Новый человек в городе - Жорж Сименон

Жорж Сименон

«Новый человек в городе»

Глава 1

Никто не заметил, как он появился в городе, и это вызвало у всех чувство неловкости, которое охватило бы, к примеру, семью, увидевшую вдруг, что в гостиной сидит чужой, к тому же вошедший неизвестно как — даже дверь не скрипнула.

Он прибыл не с утренним восьмичасовым поездом, и много раньше вечернего. И не на автобусе.

У него не было ни автомобиля, ни велосипеда. Миль самое меньшее на пятьдесят в окружности нет ни одного коммерческого аэродрома, и прилететь незнакомец мог бы только на частном самолете, но на «Четырех ветрах», взлетной площадке местного клуба, не приземлялась в Этот день ни одна машина.

Правда, жена Дуайта О'Брайена с примыкающей к городу фермы «Четыре ветра» — та могла бы знать, как все было, но в нужный момент, к сожалению, отвернулась в другую сторону. Она уже включила электричество, занавеси, однако, задергивать не спешила — еще не совсем стемнело — и задержалась у окна, глядя на первые хлопья снега, падавшие с низкого, почти вровень с верхушками кленов, неба. Потом в колыбели захныкал малыш, и она повернулась.

Приезжий увидел ее со спины в золотистом свете комнаты. Может быть, даже угадал, что она склонилась над колыбелью.

Шли последние минуты сумеречного дня. Машина ехала с юга, где, должно быть, зарядил дождь: кузов был залеплен густой бурой грязью, толстым слоем покрывавшей скаты; брызги ее засохли на ветровом стекле, и «дворники» двигались толчками.

Включенные фары светились так же приглушенно, как окна фермы О'Брайенов. На перекрестке машина только притормозила. Мотор продолжал работать, из выхлопной трубы тянулся дымок. Незнакомец вылез, наклонился и вытащил из кабины свой багаж — чемоданчик, вроде тех, что берут с собой футболисты, отправляясь на матч в соседний город.

Водитель, куривший сигару, коротко бросил:

— Желаю удачи!

Приезжий не дал себе труда ответить. Разом сориентировался и двинулся направо походкой, которую иные вскоре сочли странной, — не то чтобы ленивой, но какой-то нерешительной: смешно выбрасывая вбок левую ногу, он шел такими размеренными и ровными шагами, что звук их мгновенно становился привычным, и вы ждали его, как ждут скрипа знакомой двери или лестничной ступеньки.

Ноябрь только-только начинался, но здесь, во всяком случае, был уже первый день зимы. Незнакомец, если он впрямь приехал издалека, этого еще не знал. Непогода, разметавшая ржавую листву деревьев, не стихала целых трое суток; затем, к полудню, неожиданно наступило полное затишье, тучи прервали свой бег, просветы в небе задернулись, и оно начало темнеть, становясь все более плотным, тяжелым, низким, пока с него не посыпались наконец первые снежные хлопья.

Эти хлопья, на которые Лемма О'Брайен смотрела из окна, падали теперь чуть гуще, хотя все еще неторопливо, и тут же таяли на асфальте шоссе и черной земле полей.

Первым зданием по левую руку, огни которого точнее, чем окна фермы О'Брайенов, обозначали черту города, был дом старых барышень Спрейг; метрах в двадцати за ним улица шла под уклон и висел знак «Скорость 25 миль». Но барышни Спрейг уже опустили жалюзи.

Чуть дальше, в чьем-то дворе, играли дети — ловили языком снежинки; поэтому они и не заметили человека, прошедшего мимо.

Сразу за дорожным знаком засверкали первые уличные фонари; интервалы между ними становились все короче, и, наконец, их сменили светильники с матовыми плафонами. Потом по обеим сторонам улицы потянулись тротуары, и незнакомец увидел внизу небольшое, похожее на созвездие скопление огней, к которому он и приближался все тем же ровным шагом, неся чемоданчик в руке.

Дома на холме, преимущественно деревянные, были окружены газонами и деревьями, сквозь ветви которых виднелись освещенные окна и — почти в каждом из них — дети.

Улица называлась Вязовой и была одной из самых нарядных в городе. Другие пересекали ее или шли параллельно, и всюду попадались такие же газоны, деревья, почтовые ящики на краю тротуара, такие же коттеджи, выкрашенные в белый, желтый, светло-зеленый цвет.

У подножия холма огни внезапно и необъяснимо исчезали, уступая место черному провалу, где сверкало лишь несколько слишком сильных, слепящих ламп. Неизвестный пересек железную дорогу, мост над клокочущей рекой, откуда видны большие тусклые окна кожевенного завода.

