Переплет - Бриджет Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты почти ничего не знаешь о книгах, верно? – спросила Середит.
– Так и есть.
– И, наверное, считаешь меня ведьмой?
– Что? Конечно, н-н… – запнулся я, но она молча отмахнулась, велев мне замолчать, и улыбнулась краешком губ.
– Ничего, ничего. Думаешь, я дожила до таких-то лет, не зная, что обо мне говорят люди? О нас, переплетчиках, толкуют разное.
Я отвел глаза, но она продолжала, словно не заметив моей реакции:
– Твои родители не подпускали тебя к книгам, верно? И теперь ты не можешь понять, почему оказался здесь.
– Вы потребовали меня в ученики. Разве нет?
Она как будто не слышала меня.
– Не тревожься, сынок. Наше ремесло ничем не хуже и не лучше других. И это хорошее ремесло. Переплетное дело старо, как алфавит, а может, и старше. Люди его не понимают, но стоит ли этому удивляться? – Она поморщилась. – Крестовый поход окончен, и на том спасибо. Но ты слишком юн, чтобы помнить. Тебе повезло.
Последовало молчание. Я не понимал, как переплетное дело может быть старее алфавита и книг, но Середит уставилась в пространство, будто бы не замечая меня. Проволока раскачивалась на ветру, разноцветные листы бумаги трепыхались. Но вот переплетчица заморгала, почесала подбородок и произнесла:
– Завтра поручу тебе кое-какие дела. Будешь прибираться, мыть кисти помаленьку. Может, поучу тебя выделывать кожу.
Я кивнул. Мне захотелось побыть в мастерской одному. Как следует все рассмотреть, порыться в шкафах, взвесить на ладони инструменты… Мастерская взывала ко мне, приглашала попробовать себя в деле.
– Ты можешь осмотреться, если хочешь, – словно прочитала она мои мысли, но когда я начал подниматься на ноги, старуха жестом велела мне сидеть. – Не сейчас. Позже.
Середит снова подобрала свой сверток и повернулась к низкой двери в углу, которую я не заметил сразу. Там было три замка, и каждый открывался своим ключом. Я успел увидеть ступени, уходящие во мрак, и полку сбоку от двери, куда она положила сверток. Вернувшись в мастерскую, она закрыла дверцу и заперла ее, загораживая замки своим телом.
– Туда тебе пока нельзя, сынок, – переплетчица то ли предостерегала меня, то ли хотела успокоить. – Не суйся в запертые двери, и ничего с тобой не случится.
Я глубоко вздохнул. Мастерская по-прежнему пела, взывая к моей душе, но в этой сладостной песне появилась тревожная нота. Вот как… Под залитой солнцем комнатой крутая лестница уходит вниз, во тьму. Я ощутил пустоту под ногами, словно подо мной проваливался пол. Всего минуту назад я чувствовал себя в безопасности. Я был очарован этим местом. Но стоило бросить взгляд на дверцу, и чары разрушились подобно тому, как сон превращается в кошмар.
– Не сопротивляйся, сынок.
Значит, она знала… И то, что происходило со мной, было реальным, я ничего не придумал.
Я поднял взгляд, отчасти боясь смотреть ей в глаза, но переплетчица глядела в окно, на болота, щурясь на солнце. Она точно была древнее всех старух, которых мне когда-либо доводилось встречать.
Солнце светило по-прежнему, но комната как будто потускнела. Мне больше не хотелось заглядывать в шкафы и расстилать полотна, чтобы как следует разглядеть их на свету. Но я заставил себя пройтись вдоль шкафов, цепляя взглядом надписи на этикетках, ручки из потускневшей латуни, кусочек кожи, торчавший из дверцы шкафчика, как высунутый зеленый язык. Обогнув верстак, прошелся по центральному проходу. Пол был отполирован до гладкости ногами людей, ходивших по нему в течение многих лет.
Я подошел к двери, как две капли воды похожей на ту, что вела в подвал, но расположена она была по правую руку от печи. В ней тоже было три замка. Истертые половицы говорили о том, что этой дверью часто пользовались. А за ней что скрывается? Какие тайны?
В глазах потемнело. Я слышал шепот, но слов не мог разобрать.
– Так, – скомандовала Середит, незаметно оказавшаяся рядом со мной. Она усадила меня на табурет и надавила на шею. – Уткнись-ка головой в колени.
– Я…я не могу…
– Тихо, мальчик. Это болезнь. Она пройдет.
Болезнь? Это происходило на самом деле. Я не сомневался. Яростная, ненасытная тьма готова была высосать меня досуха и превратить во что-то другое. Но Середит держала меня, не позволяя поднять голову и не давая упасть, и страх отступил. Это просто болезнь. То же наваждение, что заставило меня напасть на родителей. Я стиснул зубы. На этот раз я не поддамся. Если потерять контроль…
– Так-то лучше, молодец.
Бессмысленные слова; она словно собаку хвалила. Наконец я выпрямился и поморщился от боли, когда к голове прилила кровь.
– Тебе лучше?
Я кивнул, борясь с тошнотой, подступившей к горлу. Руки тряслись, как у паралитика. Сжимая кулаки, я подумал о том, смогу ли выделывать кожу такими-то руками. Глупая затея, все кончится тем, что я отхвачу себе палец. Я слишком болен, я зря приехал сюда, и все же…
– Почему? – спросил я, и голос мой прозвучал жалобно. – Почему вы меня выбрали? Почему именно меня?
Переплетчица снова повернулась к окну и посмотрела на солнце.
– Вы меня пожалели? Бедного спятившего Эмметта, который больше не может работать в поле? Вы позвали меня сюда, чтобы я был в безопасности и одиночестве и не расстраивал своих родных?
– Так ты считаешь?
– А я не прав? Вы меня не знаете. Зачем выбирать в подмастерья больного мальчишку?
– И правда, зачем? – Она повысила голос, но потом вздохнула и взглянула на меня. – Ты помнишь, как все началось? Лихорадка?
– Кажется, я ехал… – я перевел дыхание, пытаясь успокоить мелькавшие мысли. – Я ехал из Каслфорда, а очнулся уже дома. – Я замолчал. Не хотелось вспоминать провалы в памяти, кошмары, преследовавшие меня и днем, и ночью, внезапные вспышки ясности, когда я в ужасе осознавал, где нахожусь. Изъеденное лихорадкой лето вспоминалось урывками; дыр осталось больше, чем воспоминаний.
– Ты был здесь, сынок. Ты заболел здесь. Отец приехал и забрал тебя. Не помнишь?
– Что? Нет. Но как я здесь очутился?
– Мой дом как раз по пути в Каслфорд, – с легкой улыбкой произнесла она. – Но болезнь… ты помнишь ее, но помнишь не все. Оттого тебе и плохо.
– Мне нельзя здесь оставаться. Это место… двери под замками… мне станет хуже.
– Это пройдет. Поверь. И здесь пройдет быстрее и легче, чем в любом другом месте. – Ее голос звучал странно: она как будто стыдилась сказанного.
Новый страх вцепился
