Что-нибудь эдакое - Пэлем Вудхауз

Книга, которую читал Фредди, привлекала красно-бело-желтой обложкой, украшенной вдобавок чернобородым человеком, светлобородым человеком, безбородым человеком и дамой, состоящей из глаз и волос. Чернобородый человек из каких-то своих соображений привязал даму к сложной машине, светлобородый помогал ему, а вот безбородый, вылезая из люка, целился в них обоих.

Под картинкой была подпись: «Руки вверх, негодяи!», а наверху — надпись: «Феликс Кловли. Похождения Гридли Квэйла, сыщика». Фредди читал с упоением. Лицо его пылало, волосы встали дыбом, глаза вылезли. Он переживал то же самое, что герои.

В наше время всякий, если постарается, найдет словесность, соответствующую его умственному уровню. Серьезные ученые люди терзали Фредди латынью, греческим и английским, но он с овечьим постоянством отвергал все шедевры, созданные на этих языках, предполагая, что, кончив школу, читать ничего не будет.

Однако он ошибся. Через годы он стал читать о Гридли Квэйле, сыщике. Только Гридли вносил свет в его унылую жизнь, был оазисом в пустыне. Хорошо бы, думал Фредди, познакомиться с человеком, который это пишет…

Лорд Эмсворт курил, прихлебывая виски с содовой, опять курил, опять прихлебывал и наслаждался миром. Разум его был пуст настолько, насколько может быть пустым человеческий разум.

Левую руку граф рассеянно сунул в карман, и пальцы его стали рассеянно играть каким-то небольшим предметом.

Постепенно он понял, что предмет этот какой-то новый — не карандаш, не ключи, не мелочь.

Он его вынул и рассмотрел. Предмет оказался достаточно противным жуком.

— Откуда он взялся? — сказал граф.

Фредди не ответил. Аннабел, героиня, совершенно измоталась — то ее похищали, то сажали в темницу. Гридли Квэйл шел по следу, непрестанно верша суд. Словом, младшему сыну было не до бесед с отцом.

Руперт Бакстер получал деньги за беседы с хозяином и оторвал взгляд от пасьянса.

— Да, лорд Эмсворт?

— Я тут что-то нашел, Бакстер. Что это, а?

Руперт Бакстер едва не охнул от восторга.

— Великолепно! — вскричал он. — Нет, просто поразительно!

Граф с любопытством взглянул на него.

— Это скарабей, — пояснил Бакстер, — по-видимому… смею сказать, я разбираюсь в таких делах… Хеопс четвертой династии.

— Правда?

— Несомненно. Простите за нескромность, вы были у Кристи?

Граф покачал головой:

— Нет-нет, я не мог. Я обещал зайти к мистеру Питерсу, посмотреть… Что он собирает?

— Скарабеев, лорд Эмсворт.

— Скарабеев! Да, их. Помню, помню. Он мне это дал.

— Дал?

— Конечно. Помню как сейчас — рассказывал всякие вещи, а потом дал. Значит, он очень дорогой?

— Бесценный.

— Ой, Господи! Вы подумайте, Бакстер, какие они добрые эти американцы! Буду хранить, буду хранить, хотя что в нем хорошего? Но дареному коню…

Вдалеке зазвенел чистый голос гонга. Лорд Эмсворт поднялся.

— Уже обед? Как бежит время… Бакстер, вы будете проходить мимо музея. Положите его туда, сделайте одолжение! Вы в них лучше разбираетесь. Только там скользко, я красил вчера стул и немножко разлил краску.

Граф бросил на сына менее приветливый взгляд.

— Фредерик, — сказал он, — иди и оденься. Что ты такое читаешь?

— А? Что?

— Иди и оденься. Бидж звонил в гонг пять минут назад. Что ты читаешь?

— Да так, отец. Книжку.

— Гадость какую-нибудь…

Граф направился к двери. Лицо его снова осветилось.

— Нет, какой добрый человек! — сказал он. — В этих американцах есть что-то восточное…

Р. Джонс разыскал адрес Джоан за шесть часов, что свидетельствует о его энергии и его системе розыска. Вывалившись из кеба, он нажал на звонок; вскоре появилась служанка.

— Мисс Валентайн дома? — спросил он.

— Да, сэр.

Р. Джонс вынул карточку.

— Скажите, по важному делу. Минутку. Я напишу.

Начертав что-то на карточке, он воспользовался передышкой, чтобы тщательно все оглядеть — выглянул во двор, заглянул в коридор и сделал лестные для Джоан выводы.

«Если бы она была из тех, кто вцепится в письма, — подумал он, — она бы в таком месте не жила. Значит, она их сразу выбрасывала».

Да, так размышлял он, стоя перед дверью, и мысли эти были важны, определяя его дальнейшее поведение. Видимо, здесь надо вести себя деликатно, по-джентльменски. Тяжело, ничего не скажешь, но иначе нельзя.

