Гималайский зигзаг - Виктор Бурцев

— Бивень Ганеши обладал магической силой, — кивнула Бетси. — С его помощью можно было превращать людей в животных, устранять любые препятствия, добывать клады… Первый курс, «История Древнего Востока», курс профессора Алекса Енски. И что?

— Не торопитесь, — сделал предостерегающий жест рукой ее собеседник. — Легенда имеет… э-э-э… продолжение. Длительное время бивень Ганеши сохранялся в его храме в городе Пуна, расположенном в области Махараштра. Раз в год на самый главный праздник в честь Винайаки старший жрец демонстрировал верующим сию реликвию и совершал ряд чудес, дабы доказать подлинность артефакта. Однако в середине сороковых годов нашего века, когда в Индии началась эта заварушка… То есть я хочу сказать, национально-освободительная борьба, бивень Ганеши исчез. Увы! Его долго и упорно искали, но так и не смогли найти…

Теперь Бетси слушала куда внимательнее. Ей даже показалось, что в зале повеяло чем-то свежим. Уж не Ветер ли Странствий?

— И?..

— И вот его я предлагаю вам в качестве… э-э-э… утешительного приза. Или гонорара, если пожелаете.

Девушка задумалась. Если все это правда…

— Вы хотите сказать, что бивень у вас?

— Нет, но я знаю, где он находится в данное время. Это место расположено вблизи оттого, где вам предстоит… э-э-э… охотиться на йети…

Бетси отвернулась, задумалась.

Джункоффски между тем выжидательно смотрел на девушку. На его губах вновь играла улыбка.

— Бивень, говорите? — наконец вздохнула Бетси.

— Бивень, бивень! — На пухлых щеках проступили ямочки. — И йети. Как говорили мои русские предки, «bash па bash».

— Ну хорошо, — решилась она. — А как с финансированием и снаряжением? Между прочим, потребуется уйма денег, да еще документы…

— Все детали мы уладим после вашего принципиального согласия. Итак? Насколько я… э-э-э… понимаю…

Еще не поздно было повернуть назад. Йети, бивень… От всего этого за милю пахло авантюрой — если не хуже. К тому же в Индии живут индийцы, которые не едят говядины…

А ладно!

— Ветер Странствий, говорите? Что ж, считайте, что он подул в нужном для нас обоих направлении…

Глава вторая

БЫЛИ СБОРЫ НЕДОЛГИ

Профессор Алекс Енски сохранил файл и, клацнув вставной челюстью, удовлетворенно откинулся в кресле — особенном, со списанного «Конкорда», подаренном благодарными учениками к недавнему юбилею. Правда, скептически: мыслящий профессор оценил подарок, как явный намек. Мол, лети ты!.. При всем при том в таком кресле прекрасно работалось, но в этот вечер ученые студии изрядно утомили Енски. В последнее время профессор стал замечать за собой некоторую усталость, рассеянность. Пока это касалось оставленного на ночь включенным света в ванной, жить было еще можно. Увы, свет в ванной и неоплаченные по забывчивости счета за телефон — не самое страшное. Работа! Его работа! Писалось уже не так быстро и хорошо, как еще два-три года назад. Профессор обвинял во всем компьютер, но краешком сознания понимал, что дело не в мерцающем экране. Возраст, увы… Хоть и не семьдесят и даже не шестьдесят, но… Полвека — тоже не подарок. Порой приходили мысли: «А не бросить ли все это к дьяволу? Ужели без него, без его статей наука — настоящая наука — прикажет долго жить?» Да, вероятно, не прикажет. Но проживет ли он, Алекс Енски, без своей святой борьбы, без своей великой миссии? Вот это вопрос вопросов.

Всю свою жизнь историк-ориенталист, археолог Алекс Енски посвятил борьбе за чистоту науки. Он родился в тот год, когда сэр Уинстон Черчилль провозгласил свою знаменитую речь в Фултоне. Это совпадение, считал уже повзрослевший Енски, было мистическим. Старый Уинни как словно благословил его, Алекса, на подвиг во славу Науки.

Семейство Енски гордилось своими корнями и традициями. Дед Алекса, почтенный Генри Енски несколько десятилетий подряд был членом парламента («еще того, настоящего парламента», любил повторять он.) Рассказы о жарких баталиях, приключавшихся во время заседаний законодателей, о встречах со знаменитыми политиками были для маленького Алекса чем-то вроде колыбельных песен. Правда, к старости дед почти выжил из ума. Во дворе своего дома он поставил бронзовую статую Черчилля и ежедневно возлагал цветы к подножию монумента, вздыхая о былых временах, когда Британия правила морями. Однажды, когда цветы вовремя не доставили, старик оборвал крокусы на соседской клумбе. Скандал с трудом удалось замять… Его сын, Джулиан Енски пошел в науку, разрабатывая проблемы политической истории Великобритании. Книги, посвященные колониальной политике Империи на Востоке, принесли ему славу человека прогрессивного и мыслящего радикально — что чуть было не сыграло роковую роль в судьбе молодого ученого. В период Второй мировой радикализм не очень приветствовался, куда правильнее было принадлежать к числу умеренных консерваторов или правых либералов. Джулиан, на которого уже начали смотреть косо, обвиняя в «пропаганде большевизма», вовремя сориентировался, и Алекс Енски родился уже во вполне респектабельной, консервативной среде.

Молодость Алекса пришлась на бурные шестидесятые. «Битлз», сексуальная революция не прошли мимо. Он шумел, как и все его ровесники, участвовал в студенческих демонстрациях, акциях протеста — по поводу и без оного. До того самого дня, когда после очередной драки с «бобби», окончившейся ночевкой в полицейском участке, серьезный и печальный господин из не менее серьезного учреждения посетовал на то, что современная молодежь забыла о святости английских традиций, о незыблемости семьи и об интересах Объединенного Королевства. Господин также весьма настоятельно порекомендовал юному Енски обратить свой пыл на изучение древностей. Дела современные никуда не уйдут, да и уйти не могут, а вот места в университете можно лишиться. Алекс, как и когда-то его родитель, вовремя вспомнил о семье, переживавшей не лучший финансовый период, и поспешил остепениться. Увы, грешки молодости еще всплыли, причем в самый неподходящий момент. Когда по окончании университета встал вопрос о месте будущей работы, Алексу пришлось некоторое время помыкаться, пока высокопоставленные друзья деда не вступились за раскаявшегося радикала.

Областью своих научных интересов Енски в лучших традициях семьи выбрал Восток. Только, упаси бог, не современный. В этих национально-освободительных и революционных (святой Георгий, спаси Британию!) движениях сам дьявол ногу сломит. Кто там прав, кто виноват: Мао или Чан Кайши, принц Нородом Сианук или «красные кхмеры» — пускай политологи с журналистами разбираются. Проявив разумный консерватизм, Алекс обратил свой взор и ум на таинственный и загадочный Древний Восток. Египет, Индия, Месопотамия — как сладко и весомо звучат эти названия для уха настоящего ученого! Заниматься проблемами истории древнейших на Земле цивилизаций — солидно и респектабельно, это подлинная наука, а не гадание на кофейной гуще, разлитой по свежему номеру газеты!