Сон Демиурга - Алексей Корепанов

Откуда взялся этот листок на его принтере, Ковалев не имел ни малейшего понятия. Но вполне определенно заявил, что никто ему эти стихи для перепечатки не давал, и что работать на его домашнем компьютере тоже никто не мог – гостей он к себе никогда не приглашал и ни с кем не общался, за исключением, разумеется, клиентов. Но с клиентами он говорил об антивирусных программах, дисках, модемах и прочих компьютерных делах, но не о поэзии.

По словам Ковалева, в тот день он безвылазно сидел дома. Шарил по Интернету в поисках свежей информации, касающейся мира компьютеров, попутно заглядывал то туда, то сюда, и не замечал течения времени (что вовсе не являлось патологией, а было привычным состоянием, пожалуй, любого юзера). Впрочем, он помнил, что оторвался от своего занятия и пообедал, а потом вновь сел за компьютер. А вот что было дальше…

О том, что было дальше, Игорь не мог, собственно, сказать ничего вразумительного, кроме того, что он ощутил «какие-то картины и фигуры в голове». Именно ощутил, по его утверждению, а не увидел. Словно у него в голове «шло какое-то кино». Но что это были за «картины», что за «кино», он так и не смог сформулировать доктору Самопалову.

«Это как сон, который забывается при пробуждении, – сказал он. – Остаются какие-то обрывки. Хочешь их поймать, удержать, а они тают. Это все равно что пытаться рассмотреть узор снежинки, положив ее на горячую сковородку. Только мне кажется, это было что-то нереальное…»

Помолчав, Игорь добавил:

«Вот и все, Виктор Палыч. А в себя пришел на знакомой койке. – Он грустно усмехнулся. – В вашей обители».

В лечебной практике доктора Самопалова хватало случаев зрительных псевдогаллюцинаций и сновидных фантастических переживаний, возникающих, в частности, при онейроидной кататонии. Там было всё: и грандиозные автокатастрофы с горами трупов и грудами обгоревшего железа, и землетрясения, сметающие с лица земли целые города, и сонмища отвратительных насекомых и змей, заполоняющие дома и улицы, и гигантские цунами, и стаи летучих мышей, застилающие небо.

«Все люди превратились в скелеты, – делился с доктором своими онейроидными видениями один из пациентов. – Эти скелеты бегали по городу и теряли свои кости… Было ужасно жутко и смешно одновременно…»

Ощущения, испытанные Игорем Владимировичем Ковалевым, похоже, принадлежали к той же категории.

Доктор Самопалов отправил одну из медсестер в интернет-кафе, и та выяснила, что первое стихотворение принадлежит перу французского поэта XIX столетия Поля Верлена. А второе – то, что было смутно знакомо Виктору Павловичу, – написал в начале XX века известный австриец Райнер Мария Рильке, и называется оно «Одиночество». Не было проблем и с определением авторства третьего стихотворения: им оказался Валерий Брюсов. А вот с остальными строчками ничего не вышло – в Интернете их не было. И Самопалов предположил, что их сочинил сам Игорь, находясь уже в состоянии психоза и не осознавая своих действий.

Последующие беседы с пациентом из седьмой палаты привели заведующего отделением к мысли о том, что у Игоря Ковалева возник еще, ко всему прочему, и синдром метафизической интоксикации. Ведущим признаком этого синдрома, как известно любому психиатру, являются почти непрерывные размышления больного о глобальных философских и социальных проблемах. О смысле жизни и смерти, о предназначении человечества, о соотношении внешнего мира и души, о коренном преобразовании социума и прочих высоких материях. Казалось бы, ну и что тут такого? Не о том ли самом испокон веков размышляют философы, которых нет оснований причислять к психически нездоровым людям? Однако же ни Платон, ни Спиноза, ни Гегель, ни Кьеркегор не называли себя «демиургами». А Игорь Ковалев называл себя именно так и просил доктора Самопалова обращаться к нему именно так: Демиург, а не Игорь Владимирович.

Демиург, как известно, – это наименование созидающего начала, созидательной силы, творца, это божество, творящее мир. Игорь Ковалев с какого-то момента стал считать себя создателем реальности.

Судя по его словам, эта мысль пришла ему в голову уже в больнице. Собственно, даже не пришла в голову – он просто отчетливо услышал прозвучавший у него внутри голос: «Ты – Демиург».

