Сочинения. Том 1 - Александр Строганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да.
Хорошо бы теперь познакомить их, Лилит и Ягнатьева. Зачем? Проверка на стойкость. Чья возьмет. Ирония. Неуклюжая шутка.
Возвращаемся к нашему демиургу.
Птицы
Птицы.
Лучше всего начинать с птиц. Почему? Менее всего перемены коснулись цапли, удивительной птицы, что стоит на одной ноге в бывшей воде, а отражается в бывшей суше. Ждет своей змеи. Или ее отражения. Менее всего перемены коснулись цапли, птицы сирой и невзрачной. На первый взгляд. Только на первый взгляд.
Ах, птицы, птицы! Лучше всего начинать с птиц.
Счастья, конечно, нет пока, но все в ожидании счастья. Впрочем, как всегда. Как всегда.
Спящий человек
Рассмотрим спящего человека.
Он величественен. Много покойнее и значительнее, нежели был до сна, если вы знали его. Впрочем, разве это тот же самый человек?
Дело в том, что сон – это не часть нашей жизни, которую можно вызывать, расшифровывать, материализовать, и так дальше. Сон – параллельная жизнь. Если хотите, жизнь другого человека, очень, очень напоминающего нас, но другого человека.
Одиночество.
Одиночество – всего лишь слово, сказанное вслух: нас всегда двое, в связи с чем, мы по определению не можем быть одиноки.
Да.
Я уже не говорю о присутствии Бога.
Да.
Присутствие Бога – не категория веры или неверия, это данность, от которой сложнее отказаться, нежели принять. Отказаться от его дыхания, приблизительно то же, что убедить себя в отсутствии руки или ноги.
Согласитесь, это трудно сделать без хирургического вмешательства.
Так что суицид – это всегда двойное убийство.
Всегда.
Итак.
Мир изменился до неузнаваемости.
Алексей Ильич и бродяга
Бродяга, покряхтывая, отделяется от бревна и прямиком направляется к окошку в подвале. Кажется, что он не сможет протиснуться в него. Тем не менее, по мере приближения к лазу, его движения точно наполняются молодостью, одно неуловимое движение, и вот он исчезает.
Проходит минута, другая. Только теперь во дворе появляется Ягнатьев. Судьбе не была угодна их встреча.
Мне кажется, все дело в том, что голова моего героя в это время была занята единственное, размышлениями о женщине. В частности его занимал вопрос, почему старые мастера изображали конную Орлеанскую Деву нагой.
Ему представлялось, что уж в таком случае она должна была бы гарцевать на единороге. Как минимум.
Только обнаружив разительные перемены в самом себе, человек заметил перемены в окружающем. А до того ему казалось: все как всегда. Ничего особенного не происходит. Осень, зима, лето, весна, снова осень…
Меняются одежды, появляются и исчезают зонты. Дождь то идет, то не идет. Снег, половодье. Снова снег. Все смешалось – цвета другие, люди другие. Совсем другие люди.
Вот, что значит – хорошенько присмотреться к себе. Вот, что значит – рассмотреть, наконец, себя в зеркале.
В зеркале.
Итак.
Явился новый, незнакомый человек новому незнакомому миру. Но.
Сам по себе изменившийся человек не догадывается, что мир тоже изменился сам по себе. И воображает, следите за моей мыслью, что перемены в нем каким-то фантастическим способом привели к переменам в окружающем его мире. Немедленно находит тому тысячу доказательств, обрушивает на себя сонм скороспелых обвинений, места себе не находит, наконец, приходит к заключению, что коль скоро он виноват во всем, он же сам должен все поправить.
И…
Становится демиургом! Становится демиургом!
Вот и вся история. Вот, казалось бы, и вся история. Но. Но. Вот об этом втором «но», собственно, и пойдет речь.
Энди Уорхолл
Энди (вы, разумеется, догадались, что речь идет об Энди Уорхолле) напялил на себя какую-то нелепую фланелевую ковбойку и бесформенные пегие штаны. Он совсем не рад моему визиту. Признаться, я и сам испытываю неловкость, и стремление как можно скорее бежать прочь. Он плохо выбрит, под глазами мешки. Всклокоченные, цвета топленого молока волосы ближе к корням рыжи как у коверного или Гамлета. Никогда не думал, что он склонен к полноте, но вот теперь вижу складки жира над перевязанным бечевкой поясом.
