Переплет - Бриджет Коллинз

– Это твой единственный шанс, не упускай его, – отец словно не слышал меня.

– Но я…

– Эмметт, – вмешалась мама, – прошу. Так будет правильно. Переплетчица знает, что с тобой делать.

– Что со мной делать? – повторил я.

– Я лишь хочу сказать… Если ты снова заболеешь, она…

– То есть переплетная – что-то вроде приюта для умалишенных? Вы отсылаете меня подальше от дома, потому что я в любой момент могу вновь потерять рассудок?

– Ты ей нужен, – мама вцепилась в юбки, словно выжимая из них воду. – Я не хочу, чтобы ты уезжал.

– Тогда я не поеду!

– Поедешь, сын, – сказал отец. – Бог свидетель, ты принес довольно бед этому дому.

– Не надо, Роберт…

– Ты поедешь, и если мне придется связать тебя и бросить на пороге переплетной, я так и сделаю. Завтра будь готов.

– Завтра? – Альта повернулась к отцу так быстро, что ее коса взметнулась, словно хлыст. – До завтра он не успеет собраться. А как же урожай? А праздничный ужин? Папа, прошу.

– Замолчи!

Альта послушалась.

– Завтра? – Румянец на маминых щеках загустел, превратившись в кроваво-красные пятна. – Но мы не договаривались… – Она замолкла.

Отец допил джин и поморщился, словно проглотил камень.

Я хотел было сказать, чтобы мама не тревожилась, что за меня не нужно больше волноваться, что я сделаю все, как они говорят, но от долгой работы в поле горло пересохло.

– Позволь ему остаться еще на несколько дней, Роберт. Другие ученики поедут после сбора урожая, и он пока не окреп. Несколько дней погоды не сделают.

– Другие ученики младше. А раз он смог продержаться день в поле, то сможет и доехать.

– Да, но… – Она двинулась к нему и схватила его за рукав, чтобы он не мог отвернуться. – Просто дай ему еще немного времени.

– Ради всего святого, Хильда! – Отец издал сдавленный звук и попытался вырваться. – Не усложняй. И так тяжело. По-твоему, мне хочется его отпускать? Думаешь, после того как мы столько сделали, как мы столько боролись за поддержание чистоты дома, я горжусь тем, что нам предстоит принять? Мой собственный отец лишился глаза в крестовом походе!

Мама покосилась на меня и Альту.

– Не при детях…

– Да теперь-то какая разница? – Отец утер глаза рукавом и в отчаянии швырнул кружку на пол. Та не разбилась, а подкатилась к Альте и остановилась. Отец повернулся к нам спиной и облокотился о буфет, словно хотел отдышаться. Повисло молчание.

– Ладно, поеду, – проговорил я, – завтра же, – смотреть на родителей было невыносимо. Я встал, оттолкнул стул и, поворачиваясь, ударился коленом о край стола. На дрожащих ногах зашагал к двери. Задвижка как будто уменьшилась и не поддавалась; наконец я отодвинул ее с лязгом, эхом отскочившим от стен.

На улице луна поделила мир на две половины: темно-синюю и серебряную. Воздух был теплым, мягким, как сливки, пах сеном и летней пылью. Где-то ухнула сова.

На нетвердых ногах я доковылял до дальнего края двора и прислонился к стене. Мне стало тяжело дышать. В ушах звенел голос отца: колдунья проклянет его в мгновение ока. И мамин, ответивший ему: она уже это сделала.

Правду они говорили: я ни на что не годен. Меня охватило чувство собственной никчемности, сильное, сильнее пронизывающей боли в ногах. Прежде я никогда не болел. Я не знал, что тело способно на предательство, а ум может гаснуть, как лампа, погружая мир в кромешную тьму. Я даже не помнил, как заболел; в памяти остались лишь обрывки горячечных кошмаров. Даже воспоминания о жизни до болезни – прошлой весне и зиме – омрачала та же гангренозная тень, словно ничего здорового у меня уже не осталось. Я знал, что свалился без чувств после Дня летнего солнцестояния, мне об этом рассказала мама. Случилось это, когда я возвращался домой из Каслфорда, но никто не объяснил, где именно и как это произошло. Наверное, я вел повозку без головного убора под жарким солнцем, однако, стараясь вызвать в памяти тот момент, я видел лишь дрожащий мираж, последний взгляд на ослепительное солнце, затем закружилась голова и чернота поглотила меня. Несколько недель я ненадолго выныривал из тьмы, кричал, бился, умоляя, чтобы меня развязали. Неудивительно, что от меня хотели избавиться.

Присев на корточки, я закрыл глаза. Я видел их троих; они стояли, обнявшись. За спиной пронесся шепоток; что-то скреблось о стену сухими коготками. Звуки заглушили и уханье совы, и шелест листьев. Я опустил лоб на руки и притворился, будто ничего не слышу.

Должно быть, я инстинктивно переместился в самый темный угол. Когда я вновь открыл глаза, Альта стояла посреди двора и звала меня по имени. Луна сдвинулась на небосводе и теперь светила над коньком крыши; тени укоротились и припали к земле.

– Эмметт?

– Я здесь…

Альта вздрогнула и шагнула мне навстречу, вглядываясь в темноту.

– Что ты делаешь? Ты пытался уснуть?

– Нет.

Моя сестра так и стояла посреди двора. В окне второго этажа за ее спиной промелькнул свет лампы. Там готовились ко сну. Я начал было подниматься на ноги и не смог сдержать гримасу боли, как острым кинжалом пронзившей кости. Альта видела это, но помочь подняться не предложила.

– Эмметт, ты правда завтра уедешь?

– Отец сказал, что у меня нет выбора.

Я ждал, что она возразит. Альта была смышленой девчонкой и вечно изыскивала способы делать по-новому привычные вещи. Она умела подобрать ключик к любому запертому замку. Но сейчас она молчала, подставив лицо луне. В горле застрял комок. Вернулась ненавистная слабость; мир снова накренился сначала в одну сторону, потом в другую, и я, зашатавшись, оперся о стену – отдышаться бы.

– Эмметт? С тобой все хорошо? – Альта закусила губу. – Нет, вижу, что нет. Ты сядь.

Мне не хотелось слушаться ее, но колени подкосились вопреки моему желанию. Закрыв глаза, я вдохнул всей грудью аромат сена и прохладной земли, легкий запах навоза и сладость гниения компостной кучи. Альта присела рядом, зашуршав надувшимися юбками.

– Как бы я хотела, чтобы ты остался.

Не глядя на нее, я поднял плечо и снова опустил.

– Но, может, это к лучшему… – продолжила Альта.

– Как… как это возможно? – Я проглотил застрявший в горле комок, стараясь контролировать голос. – Хорошо, я понимаю. От меня вам никакой пользы. Всем будет лучше, когда я уеду… куда бы то ни было. Я даже не знаю, где она живет, эта переплетчица.

– Возле болот на Каслфорд-роуд.

– Ясно…

Интересно, как пахнут болота? Стоячей водой, гниющими камышами? И тем, и этим, и наверняка