Заклинание - Юлия Викторовна Давыдова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только брат почему-то упирался.
– Мама, – сквозь его кашель Долин услышал это слово. – Мама… Ты помнишь? Они дома.
Едва оказавшись на улице, Матвей побежал через сад к окнам спальни. Лев догнал его. Брат высадил стекло кулаком, толкнул раму и перепрыгнул через подоконник в комнату. Долин собрался было следом, но Матвей уже поднёс к окну спящую маму:
– Держи её!
Лев мгновение смотрел в её лицо. Пятнадцать лет он не видел её, пятнадцать лет… Долин схватил маму, быстро отнёс её от дома, положил на землю.
Калитка в сад распахнулась, забежали Михаил Петрович с женой – соседи из дома напротив.
– Толя! Ольга! – кричал Михаил Петрович, но увидев парней, сразу махнул жене: – Мальчишки дома! За медсестрой беги!
– За мамой посмотрите! – крикнул ему Лев и побежал назад к окну.
В густом дыме Матвей уже дотащил отца, поднял на подоконник, но спустить не мог, сам едва дышал. Лев перехватил отца под мышки, вытянул его на улицу. Брат сполз следом, держась за стену. Долин не смотрел на него, прощупывал пульс у отца. Слабое сердце могло не дать шансов.
В сад забежала медсестра Вера Васильевна с аптечкой в руках.
– Ой, господи, Анатолий! – она подскочила к нему, прижала стетоскоп к груди и крикнула соседке: – Тоня! Найди шприц мне!
Матвей подоспел первым. Нашёл Вере Васильевне шприц и ампулу, заодно взял пузырёк нашатырного спирта и побежал к маме. Тоня подложила ей под голову свёрнутую кофту. А Лев стоял как во сне. Не мог понять, что ему делать. Матвей опустился перед мамой, поднёс к её лицу нашатырь, и едва она очнулась и закашляла, прижал к себе:
– Всё хорошо, мам, всё хорошо…
– Толя… – прошептала она, и в этот момент отец тоже открыл глаза.
– Так, молодец, Анатолий! – Вера Васильевна сразу приподняла его. – Ну-ка, вдохни!
За шумом огня они не сразу услышали сирену пожарных машин. Долин вызвал их ещё по дороге, так что пламя не уничтожило центральную часть дома, когда они начали тушить. Летняя кухня сгорела, с ней пристрой и крыльцо, но кирпичное строение осталось целым.
– Всё снимать теперь, – сокрушался отец, держась за сердце и расхаживая вдоль стен. – Обои обдирать. Всё в копоти…
Мама стояла с Тоней и Верой, капала корвалол в чай, принесённый подругами, и плакала.
А Лев, наконец, придя в себя, нашёл взглядом Матвея. Тот сидел на земле, в крови и саже, живой. И это был не сон. Они только что спасли родителей. Долин только сейчас вспомнил, что так и не сказал Аралиму, чью жизнь спасти. Ангел сделал этот выбор за него – спас его жизнь. Вернул утраченное время с теми, кого он любил. Приз, достойный победителя игр высших сил. Приз, который невозможно было представить.
Лев сделал глубокий вдох, посмотрел в ночное небо. Тёмное, почти чёрное, полное застывших вихрей звёзд.
– Спасибо, – прошептал он, искренне надеясь, что слово долетит до адресата, и громко позвал: – Матвей!
Тот вздрогнул, вытер серый пепел, смешанный со слезами, со щёк, поднялся, но в глаза брату не посмотрел. Обнял бок окровавленной рукой. Наверное, чисто машинально. Ладонь легла на ещё недавно сломанные рёбра.
– Боишься, – понял Лев. – Что, крыльев больше нет?
Матвей взглянул на него, и было заметно, как сбилось дыхание при этом взгляде.
– Похоже, из легиона выгнали, – Долин ждал ещё мгновение, потом не выдержал, шагнул к брату.
Матвей замер, не зная чего ждать, глаза блестели. А Лев наконец крепко обнял его. Из десяти лет новой жизни он не собирался тратить ни минуты впустую.
– Порядок? – спросил он вместо долгих объяснений.
Матвей выдохнул с облегчением, улыбка вернулась на чумазое лицо.
– Мы дома, – прошептал он. – Порядок.
Заклинание
Густой аромат ладана делал воздух тяжелее. Даже у самых дверей, где сквозь щели струился холодный ветер с улицы, он невесомо окутывал собой.
В углу церковного притвора располагались полочки с иконами, упаковками церковных свечей и разной утварью. Здесь же за стойкой восседала матушка. И лики святых, несмотря на традиционную серьёзность своего изображения, явно были добрее старушки в платке.
Скромное убранство маленькой церкви привлекало внимание Анны. Верующие, наверное, давно перестали обращать внимание на стены. Опущенные головы старушек, набившихся в средний зал, всем видом показывали: Ой, как мы грешны!
И это обстоятельство, конечно, волновало верующих больше, нежели образы, украшающие своды над ними. Так что Анна в одиночестве разглядывала стену, где сидел Иисус, широко разведя руки, и весьма рисковала привлечь к себе внимание матушки. А судя по доброте старушки, это могло закончиться плохо. К её помощнице подошла пожилая женщина с просьбой разрешить ребёнку попить воды, и зычный голос матушки перекрыл пение церковного хора:
– Ну, нельзя! Нельзя до причастия! Пусть потерпит!
Расстроенная помощница и бабушка ребёнка отошли.
– Вот ведь, строгая какая, – тихо засмеялась Маша.
Анна покачала головой.
– Осуждаешь? – уточнила её жест Маша.
– Нет.
– А я да!
– Да? – Анна взглянула на неё вопросительно.
– Что уж ребёнку нельзя воды попить? – невозмутимо пожала плечами Маша.
Она отыскала взглядом бабулю с внучкой и направилась к ним. Подойдя, опустилась на корточки, дёрнула девочку за руку. Та повернулась, и Маша протянула ей бутылочку со святой водой.
– Пей скорей, – зашептала она, – пока не видит никто.
Девочка обрадовано сделала глоток, а Маша, крадучись на цыпочках, вернулась обратно к Анне. Весело подмигнула на её удивлённый взгляд.
– Ну, ладно, – улыбнулась Анна. – Тебе виднее.
Служба продолжалась. Пели, конечно, из рук вон плохо, но старались. Разве что голоса священников, вступающих в означенные моменты службы, отличались ровностью и низким звучанием.
– Ты молитвы за здравие закажешь? – поинтересовалась Маша.
– Ах, да, – Анна вытащила кошелёк и подошла к матушке: – Можно молитвы заказать?
– Можно, – отреагировал церковный цербер. – Вот бланк.
– А кому можно заказать молитву за здравие, какому святому? – уточнила Анна.
– Всем можно, – отмахнулась матушка.
– Богородице закажи, богородице, – Маша ткнула Анну пальцем в бок, и та невольно засмеялась.
Матушка восприняла это как личное оскорбление, насупилась, протянула бланк заказа молитвы за здравие.
Анна взяла ручку, начала писать.
– Поют плохо, но стараются хорошо, – заметила Маша о церковном хоре,
