Избранное - Алехо Карпентьер

Следующий барочный концерт происходит в Европе во время карнавала в Венеции, на перекрестке культур европейского Средиземноморья. И здесь время начинает течь с удивительной быстротой, а о смене актов — или, вернее, частей концерта барокко, то есть эпох в развитии культуры, — возвещают мавры с молоточками на Часовой башне Венеции. Обратим внимание на этот символ: мавры (в которых негр Филомено узнает своих собратьев, призванных сыграть свою роль в мировой истории) с молоточками (вспомним стук дверного молотка, что будил время и звал его к движению).

Мавры отбили молоточками время, и в начале XVIII века, в Венеции, в приюте Скорбящей Богоматери, в зале, похожей на церковь без алтаря (собор культуры!), сливаются в новом согласии европейская классика (Гендель, Вивальди, Скарлатти) и афроамериканская музыка. Звучит новый барочный «Большой концерт», причем Филомено начинает задавать ему джазовые ритмы (потом он так и назовет их ночной концерт — джазовой музыкой!). А кончается все разудалым хороводом наподобие кубинского карнавала, в котором с большим удовольствием участвуют европейские маэстро.

Карпентьеровский барочный концерт звучит все мощнее, все шире. В вихре карнавала мировой культуры кружатся великие композиторы и писатели разных времен и народов (одни из них названы, других надо угадать: «Маска, кто ты?»). По законам карнавального искусства, очутившись после веселья на кладбище, отдыхая и закусывая вместе с Вивальди, Скарлатти и Генделем, Филомено обнаруживает, что они пристроились рядом с могилой… Игоря Стравинского. Этот эпизод имеет особый смысл.

Стравинский принадлежал к особо ценимым Карпентьером художникам XX века. Ярчайший представитель всемирно отзывчивой русской культуры, Стравинский в музыке к балету «Весна Священная» первым из европейских композиторов использовал афрокубинские музыкальные инструменты. Он был для Карпентьера своего рода моделью художника современности, владеющего богатством всей мировой культуры, и прообразом художника будущего, синтезирующего искусство всех народов…

Время идет к современности. Филомено уже обзавелся джазовой трубой — наследницей той раковины, которая объявила Великую Перемену в начале исторического пути Латинской Америки. «Труба вострубит» — таков библейский эпиграф к последней главке. Какая труба? Не тот ли это пророческий инструмент, что возгласит Конец Времен? — думает Хозяин. Нет, утверждает Филомено, это Начало Времен, то есть нового Нечто, нового будущего, которое возвестит труба Великой Перемены — революции. Те, которые были каждый сам по себе, станут «мы», единым человечеством. В последнем «Concerto Grosso» под сводами зала, напоминающего барочный собор, сливаются в единый хор все инструменты и мелодии с древности до наших дней. О Начале Времен возвещает потомок мятежной раковины из «Царства земного» — труба выдающегося музыканта-негра Луи Армстронга, задающая ритм новой музыке. Рождается Чудо нового мира, шумит разросшаяся крона Древа всечеловеческой культуры и единения.

Тема Начала Времен, нового будущего становится центральной в крупнейшем романе Карпентьера «Весна Священная» (1978), идейно-художественная структура которого основывается на сюжете и партитуре одноименного балета Игоря Стравинского. Карпентьер встретился с ним в Бразилии еще в 50-х годах, и композитор дал согласие на просьбу использовать его произведение.

Снова перед нами Беспорядок и снова Великая Перемена, но отмеченная знаком возрождения — Весны Священной. Действо Театра Истории с его маскарадными переодеваниями разыгрывается на просторах и Америки, и Европы, охватывает революционную Россию, Францию, Испанию, Германию. Театральный сюжет заложен в самую структуру произведения, основанного на древнем языческом поверье и обряде: чтобы весна пришла, надо принести в жертву девушку-избранницу. Снова возникает метафора Древа жизни — здесь это типично латиноамериканское дерево сейба. Герои нового романа тоже прошли тяжкий путь разочарований, исканий и обретений. Энрике — архитектор, и это значит, что он — носитель мечты о новой жизни, новом Соборе. У его спутницы в испытаниях говорящее имя Вера (вспомним Софию — без веры не бывает мудрости). Русская балерина, дочь эмигрантов, бежавших из России от революции, она мечтает поставить «Весну Священную», но, чтобы понять, как надо поставить этот балет, ей предстоит прожить целую жизнь. И наконец, друг Энрике и Веры, кубинец-мулат из Реглы (как и Филомено), революционер и музыкант Гаспар Бланко, с которым неизменно его труба, та, что возвещает всемирный концерт барокко Начала Времен. Именно такой концерт звучит в Испании, где сражаются с фашизмом интернационалисты, где, исполняемый на разных инструментах, звучит на разных языках «Интернационал», утверждающий веру в возможность Града Человека в царстве земном.

