Иван Ауслендер: роман на пальмовых листьях - Герман Садулаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спасибо за внимание.
Лист VI
Дорога
После мероприятия Иван Борисович оделся в миниатюрном гардеробе дискуссионного клуба и вышел на улицу. У крыльца стоял Асланян и курил. С неба струился колкий и сверкающий снег. Ауслендер поднял воротник пальто. Асланян пожал ему руку и сказал:
– Поздравляю. Хороший доклад. Ничего нового, но подано свежо. И коротко. Вот что я люблю в твоих концептуальных выкладках – лаконичность. У другого не продерёшься через подступы, вставки, цитаты и просто галиматью. Страниц десять нужно осилить, пока поймёшь наконец, что брат свистулькин хотел сказать. И ведь, как правило, чушь. Но обязательно раздутая до объёма докторской диссертации. У тебя не так: раз, два, так, сяк, тыр-пыр, восемь дыр – и всё ясно. Такая концепция. Love it or leave it. Молодец. Ты как сейчас, куда?
– Домой. Виктория обещала забрать. Только я её что-то не вижу.
– А зачем? У меня Аня на колёсах, мы тебя довезём.
– Да ну, неудобно. Далеко ведь.
– Ничего не далеко. Бешеному профессору семь вёрст не крюк.
– Тогда ладно… спасибо. Сейчас я только Виктории позвоню.
Ауслендер долго рылся в портфеле, пытаясь коченеющими руками найти на ощупь мобильник. Вы, наверное, тоже замечали, что когда хочешь, не заглядывая в сумку или в портфель, найти что-то на ощупь, то попадается всё что угодно, только не искомый предмет. Попадаются ручки, визитки, тетрадки, ножницы (откуда у меня в портфеле ножницы?), ключи одни, ключи вторые, носовой платок, третьи ключи, мешочек с чем-то сыпучим и мягким (что это?), угловатый и твёрдый предмет (а это что, что это, ох, пистолет?.. уф-ф… нет); в общем, Иван Борисович перепальпировал всё содержимое портфеля, прежде чем вытащил телефон. Он позвонил Виктории. Виктория была далеко («Я не думала, что ты так быстро кончишь», – о чём это она?), сидела в кафе с подругой. На заднем плане скрипела музыка. Ауслендер сказал, что его забирать не надо, его подвезут («Ну хорошо!» – «Ты когда будешь дома?» – «Я пока не знаю, мы только встретились». – «Понятно». – «Целую!»).
На пухленькой жёлтой «мазде» подкатила Аня. Ауслендер с трудом протиснулся на заднее сиденье. Рюрик сел на переднее сиденье – со значением, как взошёл бы на капитанский мостик. «Трогай, – скомандовал он, словно это были сани, а Аня была ямщик, – завезём Ивана». Аня молча кивнула.
Ауслендер думал про автомобили и женщин. Про женщин с автомобилями. Женщин за рулём и тех, кто рядом с такими женщинами. Насколько знал Ауслендер, положение водителя даёт ему некоторое превосходство и тонкую власть. Так было всегда с его женщинами. Стоило им занять кресло шофёра, как появлялась вот эта усталая снисходительность, а Иван чувствовал себя как клиент перед патрицием: приниженным, обязанным и всегда недостаточно благодарным за оказываемую честь и милость. Но Асланяну подобные комплексы были, видимо, незнакомы. И Аня была с ним совсем другой, не такой, как Виктория с Ауслендером. Глупо так думать, конечно, размер не имеет значения, но всё же: Рюрик Иосифович был невысокий, худой, Аня была крупнее. А Иван Борисович по всем измерениям был раза в два больше Виктории. Но Аня слушалась Асланяна, а Виктория Ауслендера совсем не слушалась. Может, подумал Иван Борисович, жизнь была справедливее в те времена, когда габариты особи прямо, а не обратно коррелировали с её положением в стаде или в паре?
Про свой доклад Ауслендер не думал. Но профессор вернул его к теме выступления.
– Иван, вот я всё послушал, я говорю: ты молодец, очень интересно. Но чего вы хотите?
– А?
– Ну, вы, протестующие, чего вы на самом деле добиваетесь?
Ауслендер смутился, уже в который раз за последние несколько дней. Он ещё не привык к тому, что его причисляют к политически активной тусовке, да к тому же требуют пояснить задачи и цели протеста. Он всего-то разок выступил на митинге и сейчас вот лекцию прочитал, имеющую весьма опосредованное отношение к актуальной политике. И ещё одна мысль была, крамольная и неучтивая, она не посмела откровенно обозначиться в голове, но где-то на дне ментального процесса мелькнула кривляющейся тенью: а не ты ли, милый друг Рюрик Иосифович, меня во всё это втянул?
