Судьба адмирала Колчака. 1917-1920 - Питер Флеминг

Несмотря на все усилия, так и не удалось поразить главную цель, а именно убеждения президента Вильсона. И только в конце июня, когда все последствия челябинского инцидента стали известны внешнему миру, Вильсон начал менять свое мнение и потихоньку признавать, что отправка в Сибирь экспедиционных войск Антанты (в которой Японии пришлось бы по необходимости играть ведущую роль) заслуживает серьезного и безотлагательного рассмотрения. К тому времени германское наступление на Западном фронте выдыхалось; противники менялись ролями. Пока разрабатывались планы вторжения в Сибирь, первоначальная цель устарела, а вскоре и вовсе почти забылась.

Может быть, и к лучшему. Политические преграды японской (или, главным образом, японской) экспедиции через Сибирь на борьбу с немцами с самого начала признавались труднопреодолимыми, но по меньшей мере западные союзники уделяли им внимание. Того же нельзя сказать о военных проблемах – в принципе неразрешимых. Ближайшие германские войска находились примерно в 11 300 километрах от Владивостока. Армия, перебрасываемая туда из Японии, всецело зависела бы от Транссибирской магистрали. Состояние этой железной дороги, давно уже плачевное, постоянно ухудшалось. Даже при условии хорошего отношения к японцам со стороны железнодорожных служащих и русского населения Сибири в целом (а имелись все причины предполагать обратное), через один-единственный порт совершенно невозможно было осуществить переправу в Европейскую Россию, не говоря уж о том, чтобы содержать там нечто большее, чем чисто символический военный контингент.

Японцам это было совершенно очевидно; на всех этапах они ясно давали понять, что если и отправятся в Сибирь, то ни шагу не ступят западнее озера Байкал[11]. Это прекрасно понимали и американцы, чье здравомыслие не затуманивалось отчаянием. Остается загадкой, как французское и британское правительства и их военные советники сохраняли веру в столь откровенно нереальный проект.

Подобные загадки случались на протяжении всей истории интервенции. Часто встречаются свидетельства высокопоставленных офицеров Антанты, в которых серьезно доказывается невозможность и гибельность попыток осуществления различных рискованных операций, но, по общему признанию, ни одна из них не была столь авантюрной, сколь упомянутая выше. Например, в начале января 1918 года французское правительство – в связи с неподтвержденным известием об убийстве большевиками своего консула в Иркутске – предложило немедленно организовать карательную экспедицию из Тяньцзиня, где со времен «боксерского» восстания размещались части, предоставлявшие охранников для дипломатических миссий в Пекине. Это соединение, состоявшее из французского, британского, американского, японского и китайского контингентов под командованием французского морского офицера, по замыслу французского правительства, должно было проследовать в Иркутск (расстояние приблизительно 3200 километров), отомстить за убийство консула, а заодно и предотвратить вывоз военного имущества из Владивостока по Транссибирской магистрали.

Сие нелепое предложение, вполне вероятно, родилось в голове министра иностранных дел Франции Пишона, который в 1901 году возглавлял французское представительство во время осады дипломатического квартала участниками «боксерского» восстания, и, видимо, с тех пор он питал слабость к международным спасательным экспедициям. Вот лишь один из множества примеров, когда трудно понять, как попадали в повестку дня Антанты очевидно беспочвенные военные планы (этот был похоронен пришедшей в Лондон информацией о том, что французский консул жив).

Возможно, ответ заключается в том, что, хотя мировая война шла уже четвертый год, большинство сухопутных операций перешло в позиционную стадию; уроки, полученные на Западном фронте, повлияли на мышление профессиональных военных если и не окончательно закостеневшее, то и не вполне приспособленное для разработки динамичных военных операций на бескрайних просторах России. Нельзя отрицать тот факт, что самые нереалистичные планы разрабатывали за пределами России люди, почти незнакомые с ее условиями, однако это не оправдывает легкомысленного пренебрежения элементарной логикой, что было главной отличительной чертой их планов. К сопоставимому этапу Второй мировой войны штабные офицеры накопили более прогрессивный опыт, и подобное дилетантство было бы немыслимым.[12]

3. Бои второстепенного значения

Ни один из мертворожденных планов, представленных выше, не казался сомнительным на стадии замысла. Оба составляли часть антигерманской стратегии. Первый невозможно было осуществить без активного сотрудничества советского правительства, а ко второму неразумно было приступать без хотя бы молчаливого его согласия. Только один план интервенции, начавший обретать явственные очертания в первой половине 1918 года, имел подобную поддержку. Речь идет о создании британцами – по приглашению местных советских властей и исключительно для оборонительных целей – небольшого плацдарма, скорее даже опорной точки, в Мурманске.

