю его тело к себе и провожу рукой по костяшкам его пальцев.

— Достаточно одного человека с синяками, — говорю я, в основном, для себя.

Я иду к проёму, чтобы избавить его от смущения, слыша, что у него немного перехватывает дыхание.

Я прислоняю голову к боковой стороне проёма и смотрю на Кауровый лес. Я делаю настолько глубокий вдох, насколько позволяют мои ушибленные рёбра, и вновь даю молчаливую клятву быть непробиваемой, как раскинувшийся передо мной лес. Мать не уничтожит меня, или её безумный братец. Я переживу это, и когда я буду править, это будет стоить того.

— Я ненавижу видеть, как они творят это с тобой. Как много ты сможешь вынести, прежде чем сломаешься?

Он, должно быть, очень расстроен, раз открыто спрашивает меня.

Я кладу свою руку поверх его.

— Я сильная. Они пока не добились успеха.

То, как напряглись его плечи, говорит мне о том, что он раздумывает над моим ответом. Я знаю, что ему нужно.

— Спасибо, что ты здесь, брат, — говорю я и обнимаю его.

Через минуту он вздыхает и нежно обнимает меня.

— Всегда, Лина.

Когда он уходит, я подхожу к вентилятору и дергаю за один из увесистых шнуров, чтобы привести его в движение. Подпрыгивающие гири создают знакомый ритмичный стук в такт пульсации в моей челюсти. Пока ещё не так много дыма, чтобы использовать вентилятор, но я нахожу ритмичный стук успокаивающим.

Когда я наконец-то проваливаюсь в изнурительный сон, я вижу прекрасные сны о жизни без моей матери.

ГЛАВА 05

Я лежу на животе, тело болит. Я ожидаю колокола, оповещающего о начале утренней трапезы.

Мои глаза закрываются.

Я встаю, передвигаясь осторожными шагами, и начинаю заниматься растяжкой, зная, что следующие несколько дней будут легче.

Я занимаю любимую позицию в арочном проёме моей комнаты. Дерево на той стороне, где я сижу, более отполированное, чем в остальной части проёма. Я люблю Осолис днём, когда дым уже рассеялся и мир заливает мягкое оранжевое сияние костра. Я наблюдаю за активностью людей внизу. В сухой коричневой земле уже видны сетки трещин. Они будут только увеличиваться по мере того, как мы будем отдаляться от холода Гласиума.

Звонит колокол, гулко отдаваясь в древесине дворца. Я