Со стороны могло бы показаться, что он уже бывал здесь: так как ни разу не спросил дорогу и уверенно шел туда, куда, видимо, ему и требовалось.

Чарли сам долго был убежден, что кто-то в другом городе дал приезжему адрес его бара.

Почему незнакомец не остановился у первой же неоновой вывески, сразу за речкой? Там, в здании с красным фасадом, помещался другой бар — «Погребок». Из-за решетчатой двери доносились взрывы смеха, запах пива и виски чувствовался даже на середине проезжей части.

Может быть, неизвестный знал, что «Погребок», как всегда по субботам, переполнен рабочими, превращающими у стойки в наличные свои чеки на зарплату?

Не остановился он и на Главной улице, где привлекал к себе взгляды «Моуз», единственный приличный отель в городе, в холле которого в кожаных креслах с плевательницами по бокам вечно восседают, вытянув ноги лицом к улице, приезжие коммивояжеры.

Он миновал и магазин Вулворта[1], свернул влево, на довольно еще оживленную торговую улицу, потом вправо, на другую, где светились всего четыре окна, и лишь после этого попал в бар к Чарли.

Он толкнул дверь так, словно уже открывал ее много раз; несколько секунд, не больше, постоял, как будто осматриваясь или снова вживаясь в когда-то знакомую атмосферу, и, не поздоровавшись, направился к стойке.

— Привет приезжему! — бросил Чарли, вытирая место перед ним.

От Чарли ничто не ускользнуло — ни чемоданчик, ни привычка выбрасывать вбок левую ногу, ни то, что в этот час не может быть поезда или автобуса, а брюки у пришельца — в грязи.

— Первый зимний денек! — продолжал бармен, заметив снежинки на серой шляпе посетителя.

Чарли со всеми держался сердечно и непринужденно, рассчитывая, что ему ответят тем же.

«А этот посмотрел на меня так, будто я манекен с витрины», — жаловался он после.

Не понравилось Чарли и другое: жест, которым незнакомец, не ответив ему и вроде бы даже не слыша его, вытащил из кармана сигарету — одну, а не всю пачку.

Потом он оглядел бутылки в баре с таким видом, словно перед ним никого нет — только пустое пространство. Вынул из того же кармана спичку — одну, а не весь коробок, чиркнул ею о лакированную стойку и в перерыве между двумя затяжками распорядился:

— Пива!

Через дверь в глубине было видно, как хлопочет на кухне Джулия. Радиола негромко наигрывала какой-то мотив, и — неизвестно почему — при появлении незнакомца все замолчали.

Первым подал голос Юго, сидевший спиной к стене на последнем табурете у края стойки.

— Добро пожаловать! — бросил он из своего угла. поднял стакан с виски и одним духом выпил.

Потом рассмеялся и начал стрелять глазами по сторонам: он уже порядком захмелел.

Говоря по правде, больше всего задело Чарли то, что, войдя, неизвестный не выказал ни малейшего удивления.

В других местах, например на Главной улице, он нашел бы такие же бары, как в любом городе Соединенных Штатов, но ему пришлось бы исколесить сотни миль, чтобы попасть в нечто похожее на заведение итальянца.

Зал с ярким, а не приглушенным, как обычно, освещением был довольно просторен, разделен, как на корабле, лакированными деревянными перегородками и меблирован светлыми столами и стульями из канадской сосны.

Но различие состояло в другом. Скажем, открытая дверь в глубине являла глазам настоящую семейную кухню, где орудовала жена Чарли, как раз собиравшаяся усадить детей за стол.

Если бы кто-нибудь из посетителей захотел поесть, ему предложили бы не сосиски или сандвич, а настоящий домашний обед с супом.

Бывали в баре только завсегдатаи, приятели хозяина, и Чарли не приходилось осведомляться, что они будут пить. Он не обслуживал, а как бы угощал, знал их жизнь, семью, заботы.

А приезжий смотрел на все рыбьими глазами, словно в этом нет ничего особенного.

— Вы из Канады? — с вызовом в голосе полюбопытствовал Чарли.

С равным успехом он мог бы бросить камень в воду.

Но от камня, брошенного в воду, хотя бы расходятся круги, а этот тип бровью не повел, словно глухой: Чарли даже удостоверился, нет ли у него в ухе слухового аппарата.

Задетый за живое, он не отставал:

— Что-нибудь с машиной?

Тут незнакомец раскрыл наконец рот. Но лишь затем, чтобы равнодушно отозваться:

— Я приехал не на машине.

Казалось, он нарочно старается выглядеть неприятным, отталкивающим человеком. Чарли, видавший всякого рода людей, которые проезжают через город или останавливаются в нем, тщетно пытался определить, к какому сорту людей отнести чужака.