Прошло не так уж много месяцев, как первоначальный характер этого замысла полностью изменился. Маленький плацдарм превратился в большой – горстку британских матросов и морских пехотинцев сменил значительный отряд экспедиционных сил Антанты, а цель всей операции превратилась из антигерманской и оборонительной в антибольшевистскую и наступательную. Однако здесь мы уже затрагиваем источники интервенции, начавшейся именно в Северной России.

Архангельск был единственным значительным российским портом на побережье Арктики, и, когда германский военный флот в начале войны блокировал Балтийское море, важность его возросла неизмеримо. Однако подходы к Архангельску шесть месяцев в году, а иногда и дольше скованы льдом. Поэтому были предприняты шаги к развитию вспомогательного порта в Мурманске неподалеку от финской и норвежской границ. Хотя Мурманск расположен гораздо севернее Архангельска, он стоит на берегу Кольского залива, который благодаря Гольфстриму не замерзает всю зиму. Довольно примитивный, но вполне пригодный к эксплуатации порт был открыт в начале 1917 года.

Военно-морские силы Великобритании приняли на себя большую часть обязанностей по конвоированию кораблей, тралению мин и так далее на морских дорогах к Архангельску, и зимой 1917 года в Мурманске встала небольшая эскадра под командованием адмирала Кемпа, поднявшего свой флаг на старом линкоре «Глори». С Петроградом и Архангельском Мурманск связывали ненадежные, наскоро построенные из привезенных из Англии рельсов железные дороги, так что, по сути, он был труднодостижим. Но когда сорвались мирные переговоры в Брест-Литовске и немцы в середине февраля 1918 года возобновили наступление, возникли необоснованные, но вполне понятные страхи, что целью их является Мурманск, которому (на бумаге) могли угрожать руководимые или вдохновляемые немцами финские войска. Поскольку Финляндия объявила о своей независимости от России, разразилась Гражданская война, и Германия поддержала белофиннов под командованием Маннергейма против их пробольшевистских соотечественников.

Нет необходимости описывать все события, произошедшие или повлиявшие на сложившуюся в Мурманске ситуацию. Самое главное заключается в том, что 6 марта, по просьбе мурманских Советов, адмирал Кемп высадил на берег маленький десантный отряд; на следующий день для усиления эскадры прибыл британский крейсер, и предполагаемая германская угроза Мурманску запустила процесс, в результате которого был захвачен Архангельск (где, как и во Владивостоке, находились склады ценных военных материалов), и в конце концов на Севере России сложился антибольшевистский фронт, не похожий на все остальные. Здесь сражались не белогвардейские войска, пользовавшиеся финансовой, технической и моральной поддержкой Антанты, а войска Британии, США, Франции и других стран западных союзников под британским командованием, причем белые русские выступали как все более ненадежные помощники.[13]

Архангельско-Мурманскому анклаву предстояло оказать мощное, хотя и косвенное влияние на стратегию (или на то, что называли стратегией) в Сибири. То же самое суждено было и его эквиваленту в Южной России, где надежды Антанты на лояльный бастион постепенно оправдывались. Начав с весьма скромных успехов, так называемая Добровольческая армия в шатком союзе со свободолюбивыми кубанскими казаками в жестоких сражениях добилась убедительного превосходства над безграмотно руководимой Красной армией. Хотя в упоминаемый нами период – в середине лета 1918 года – исход этой запутанной борьбы все еще оставался неясным, был заложен фундамент антибольшевистского плацдарма, большего – и гораздо более стихийного, – чем тот, что одновременно создавался на Севере.