Игорь Ковалев был абсолютно уверен в том, что это не его собственная мысль. Он воспринял ее как не подлежащую никакому сомнению переданную ему истину, как посланное из горних сфер откровение или даже приказ, и не имел намерения искать какие-либо обоснования этого тезиса. Это невесть откуда и почему пришедшее утверждение позволило ему по-иному взглянуть на историю с Черным графом.

«Я сам создал ту эпоху, Екатерину Медичи и Черного графа, – заявил он доктору Самопалову. – И себя в образе герцога Чезаре Борджиа. А создание мое вышло из-под контроля и повернулось против меня. Как это часто бывает».

И Самопалов пометил в рабочем дневнике:

«Синдром Кандинского – Клерамбо проявляется в виде бреда воздействия». И в который раз с привычным сожалением подумал о том, что вряд ли хоть когда-нибудь удастся постичь до конца все лабиринты и тайники человеческой психики, представляющей собой поистине самую великую загадку бытия…

Тихий стук в дверь заставил Виктора Павловича оторваться от созерцания больничного двора.

– Да, да, войдите, – сказал он, отворачиваясь от окна.

Дверь медленно открылась, и в кабинет вошел человек, который только что представлялся неясной тенью за матовым дверным стеклом. Игорь Владимирович Ковалев.

– Прошу вас. – Доктор показал на кресло у низкого столика.

Ковалев пересек кабинет, неслышно ступая домашними тапками по светло-коричневому линолеуму, и сел. Доктор вслед за ним опустился в такое же глубокое мягкое кресло по другую сторону столика. Он никогда не беседовал с пациентами, восседая за своим рабочим столом.

Во внешности Игоря Владимировича Ковалева не было ничего особенно примечательного. Перед Самопаловым сидел среднего роста молодой худощавый немного сутулый мужчина с коротко стрижеными темными волосами, составляющими контраст с довольно бледным лицом. Глаза у Ковалева были карие, они близоруко и слегка рассеянно смотрели на окружающее, словно мысленно Ковалев находился где-то в другом месте. Одет он был в плотную лимонного цвета футболку с длинными рукавами и красной надписью «БАТАКАКУМБА» на груди и синие спортивные брюки, но по его угловатой фигуре нельзя было сказать, что он увлекается спортом.

– Как вы себя чувствуете? – задал доктор традиционный вопрос, с которого начинались все их беседы.

Игорь пожал плечами:

– Вполне нормально, Виктор Палыч. – Голос у него был тихий и не очень выразительный. – Кино больше не повторяется, сон сегодня опять снился самый обычный, серенький такой.

Сны Ковалева тоже были постоянным предметом их бесед. Скрытая аппаратура фиксировала все происходящее и произносимое в кабинете – как и при любой другой встрече доктора Самопалова с пациентами его отделения. Последующий анализ этих записей помогал психиатру разобраться с диагнозом, нащупать ключевые точки и определить наиболее эффективные методы лечения… ну, если и не лечения, то хотя бы временной блокировки заболевания. Впрочем, иногда доктора посещала мысль о том, что, с точки зрения пациентов психбольниц, именно они-то и являются вполне здоровыми, а недугом поражено все остальное человечество – дело было лишь в выборе системы координат, системы отсчета, совсем как в эйнштейновской теории относительности…

– А в конце еще Губаныч мой приснился, – продолжал Ковалев, водя пальцем по полировке столика, в которой отсвечивало окно. – Стоит недовольный, сам в себя смотрится, а выхода нет. В состоянии черной дыры.

– Кто такой Губаныч? – поинтересовался Самопалов, внимательно глядя на бледное лицо пациента.

– Вот именно «кто», а не «что». – Ковалев несколько оживился. – Губаныч – это мой комп. Стоит сейчас, пылится, оторван от мира, в себя смотрится.

– Почему – «Губаныч»?

– Препод у нас такой был, – пояснил Ковалев. – Невысокий, всегда в светло-сером, и голова большая, квадратная. Как монитор. Семинары у нас вел по гражданскому праву. Очень похож.

– А почему вы считаете, что ваш компьютер не «что», а «кто»? Он для вас – не рабочий инструмент, а личность?

– Ну, личность не личность… – вновь вяло пожал плечами Ковалев. – Но и не простая железка. Собственно, Виктор Палыч, простых железок и не бывает: всё, созданное человеком, имеет душу. Именно так.