Писатель далек от наивного оптимизма. Революция — это всегда трагическое действо, взрыв в старом Соборе есть взрыв, и Великая Перемена требует жертв. Не случайно идея постановки «Весны Священной» зарождается у Веры еще в революционном Петрограде, где в страданиях рождается новый мир, но ей еще надо понять диалектику рождения жизни через жертву. Идея жертвы как высшей мудрости, как этической нормы поведения человека в истории обретает в новом романе открыто жизнеутверждающий смысл. Жертва — это и мера подлинного искусства. Тридцать три минуты длится балет Стравинского — цифра настойчиво повторяется: это возраст Христов, мотив великой жертвы. Изменить время звучания — а именно это искушение одолевает Веру — значит предать душу Золотому Тельцу. Но, пройдя все круги «хождения по мукам», Вера сама становится избранницей, готовой принести себя в жертву во имя Чуда обновления жизни. Ведь она родом из России, где началась Великая Перемена XX века. Как и София, она познает мудрость истории, жизни как Чуда вечного превращения. Пройдя все испытания эпохи Великой Перемены, герои встречаются с будущим, которое открывает для них Кубинская революция. Энрике, строивший многоэтажные коробки доходных домов, храмы Золотого Тельца, принеся искупительную жертву в сражении на Плая-Хирон, чувствует, как в нем возрождается «дух истинного зодчества». Можно строить Собор…

Увенчивает путь Карпентьера «Арфа и тень» — последний великолепный трехчастный «концерт барокко». Идет разбирательство «дела Колумба». С одной стороны — догмат церкви, с другой — суд человеческий, в карнавально-пародийном духе его опровергающий.

Первая часть — монолог папы римского Пия IX, мечтающего канонизировать в интересах церкви Первооткрывателя, Колумба, который открыл для веры другой Свет и само имя которого содержит божественный знак: Христофорос, то есть «несущий Христа»… Во второй части перед нами на смертном одре сам Колумб, в ожидании монаха исповедующийся перед своей совестью, и это исповедь плута и шута, владельца Балагана Чудес, всю жизнь вравшего направо и налево, не брезговавшего никакими, даже самыми низкими, средствами во имя удовлетворения своего тщеславия и корысти. Ведь искал-то он вовсе не Землю Обетованную, а Землю Золотого Тельца. В бурлескной исповеди перед нами не святой, а «обычный человек, подверженный всем слабостям своего естества». Но, добавляет Карпентьер, «таким рисовали его некоторые историки рационалистического (курс. мой. — В. З.) толка». А такой взгляд не учитывает «поэзии поступков» и потому не может быть подлинной мерой человеческого деяния. Подлинный Колумб предстает перед нами лишь в третьей части, где в Ватикане происходит фантасмагорическое заседание, на котором рассматривается вопрос о канонизации Первооткрывателя. Показания дают живые и мертвые, историки и писатели, апологеты и хулители Колумба, присутствует здесь и тень самого Адмирала. Адвокат Дьявола добивается своего: Первооткрыватель не будет канонизирован — слишком много грехов за ним! Он осужден «быть человеком — как все». Но человек не двухмерен, и подлинная его мера выявляется только в соотнесении человеческого деяния с «большим смыслом» бытия. Не святой и не плут, а Человек, творящий Историю. Нет, не только Золотого Тельца искал Колумб, гнала его и жажда открытия, Чуда, то есть Великой Перемены, а значит, жажда будущего.

Разбирательство «дела» Великого Адмирала увенчивается торжественной кодой: это светло-торжественный финал барочного Concerto grosso, в котором сливаются и взаимоосвещают друг друга давние символы и образы. Якорь — знак моря, первостихии бытия; его другая ипостась (вспомним «Век Просвещения») — крест, символ жертвы и одновременно стилизованный знак Древа жизни, вырастающего из первостихии бытия в человеческую историю, культуру. Как Тифис из «Медеи» Сенеки, ведущий аргонавтов на поиски золотого руна, Колумб пустился на поиски Золотого Тельца, но, не обретя его, открыл новую землю. Он принес себя в жертву, но сотворил Деяние…