Сотый шанс - Николай Стуриков

С группой летчиков он приехал в приволжский поселок весной, в конце апреля.

— Рано заявились, нет у меня для вас машин, — военпред в самом деле ничего не мог поделать. — Сколько же вас там сбивают?

Летчики — к начальнику завода.

— Придется вам отдохнуть, — начальник развел руками и, прищурившись, добавил: — Хотя, впрочем, работа найдется. Тоже с высотой связана…

Начальник добавил, что первомайский праздник рабочие встречают хорошими производственными успехами. Поселок — сами видели! — украшается панно, плакатами, только вот главный флаг поднять не сумели. Некому.

Начальник подошел к широкому окну, взглянул на заводскую трубу, из которой тянулся легкий, похожий на пух, дымок.

— Вот бы туда его! Только героя у меня такого нет. На заводе женщины, старики, мальчишки…

Верхолазов среди летчиков не было. Они почесали затылки. Одно дело летать… Там ты забираешься на высоту в машине, для этого сделанной, ты ей управляешь. Та высота совсем другая… А тут высоченная труба, взбираться надо по железным скобам, по внешней стороне, тянуть за собой древко с флагом, моток проволоки, плоскогубцы и кусачки. А труба, говорят, чем выше, тем больше качается, на самой верхотуре стакан с водой поставить нельзя — сразу расплещет.

Нет, верхолазов среди летчиков не было.

— Я не поскуплюсь, — ответил на нерешительность пилотов начальник завода. — Выдам двойную «наркомовскую» норму.

На «приманку» никто не согласился.

И все-таки в первомайское утро на самом приметном ориентире, раздуваемое легким ветерком, шелестело красное полотнище.

Как его удалось поднять туда — знал только Девятаев…

Новые самолеты пригнали на аэродром под вечер, Девятаев доложил о прибытии командиру полка.

— Очень хорошо, — сказал тот своим обычным, певучим армянским акцентом. — Вот тебя-то я ждал, как бога. Утром надо лететь.

Полковник объяснил задание. Километрах в ста, в деревне такой-то, лежит тяжело раненный генерал, представитель Ставки. Его приказано доставить в Москву. Дорога́ каждая минута, но…

Полковник потупил глаза. Он уже посылал на задание три самолета, но на маршруте сильный туман, пробить его молодым летчикам не удалось.

— На тебя вся надежда, — хотел подать руку, но вспомнив, что у истребителей это не принято, закончил: — Ни пуха тебе, ни пера.

Девятаев взлетел на рассвете.

Минут через двадцать машину обволок густой туман. С трудом пробил его. На высоте заиграло красное утреннее солнце. Но от этого не стало лучше: вся земля, будто ватой, закрыта толстым слоем белой пелены. Ни одного ориентира. Надо выйти на узловую станцию, а оттуда, взяв ориентировку, добраться до нужной деревни, где лежит генерал. По времени под крыльями должна быть станция. Михаил нырнул в туман и под его нижней кромкой увидел горящий город. Значит, здесь немцы!.. А его об этом не предупредили. Или здесь еще идет бой?..

Над станцией летчик взял направление на север — по железной дороге. Но тут же пулеметная очередь прошила правую консоль, и, потянув ручку на себя, он вновь ушел в туман. Вскоре туман стал редеть, посветлело. Девятаев нашел нужную деревню, сел на клеверище. Оказалось, что раненых только что отправили в санитарном поезде и генерал тоже там.

Что делать, как быть? Генерала приказано доставить в Москву…

И снова полет, теперь уже вдогонку за поездом. Перехватил его на перегоне. Снизился так, что едва не задел колесами своей машины вагонные крыши. Показал машинисту перекрещенные руки: знак — выключай. Тот, очевидно, не понял сигнала. Самолет ушел вперед и приземлился рядом с линией. Летчик взбежал на железнодорожное полотно, стал махать руками. Не помогло. Состав промчался мимо. Снова взлет, снова круг над поездом и опять посадка впереди. Машинист увидел красную ракету и дал гудок: останавливаюсь.

В Москве бледного, безмолвного генерала подняли на носилках из самолета. И пока не отнесли к санитарной машине, генерал распорядился вынуть из кобуры маленький пистолет.

— Лейтенант, дарю вам его на память, — тихо сказал летчику. — Напишите мне ваше имя и номер полка.

Летчик черкнул в генеральском блокноте свои координаты.

Когда Михаил вернулся к себе, полковник прямо на стоянке стиснул его в объятиях.

— Ну молодец, молодец! Поздравляю. Получен приказ: ты награжден вторым орденом Красного Знамени. — И шутливо подмигнул: — Теперь молодая жена не скажет, что по тылам катаешься.

ПЛЕН

На земле лежала ненадежная июльская ночь, короткая и душная.

Разомкнув отяжелевшие веки, Михаил увидел мерцание Большой Медведицы. Смутно стал припоминать, как истошно кричал: «Выдра», наведите меня на восток!», как пытался взять ориентировку.

Наваждение? Из неведения раздался хриплый голос:

— Живем, браток?

Рука невольно потянулась к пистолету. Кобуры не было…

— Свои, браток…

Над обрывом ямы, из опрокинутого ковша Большой Медведицы, высунулись морды немецких овчарок. Так явился фашистский плен.

— Бежим! — первое, что шепнул Девятаев соседу.

Тот, когда скрылись собачьи морды, пододвинулся ближе.

— Трое пытались… Полегли на выходе…

Ныла раздробленная нога, нестерпимо горели лицо и руки. Горечь бессилия душным комком застряла в горле. Стиснув зубы, закрыл веки.

— Летчик! — тихо позвали из темноты.

— Что? — встрепенулся всем телом.

И опять из ковша Медведицы выползли собачьи морды.

— Я тоже летчик… На «яках» да «илах» в небе героями были. А здесь? Выдержишь?

…На земле лежала ненадежная летняя ночь, короткая и душная.

День был впереди.

Первый допрос.

Летчика ввели в комнату, часовой захлопнул дверь.

За столом сидел офицер, выбритый, в чистеньком мундире. От него попахивало духами. Пытливо посмотрел на вошедшего. Положил локти на стол. Спокойно спросил:

— Фамилия, имя, отчество?

Летчик промолчал.

— Не тяни время, старший лейтенант. Мы все знаем.

В самом деле, документы, конечно, у них — карманы пустые. Что ж, если погибать, так не безымянным. Придут наши, узнают, как он вел себя здесь. Вспомнилось: «В небе героями были… А здесь? Выдержишь?» Выдержит… Надо выдержать!

— Русский?

— Мордвин.

— Что это? — офицер взглянул на переводчика, потом в какую-то бумажку: — Кличка?

— Национальность.

— Я не знаю такой. Есть узбек, татарин, грузин…

— Вы еще многого не знаете о моей стране…

Немец вскинул круглые ястребиные глаза, но тут же погасил гнев, криво усмехнулся: