Утро без рассвета. Колыма - Эльмира Нетесова

было в доме теплое. Затопив печь, — поставил на нее чайник. С нетерпением ждал, когда он закипит, когда придет в себя Леха.

Закипел чай. Свет погасили. Егор зажег свечу. Сидел облокотившись на стол. Разглядывал свою лохматую, неказистую тень. Слышал в лагере от интеллигентов, вроде именно она— зеркало души. Ее отражение. Самое, что ни на есть подлинное. Со всеми подробностями.

— Ишь, черт, значит и внутри у меня все в шишках. Вон экий бес! Весь дыбом! Нигде гладкого, да ровного места нет. Смотреть тошно. Сам себя не узнаешь. Испугаешься. Неужели и душа у меня такая — вся вприскочку, — качал головой Егор удивленно. — Ведь вон вместо головы — стог какой-то. Весь подерганый. Будто барак кентов в нем, спрятался. А мурло! О Господи! Страшило! Нос печку достал. Рот как рваный валенок. Телка за раз проглотит. Ишь — мечтал, что Наталья к себе на чай позовет. Да она на такого беса и смотреть не захочет…

— Что спать не ложишься? — услышал вдруг за спиною Егор и вздрогнул от неожиданности.

— Тебя стерегу.

— Зачем?

— Думал окочурился. Ждал покуда оживешь.

— Спасибо тебе. Видишь выжил.

— Давай чаю попей, — Егор подошел к печке.

Лешка пил торопливо. Обжигаясь.

— Да не спеши. Чего захлебываешься?

— А вдруг опять сбежишь.

— Ладно тебе. Хватит, — буркнул Егор.

— Не обижайся ты на меня. Забудь, если обидел ненароком. Не хотел я.

— Да я уже и забыл, — стелил свою койку Егор. И только свечу погасил — услышал голоса за окном. Торопливые шаги. Крики. Он подождал немного. Но нет. Это не к ним. Шаги пробежали мимо.

— Что случилось? — поднял голову Лешка.

— Кто их знает, — лег в кровать Егор. И только коснулся головой подушки — снова вскочил. В избе загорелся свет. Его ночью включали лишь в особых случаях — для больнички.

— Рожает кто-то? — сказал Леха.

— Нет. Выстрелы! Слышишь?

На окраине села палили из карабинов.

— Беда случилась! — насторожился Егор. И, став к окну, начал прислушиваться. Стреляли где-то у дома Хабаровой. Там, где он сегодня работал. Почему-то вспомнился тот страх. Такого ранее с ним не случалось. Ведь даже работать не смог. И выстрелы вроде оттуда. Кто там был?

— Может охотники приехали?

— А свет почему? — недоумевал Лешка.

— Который теперь час?

— Два ночи.

— Да! Не с добра это. Пойду гляну, — Егор поспешно стал одеваться.

— Погоди! С ружей с добра не палят. Не ходи! Подожди утра. Если коряки за оружие взялись — крайность получилась. А карабинами они лучше нас владеют. Здесь им помощники не нужны. Не ходи, — отговаривал Лешка Егора.

Но Дракон не послушал совета, вышел из избы. Пошел на звуки выстрелов.

— Наттай![10] Егор! Мишка в село пришел! — тронул за руку Кавав. И, погрозив в темноту кулаком — добавил:

— Завтра утром искать будем. Убили мы его. Шатуна проклятого. Всю рыбу у Хабаровой стрескал. Потом на людей напал бы. Наттай, сердитый!

— А свет почему зажгли? — спросил Егор.

— Старика Аклова чуть не порвал. Он капканы ездил проверять. А когда возвращался — медведь его учуял. Ну и накинулся. Двух ездовиков порвал. И старика помял шибко. Ох-хо-хо! Трудно жить у нас в Воямполке, — вздохнул председатель сельсовета.

— Трудно — говоришь? Есть места и похуже, — вспомнил Дракон.

На утро Егор пошел в магазин за продуктами. Узнал, что все старики

пошли искать убитого медведя.

Наскоро покормив Лешку, поставив около него воду, Егор пошел на работу. Решил торопиться. Весною к Соколову приедет семья. Вместе жить станут. Так Леха сказал. Показал письмо. И Егору совсем не по себе стало. Опять одному жить придется. Но ничего не поделаешь. Теперь с ремонтом дома надо торопиться.

Семья… Интересно, а как вот это можно — жить всю жизнь под одной крышей с бабой? О чем с нею говорить? Ведь от тоски с ума сойти можно. Или того хуже — запить по черному. А может и нет? Ведь живут. Растят детей. И довольны. Может оттого, что другая жизнь им неведома? Ну, а кто захочет его судьбу? Судьбу Егора? Кто бабу на кентов променяет? Верно не всяк решится. Кенты — они ведь к добру не привели. Но и бабы… им ведь подавай молодого, здорового, не судимого…

— Да что это я в самом деле! Ну пусть всяк по своему живет. Какое мне до них дело? — ругал себя Дракон, плотнее вгоняя бревна в пазы. На морозе они гудели от ударов кувалды. Вот уже две стены перебраны. Стоят прочно. На свет белый радуются. Занятый работой, Егор не сразу услышал голоса за спиной. Это старики в село возвращались.

— Ну что? Нашли медведя?

— Нет, Егорка! Ушел он! Подранком. В тундру ушел. Умирать. Там его трудно найти. Снег глубокий выпал, — говорил Канав.

— Бок, однако, прострелили. Много крови из мишки ушло, — смеялся старик Ое.

— И то не зря сходили! — ответил Егор, и, отвернувшись, снова принялся за работу.

Вечером, весь в опилках, трухе, возвращался домой, едва волоча от усталости ноги. Топор на плече казался пудовой гирей, вдавливающей Егора в землю.

Когда вошел в избу видел, что Лешка уже вставал. Топил печь. Даже поесть приготовил. Теперь лежал на своей койке, чему-то улыбался.

— Чего сияешь, как новый пятак? — спросил его Егор недоуменно.

— Гостья у нас была.

— Какая?

— Наталья.

— Зачем? — вскинулся Дракон.

— Ко мне приходила. Говорит, что через неделю полный порядок будет со мною.

— А чего они — бабы в нас — мужиках понимают? — Спросил Егор недоверчиво.

— Она врач.

— Ну и что?

— Опытный.

— У нас тоже один опытный в лагере был. Ох и паскуда был! Чтоб ему… Все его гнусное мурло вижу.

— Но ведь это в прошлом. Так что на него злишься? — спросил Соколов.

— А глаз из-за него потерял! Дай Бог мне с этим… на свободе встретиться! Под землею сыщу, когда уеду отсюда! Уж я его заставлю собственное говно жрать! Потом голову, как куренку сверну!

— А как он тебе глаз выбил?

— Он?! Да я его, паскуду! Он бараку нажужжал на меня и в стороне остался. Вроде не виноват. Но я ему один за весь барак воздам с лихвой!

— Как его звали?

— Не знаком он тебе. Сука. Скальпом его у нас звали. С отметиной. Мушку[11] на мурло поставили.

— Скальп. Вроде слышал. Но от кого — не помню.

— Он на Камчатке не был. На Чукотке это…

— Забудь ты о них. О всех забудь. Что ушло — вспоминать не надо.

— А и забывать нельзя. Мне он память на всю жизнь до самого гроба оставил.

— Убьешь — снова срок получишь. А глаз этим не вернешь.

— Сам знаю. Но и не прощу.

— Вот видишь, тебе мужик насолил. Не баба!

— Так баба не то глаза, головы лишит— обрубил Егор. И, насупившись, отвернулся, не желая продолжать разговор.

Дни шли однообразно. Егор работал с утра до темноты на доме. Возвращаясь, валился спать, как подкошенный. А Соколову с каждым днем становилось легче.

И вот однажды вечером пришел к ним Кавав.

— Егор, материалы на исходе. Придется в сопки идти. На заготовку. Самим. С неделю там поработаете. На всю зиму напасете. Я потом трактор пришлю. На перевозку. Сами понимаете, кроме вас идти некому.

— Слушай, Кавав, я сам пойду. Один. Лешка в селе останется. Нельзя ему со мной. Слаб еще.

— Как хочешь, Егор, — согласился председатель.

— Нет. Вместе, только вместе, — запротестовал Соколов.

— Может я хоть там от тебя отдохну! — оборвал его Дракон и повернулся к Кававу. — Но мне нарта нужна.

— Нарту у меня возьмешь. А торбаза{1} и канайты{2} — на складе. Там и кухлянку {3} возьмешь. Малахай{4}. Ну и кукуль{5}. А продукты в магазине возьми заранее. Галеты не забудь. Чай. Без этого в тундре пропадешь.

— Бывает кое-что похуже твоей тундры, — угнул голову Егор.

— Когда поедешь? — спросил Кавав.

— Завтра.

— Завтра нельзя.

— Почему?

— В тундру хорошо собираться нужно.

— Сам знаю.

— Поедешь со стариком Ое, — уточнил Кавав.

— Зачем он мне?

— Дорогу покажет.

— Да не сбегу я. Не бойся.

— Мне бояться нечего. Я тундру знаю. А ты нет. И она тебя не знает. Потому одному нельзя. Помирать будешь.

— А чем старик поможет?

— Покажет, где лес растет на дома. Дорогу укажет. Мясо будет варить. Чай. Тебе работать надо. А он помогать станет.

— На одной упряжке мне с ним ехать? — спросил Егор.

— Нет. На разных.

— Почему?

— Еды больше возьмете. Да и снег в тундре глубокий лежит. Собачки быстро уставать начнут. Нельзя их слишком нагружать. К тому же след вам первым бить придется. В сопки давно не ездили. Бить след всегда трудно. Слушайся старика. Он самый умный у нас в селе.

— Как я его слушать буду, корда он по-русски десять слов знает. И я по-корякски не больше. Как поймем друг друга? — смеялся Егор.

— У собачек совсем никаких слов нет, есть только живое сердце. Оно и помогает им понять друг друга. Что же вы — глупее собачек?