Человек — одинокая звезда - Пегги Морленд

— А как же… твой бар? Кто будет управлять им?

— А мы его закроем. — Хэнк чмокнул ее в кончик носа. — Никуда он не денется! Уж я не упущу шанс провести недельку наедине с женой!

Этот парень мне определенно нравится, решила Рэгги, хотя сначала относилась к Хэнку довольно сдержанно. Если мужчина готов пойти на что угодно, лишь бы провести неделю с молодой женой, он имеет право на ее неизменное уважение. И она весело подмигнула Хэнку:

— Итак, решено: утром вы на неделю отправляетесь на Косумел.

Харли, тревожно нахмурившись, повернулся к Коуди:

— Не возражаешь присмотреть за домом, пока меня не будет?

Так и не попробовав шампанского, Коуди отставил свой бокал в сторону. Услышав, что Рэгги собирается опекать детей, он сразу же принялся строить собственные планы на отпуск. Неважно, куда ехать, только бы подальше от Темптэйшна и от Рэгги. Но сейчас он попал в ловушку: не лишать же друзей медового месяца, а если он не согласится помочь, Харли, само собой, никуда не поедет.

— Конечно же, не возражаю, — заверил он Харли, взявшись за шляпу и одной рукой нахлобучивая ее на голову: надо ретироваться, пока окончательно не обезумел. — Ну, ребята, мне пора. — Он обошел вокруг стола, потряс руку Харли, потом Хэнка, еще раз поздравляя; чмокнул в щеку Мэри Клэр, Лиану. Но, дойдя до Рэгги, сделал шаг назад, просто приподнял шляпу… и удалился, тихо прикрыв за собой дверь.

Рэгги посмотрела ему вслед, чувствуя горькую боль от его отчуждения. «Почему? — в замешательстве спрашивала она себя. — Почему Коуди обошелся со мной так холодно?» Что ж, бывало, он и раньше уходил без объяснений, но на этот раз ему не уйти так легко.

— Простите… — И она встала из-за стола. К тому времени, когда она выскочила через заднюю дверь, Коуди уже был на полпути к своему грузовику.

— Коуди! — позвала она. — Подожди!

Он повернулся, и от его взгляда, в котором читалась с трудом сдерживаемая ярость, у Рэгги похолодело внутри. Их разделяло футов шесть, но ей они казались милей.

— Что тебе нужно? — хмуро процедил он.

— Кажется, ты… — она смущенно покачала головой, — ну, не знаю… сердишься, что ли… Я надеялась…

Коуди подошел поближе, и глаза его стали грозового серого цвета.

— На что ты надеялась, Рэгги? Что я заколю в твою честь жирного тельца? Что я, как Харли, приму блудную сестренку с распростертыми объятиями? — Он подошел еще ближе, жар его ярости прямо душил ее. — Так вот, Рэгги, я не Харли! — проскрежетал он. — И я не твой брат. Никогда им не был и не буду. Я… — Он крепко сжал губы, чтобы не сказать больше, чтобы не сказать то, о чем после пожалеет.

Потом с хмурым видом повернулся к ней спиной и зашагал к своей машине, а она осталась стоять на дороге, глядя ему вслед.

Глава вторая

Телефонные будки, деревья, дорожные огни мелькали в тумане — Коуди весь свой гнев вложил в недозволенную скорость, на которой вел грузовичок сквозь ночь. Когда главная дорога перешла в узкий проселок, он сбросил скорость и остановился там, где кончалось шоссе и начиналась булыжная дорога, ведущая к дому Джека Барлоу. Посидел немного без движения, с безвольно сложенными на руле руками. Он глядел вперед, но ничего не видел перед собой; из груди его вырвался долгий вздох. Запал прошел — ну, в основном прошел: теперь он вполне владеет собой.

Вот и знакомая щель в изгороди, и почти незаметная полоска грязной дороги, давно заросшей сорняками. Много лет назад каждое утро, в любую погоду стоял он в этой щели, ожидая автобус, который отвозил его в школу. Там, в конце этой старой дороги, погруженной в темноту, — его старый дом. Повинуясь порыву или потому, что именно так, по его внутреннему ощущению, должен был завершиться этот день, Коуди повернул и поехал по знакомой с детства дороге.

Какая же она разбитая, ухабистая, колючий кустарник цепляет и царапает борта машины, камни так и сыплются из-под колес, ударяя там и сям. Проехав немного, он увидел вдали домик; резко повернув руль влево, затормозил, подняв облако пыли перед скрытым в тени строением, и прямо на него направил свет фар.

Перед ним как насмешка его наследство, единственное, что городской пьяница Бастер Файпс оставил после себя, когда отправился к праотцам по причине окончательно отказавшей печени.

Выключив мотор, Коуди выпрыгнул из машины, оставив фары зажженными. Несколько крыс, потревоженные его вторжением, нырнули в щель под дверью, шмыгнули по покосившемуся переднему крыльцу и исчезли в зарослях винограда и сорняков, опутавших весь двор. Не обращая на них внимания, Коуди снял пиджак, бросил его на сиденье и, закатав до локтей рукава рубашки, подошел к передней части машины. Прислонившись к горячему капоту, он сложил руки на груди, скрестил ноги и уставился на место, которое когда-то называл домом.

Кроме отвращения, ничего это созерцание не вызвало. Никогда здесь не было дома — ни для него, ни для кого другого. Просто он хранил здесь свое имущество, а иногда и использовал как пристанище. Уже более одиннадцати лет здесь царит запустение.

Некогда этой собственностью владели Кэрры, а старой хижиной пользовались охотники, получившие право охотиться на земле Кэрров. Но со временем отец Коуди порвал все деловые отношения с отцом Харли, пообещав выкупить хижину с пятью акрами окружающей ее земли. Старик не успел выполнить свое обещание, и Коуди пришлось работать на Кэрров, чтобы погасить долг.

Коуди вспоминал, тихонько покачивая головой. После смерти Бастера отец Харли пытался договориться с шестнадцатилетним Коуди, готовый просто передать ему землю, но гордость не позволила Коуди принять подарок. В учебное время он работал на Кэрров неполный день, а летом — весь день; после окончания школы нанялся на полный рабочий день, и так продолжалось, пока он не рассчитался до цента.

Жил он в хижине, в полном одиночестве, а потом в один прекрасный день упаковал вещи, уехал из Темптэйшна и стал зарабатывать на жизнь единственным искусством, которым наградил его добрый Бог, — верховой ездой. Вернувшись четыре года спустя и заняв должность шерифа, он предпочел снять жилье неподалеку от своего офиса, а не приводить в порядок старую хижину.

Когда окрестные мальчишки повыбивали в ней все стекла, он просто закрыл оконные проемы досками и повесил на двери табличку «Не хулиганить!». Но юных варваров это не остановило. Вообще-то особых ценностей тут никогда не было, даже при жизни старика: лачуга не стоила и спички, чтобы ее спалить. «Но это же все-таки мой дом!» — твердил себе Коуди. А пять акров, на которых он стоит, — его земля. Жилище, конечно, не шикарное, не Бог весть какая собственность, но зато свое, на лучшее пока рассчитывать не приходится.