Асланян был действительно свободен от комплексов, в том числе и от комплекса вины. Поэтому он продолжил:
– Вы, если выражаться предельно просто, хотите только одного: чтобы Путин ушёл.
– А!.. В этом смысле. Ну, да.
– А зачем?
– М-м-м… чтобы была нормальная сменяемость власти.
– Кому она нужна?
– Ну как – кому? Всем. Народу.
– Чушь. Народу нужен царь. Ты же сам сказал: Россия – необжитое, катастрофическое пространство. Стихии. Царь.
– Россия плохо обустроена, поэтому ей нужен царь. А плохо обустроена она потому, что у неё всегда какой-нибудь царь, а не человеческое правительство. Это порочный круг.
– Допустим, ты это понимаешь. Ты и ещё некоторые. Немногие, прямо сказать. Ну ладно. Если верить твоей концепции, то массы обладают сознанием религиозного типа. Другого нет. И профпригодность царя они бессознательно определяют по набору иррациональных признаков, так?
– Так, но…
– Погоди. И вот по данному критерию Путин – хороший царь. Лучше не бывает.
– Но почему, есть же…
– Да нет же. Вы критикуете Путина за что? За то, что он неэффективный правитель. За то, что он как-то там неправильно управляет. А почему он вообще должен чем-то там управлять? Он же царь! У него другие задачи, ты сам говорил.
– А мы не хотим…
– Да и кто когда управлял этой страной? Этой страной невозможно управлять! Она неуправляема! Вернее, она всегда управляется сама, сама собой управляется. Слишком большая, пустая и разная! Заснеженная пустыня, по которой идёт лихой человек! Идёт и боится. Потому что другой лихой человек идёт по его следу, а за сугробом в засаде сидит третий, который ждёт их обоих, но – чу, звенят колокольцы, едет на санях с мигалкой четвёртый лихой человек, который схватит всех троих и отправит на каторгу, в землю ещё более заснеженную и пустую, а такая в России всегда есть. И каждый прячет за пазухой свою краюху хлеба и свой кисет с табаком, и за голенищем у каждого – нож. Так какой тут консенсус? Какое умеренное насилие? Тут одно только может быть: царь. Чтобы решал вопросы с метелью и вьюгой, регулировал высоту сугробов, вовремя включал и выключал солнце. А со всем остальным народ как-нибудь сам справится. Всегда справлялся и теперь справится сам.
– Эк ты нарисовал. По русской классике. Но где-то я уже встречал такой поворот.
– Да мало ли где ты его встречал, я же копирайта не ставлю. Ты помнишь госпожу Матвиенко?
– Помню.
– Из-за чего её с губернаторов убрали, помнишь?
– Есть разные мнения. Говорят, что…
– Да не надо разных мнений! Вот так, просто, наобум, что первое вспоминается?
– Ну… сосули.
– Именно что сосули! Иначе говоря, наледь. Эта самая наледь образуется от хаотической смены оттепелей и заморозков. А всё, что там говорят про крыши, коммунальщиков, отопление, – бред. Что она предложила, помнишь?
– Лазером сбивать.
– Да! Лазером. Бластером. Нанотехнологией. Что это такое? Это беспомощность! Профнепригодность! Какие лазеры? Ей надо было следить за климатом, чтобы не было такой фигни! Надо было договориться с зимой и весной, чтобы сменяли друг друга в положенный срок, по порядку, а не спорили и не дразнились! Надо было вызвать на ковёр двенадцать месяцев и отчитать, построить, или подкупить, или запугать – как угодно, но встроить во властную вертикаль! А она не смогла. Поэтому – до свидания, Валентина Ивановна! Странно, что мне приходится объяснять тебе, тебе самому, самые простые и прямые выводы из твоей же собственной концепции!
Ауслендер промолчал. Он чувствовал себя парадоксальным образом польщённым.
– И смотри. Теперь у нас другой губернатор, Полтавченко. Что мы видим в первую же зиму его губернаторства?
– Это же не от него завис…
– А от кого??? Ты не можешь объяснить как? Ты сам не веришь в свою теорию? Но какая разница, если она работает?! Была Матвиенко, и каждую зиму наваливало непроходимые сугробы, снегоуборочная техника не справлялась, люди, чертыхаясь, каждый вечер чистили места под парковки, а по утрам, матерясь и проклиная (кого?), откапывали свои автомобили из-под снега; несвоевременные оттепели сменялись морозами, из-за чего образовывалась наледь, которая падала с крыш и калечила, даже убивала прохожих. Как только пришёл Полтавченко – всё! Снега в эту зиму выпало чуточку только, для придания колорита, о наледях вообще ничего не слышно! Вывод: Полтавченко – правильный наместник, а тот, кто его поставил, – правильный царь. Никому не интересно, как он договорился с арктическим циклоном. Главное – договорился же!
– Ты, по-моему, как-то слишком буквально меня трактуешь.