Гамлет. Точно.
Ужас, ужас, под его ногтями траур.
Приходит в голову, – Смерть любит нас растрепанными.
Энди перехватывает мой взгляд, – Это краска.
– Ничего общего с вашими полотнами, маэстро.
Он неожиданно улыбается. Улыбка мученика Себастьяна, – Да, да, конечно. Так и должно быть. Так и должно быть. Вы голодны?
Зачем я утвердительно киваю головой? Это происходит против моей воли.
В его движениях появляется суета, – Сейчас, сейчас. Будет яичница. К сожалению, ничего лучшего предложить не могу. – Что может быть лучше яичницы?
Извлекается хмурая черепашья сковорода, дюжина яиц.
У маэстро слегка дрожат руки, – Сейчас, сейчас.
И вот уже бледная масса заходится волдырями. Кажется, еще немного и блюдо будет готово. Однако этого не происходит. Ничего не происходит. Масса клокочет, но так и не становится яичницей. Ни через пять, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса.
Энди, торжествуя, наблюдает мое изумление, – А что вы на это скажете? Вот где Вавилон. А вы говорите, траур под ногтями. Чертова кожа. – При чем здесь чертова кожа?
Энди выключает газ и, махнув рукой, удаляется в дальнюю комнату.
Он не вернется.
Никогда.
В этом весь Энди Уорхолл.
Арик Шуман
Ха-ха-ха-ха-ха…
Это – из репертуара Арика Шумана, я познакомлю вас с ним чуть позже. И вообще все шутки – из его репертуара.
Дело в том, что Алеша Ягнатьев напрочь лишен чувства юмора, что вовсе не обязательно является недостатком. Да, это мешает жить, особенно в юности, но все в природе компенсируется. И об этом не следует забывать.
Об этом не следует забывать.
Кто знает, какие мысли крутились в голове у Джиоконды, когда она позировала Леонардо? Кто может знать это? Если вы хотите по-настоящему прочувствовать собственное ничтожество, обязательно купите себе птицу. Щегла или попугая, все равно.
Не требует комментариев.
Мир изменился до неузнаваемости
Итак. Мир изменился до неузнаваемости.
Как и когда это произошло?
Я спал. А покуда я спал (как будто даже без сновидений), пронеслась вселенская буря. Пробудившись, я выглянул в окно и, вместо изломанных покосившихся примет крашенного охрой старого дворика, обнаружил холодный шершавый пустырь и самого себя голого на корточках, показывающего себе же самому в окне язык.
Чрезвычайно неприятная история. Хотя, на первый взгляд, довольно смешная.
Только представьте себе эту сцену!
Смешная история, не правда ли?
На первый взгляд.
Арик Шуман
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..
Арик, как и Восток, всегда где-то рядом.
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!..
Итак.
Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом двадцать восьмого февраля 2006 года в половине девятого вечера после полудня.
В это время он возлежал в своей ванне…
Итак.
В это время он уже погрузился в свою…
Итак.
В это время он, наконец-то…
Итак.
Алеша Ягнатьев сорока пяти лет от роду сделался стеклодувом в половине девятого вечера после полудня.
И бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…
Вот с чего начну я свой роман.
И, конечно, солгу. Непреднамеренно, но солгу. Пока не могу понять, в чем дело, но что-то мешает. Что-то здесь не так. Соринка в глазу. Вероятнее всего, страдает принятая в случае написания романов хронология. Время. Что-то со временем. Время – главный враг человечества. Так-то.
Алексей Ягнатьев сделался стеклодувом…
Алексей…
И бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу-бу…
Опустить дату и время. Опустить. Опустить «двадцать восьмого февраля 2006 года». И «половину девятого вечера после полудня» опустить. Какая разница, когда это произошло или произойдет? Время – главный враг человечества.
Да.
В юности, по малоумию, мы (здесь «мы» не совсем точно, позже я все объясню) много смеялись. До неприличия много смеялись (не могу же я отделить себя от своего поколения). Подшучивали, разыгрывали, дразнили друг друга (большая натяжка, позже все-все объясню). Ерничали, высмеивали, потешались. Пощипывали, покусывали.
Однако не убивали друг друга. Не убивали друг друга. Среди нас было немало тех, что вообще не смог бы ударить по лицу.
Итак.
В юности, по малоумию, Алексей Ильич Ягнатьев не мог ударить…
