Новый человек в городе - Жорж Сименон

Постель он убирал не по-мужски аккуратно, хлебными крошками на полу не сорил. В воскресенье вечером спустился вниз с пакетом, завернутым в несколько газе!. и спросил, где стоят мусорные баки.

Все его движения и поступки были так упорядочены и однообразны, что по его появлению в том или ином месте можно было точно определить время. А вот о чем он раздумывал с утра до вечера, никто не имел ни малейшего представления.

Утром в тот же понедельник он купил толстое зимнее пальто мышино-серого цвета, смахивающее на шинель, и теперь не вылезал из него. В том же магазине он подыскал себе галоши, которые взял моду оставлять слева от входной двери, у стойки для зонтиков, так что стоило взглянуть в эту сторону — и вы знали, вернулся Уорд или нет.

В комнате он ничего не передвинул, не привнес в нее ничего от себя, не поставил на стол и не повесил на стены ни одной фотографии Маленькая деталь как будто бы подтвердила предположение Чарли Произошло это во вторник, около одиннадцати утра Уорд уже почти час сидел в баре за стопкой джина и читал газеты В это время завсегдатаи обычно делали ставки перед скачками. Занимались этим не многие, и, не видя в зале подозрительных лиц, они не давали себе труда удаляться с хозяином на кухню Рейнсли, представитель «Форда» принципиально не ходивший пешком, хотя его гараж располагался в соседнем квартале, подкатил к бару на машине, влетел, не выключив мотор, в зал, подошел к Чарли и уже раскрыл рот, но увидел Джастина и осекся.

— Мне бы тебя на пару слов, Чарли.

Бармен поколебался, понимая, что это в известном смысле оскорбит Уорда, но все-таки последовал за Рейнсли на кухню, откуда через минуту выпроводил его через черный ход.

— Георгин Второй, — лаконично бросил Джастин, когда хозяин вернулся.

«Уж не из ФБР ли он?»[12] — подумал Чарли. Но разве ФБР интересуют пари, которые заключаются в маленьком городе, затерянном среди холмов на канадской границе? Пока он обдумывал ответ, Уорд добавил:

— Он победитель на всех скачках этого года, но Сегодня в Майами проиграет.

— Почему?

— Потому что этого хочет его владелец.

Вот и все, что сказал Уорд. Объяснений он не дал никаких. Чуть позже Чарли нарочно позвонил при нем о сделанных ставках представителю синдиката в Кале, который в свой черед извещает о них Нью-Йорк.

Во второй половине дня, когда радио, передавая результаты скачек в Майами, объявило, что Георгин Второй обойден на два корпуса, Джастин, сидевший в баре, лишь молча посмотрел на Чарли.

Уж не утратил ли синдикат доверие к Моджо, хотя тот никогда не жульничал? Быть может, Уорд прислан сюда шпионить за ним? Нет. Там взялись бы за дело половчей: эти ребята не простаки.

Все было сложней, запутанней, и оставалось одно — ждать. Кеннет Брукс, заглянувший в бар, тоже был озадачен.

— Вашингтон отвечает: «Сведений нет», у полиции штата никаких материалов… Чем он занят?

— Ничем. Выходит от Элинор в половине десятого и преспокойно идет за газетами на Главную улицу.

— Какие он читает?

— Одну бостонскую, одну нью-йоркскую и «Чикаго трибюн».

В городе тоже издавалась газета, но выходила она всего раз в неделю, в субботу утром.

— Потом к десяти является сюда и сидит до двенадцати.

— Разговаривает?

— Нет. Потягивает джин, пробегает газеты, курит и смотрит, что делается за окном, на улице. Кажется, интересуется бильярдной напротив. Спросил у меня, не прогорает ли старик Скроггинс и есть ли у него разрешение торговать пивом.

— Комиссия ему отказала.

— Я так и ответил. В двенадцать он ест в кафетерии, всегда за одним и тем же столиком, да и берет, по-моему, одно и то же — рубленый бифштекс с жареной картошкой и яблочный пирог на десерт.

— Для этого он и появился здесь, да еще так таинственно? — иронически ухмыльнулся шериф. — Если бы он охотился, ловил рыбу в озерах, будь поблизости лыжная база, тогда было бы еще понятно. Я тут не поленился, зашел в муниципалитет и удостоверился: Уорды в округе отродясь не жили.

Джастин ни о ком не расспрашивал. Он только наблюдал за другими с холодным, равнодушным, лишенным человеческого участия вниманием, с каким наблюдал бы за роем пчел.

— Он разбирается в лошадях, — сообщил Чарли: с шерифом итальянец мог не таиться.

— Вот как?

— И знаком с механикой синдиката.

— Игрок?

Бывают люди, разъезжающие по маленьким городам, словно от нечего делать: поживут недельку, а потом с невинным видом предлагают вам партию в кости или покер.

— Тогда бы он остановился в «Моузе». В этом квартале ему не найти клиентуры.

Кроме того, игрок не стал бы напускать на себя отчужденный, таинственный вид, а постарался бы выглядеть рубахой-парнем, человеком с душой нараспашку и в первые же дни со всеми бы передружился.

— Я заметил, он не любит детей. Когда нынче утром мой младший, расплакавшись, проковылял в бар, Уорд подскочил как ужаленный и сердито глянул на меня, словно я впустил в зал запаршивевшую дворнягу, или он боялся, что малыш наделает ему на брюки.

Джастина Уорда не привлекали магазины на Главной улице: он заглянул в них лишь для того, чтобы купить пальто и галоши. Зато полдня бродил вокруг кожевенного завода, добрался до самого дома Юго и обошел его со всех сторон. Интересно, попались ли ему на глаза обе женщины, ребятня и козы?

Провизию он покупал по-прежнему у китайца, но носил ее теперь сам, и горожане постепенно приучались еще издали узнавать по ритму его своеобразную походку.

— В пять он заходит выпить стакан пива и послушать последние известия, затем отправляется домой, готовят себе обед и к восьми возвращается сюда. Я ни разу не видел, чтобы он улыбнулся; когда к нему обращаются, он чаще всего отвечает легким кивком.

Конечно, к Уорду должны были привыкнуть. Уже привыкали. В среду в одиннадцать вечера обе девушки, вернувшись из Кале с танцев, заметили под дверью соседа свет и заглянули из любопытства в замочную скважину.

Они чуть не прыснули со смеху, чем, несомненно, выдали бы себя. Посреди комнаты, под самой лампой.

Джастин Уорд в рубашке и длинных кальсонах с серьезным видом занимался гимнастикой.

Аврора, та, что помоложе, отличалась подозрительностью. Поэтому три дня подряд она прилепляла воском волоски на дверь шкафа и на шкатулочку, где хранила свои украшения. Это не дало результатов. Уорд не интересовался ни ее делами, ни ею самой. Галантностью он тоже похвастать не мог и, встречаясь с девушкой на лестнице, дорогу не уступал.

Несколько раз, услышав, что постоялец вернулся, Элинор выходила из спальни в надежде переброситься словечком, но Уорд поднимался наверх, не давая себе груда хотя бы посмотреть в ее сторону.

Что касается молодого человека, занимавшего комнату в конце коридора, то он только ночевал дома, а уходил ни свет ни заря и Уорда видел лишь однажды в дверях, приняв его за страхового агента.

Дома у Джастина была только одна мания — спускаться и закрывать окна, едва кто-нибудь осмеливался их открыть. Свою комнату он не проветривал, и через три дня там установился прогорклый, затхлый запах.

Точно так же вел он себя и у Чарли — правда, там его беспокоило не окно, а входная дверь. Появляясь утром, он неизменно находил ее распахнутой и тщательно затворял; если иной клиент снова оставлял ее открытой, Уорд вставал и шел наводить порядок.

В четверг, около полудня, у итальянца после ухода Джастина появилась надежда что-то узнать. Через три дома от старьевщика, рядом со столярной, располагалась остекленная во всю стену мастерская, пожалуй, даже цех, где двое мужчин без пиджаков сновали между больших блестящих черных машин.

Это была типография Нордела, печатавшая пригласительные билеты, рекламные проспекты, коммерческую документацию. Кроме того. Честер Нордел был владельцем, редактором и почти единственным сотрудником «Часового», местной еженедельной газеты.

Время от времени он по-соседски заглядывал к Чарли — летом освежиться стаканом пива, зимой согреться грогом, потому что на его застекленном предприятии царили либо зной, либо стужа. Но он был не из тех, кто облокачивается на стойку и позволяет запросто шутить с ним.

Жил он на Холме в довольно просторном доме: у них с женой было восемь детей. Жена управлялась без прислуги, даже приходящей; сам издатель разъезжал на «Форде» пятилетней давности.

Вопреки обыкновению, газета приносила его предприятию скорее вред, нежели пользу: Нордел говорил в ней все, что считал своим долгом сказать, не боясь нажить не то что недоброжелателей, но даже откровенных врагов. К примеру, он уже три года разоблачал махинации воротил муниципалитета, хотя мог бы получить солидную компенсацию за молчание или, употребляя расхожую формулу, за более конструктивную позицию.

И странное дело! Этот человек, сражавшийся в одиночку, как Дон Кихот, выглядел, несмотря на высокий рост, сущим хлюпиком: на лбу залысины, нижняя губа по-детски оттопырена. Перед его типографией вечно торчали любопытные: там, на черной классной доске, можно было в любое время прочитать последние известия, в том числе городские, а также сообщения об умерших и новорожденных.