Служанка вернулась и выразительным жестом указала, где комната Джоан.

— Э? — спросил он. — Наверх?

— И прямо, — отвечала служанка.

На лестнице было темно, гость спотыкался, пока путь ему не осветил свет из раскрывшейся двери. У стола, чего-то ожидая, стояла девушка, и он отсюда вывел, что цель достигнута.

— Мисс Валентайн?

— Заходите, пожалуйста.

— Темновато у вас.

— Да, садитесь.

— Спасибо.

Предположения подтверждались. Р. Джонс научился читать по лицам, иначе в большом городе пропадешь, и понял, что девушка — не из щучек.

У Джоан Валентайн были пшенично-золотистые волосы и глаза того самого цвета, какой мы видим в зимнем небе, когда солнце освещает морозный мир. Сверкал в них и морозец, Джоан много вынесла, а испытания по меньшей мере создают вокруг нас стенку. Синева могла обрести атласный оттенок Средиземного моря, мурлыкающего у французских селений, могла — но не для всякого. Сейчас Джоан глядела просто, прямо, с вызовом и казалась именно такой, какой была, — и сдержанной, и беззаботной. Она тоже умела читать по лицам.

— У вас ко мне какое-то дело? — осведомилась она.

— Да, — отвечал гость. — Да… мисс Валентайн, поймите, я не хотел бы оскорбить вас.

Джоан подняла бровь. На мгновение ей показалось, что незнакомец напился.

— Что-что?

— Сейчас объясню. Я пришел к вам, — Р. Джонс становился все деликатней, — по исключительно неприятному делу. Для друга, только для друга… Надо человеку помочь…

Оставив прежние мысли, Джоан предположила, что этот толстый субъект собирает пожертвования.

— Меня просил зайти к вам Фредерик Трипвуд.

— Кто?

— Вы с ним не знакомы. Когда вы играли на сцене, он несколько раз писал вам. Может быть, вы не помните?

— Да, не помню.

— Может быть, вы уничтожили письма?

— Конечно, я писем не храню. А что?

— Видите ли, Фредерик Трипвуд собрался жениться и опасается… э…

— Что я его буду шантажировать? — спокойно и грозно спросила Джоан.

— Ну что вы! Дорогая мисс Валентайн!..

Джоан встала. Беседа явно подошла к концу.

— Передайте мистеру Трипвуду, — сказала она, — чтобы он не беспокоился. Опасности нет.

— Конечно, конечно, конечно! Так я и думал. Значит, передать, что письма выброшены?

— Да. До свиданья.

— До свиданья, мисс Валентайн.

Дверь закрылась, Р. Джонс остался в полной темноте, но не захотел вернуться, чтобы Джоан ее не приоткрыла. Он был рад, что унес ноги. Его часто встречали неприветливо, и все-таки во взгляде этой барышни было что-то особенно неприятное. Насчет писем он ей поверил, хотя и собирался сказать Фредди, что едва-едва справился с делом, истратив пятьсот фунтов. Но это так, деловая мелочь.

Когда он добрался до последней ступеньки, внизу позвонили; и внезапное озарение побудило его мгновенно взобраться наверх, почти к самой двери. Там, в углу площадки, он притаился.

Внизу раздался женский голос:

— Мисс Валентайн дома?

— Дома, только занята.

— Скажите ей, пожалуйста, что к ней пришла мисс Питерc. Эйлин Питерc.

Р. Джонс вцепился в перильца. Он все понял. Людям доверять нельзя. Вот, он ей поверил, а она все время вела свою хитрую игру. Ну и девица! Пригласила эту невесту, а теперь посмотрит, кто больше даст. Если бы не счастливый случай, Фредди и его Эйлин оказались бы на аукционе. Он знал такой трюк, им пользовался, но чтобы особа женского пола… Времена, однако, пошли!

Думая все это, он отступал к стене, в самый угол. Дверь открылась. Служанка сказала:

— Ой, он ушел!

— Да. А что?

— Там к вам одна дама, мисс Питерc.

— Пускай зайдет.

Служанка, человек простой, крикнула вниз:

— Она говорит, идите!

По лестнице зацокали каблучки. Потом послышались голоса:

— Эйлин, что случилось?

— Джоан, я не помешала?

— Нет-нет. Заходи. Просто очень поздно. Что-нибудь случилось?

Дверь захлопнулась, служанка нырнула во тьму, Р. Джонс осторожно пополз вниз. Он совсем растерялся. По-видимому, Джоан не щучка, они давно знакомы. Ничего не понять!

Поступью индейца он снова подкрался к двери и обнаружил, что слышимость прекрасная.

5

Тем временем Эйлин, уже в комнате, быстро успокаивалась от одного присутствия Джоан. Надо сказать, та глядела теперь совсем иначе, мягче, хотя к мягкости примешивалось не только сострадание, но и снисхождение. Жизнь компенсирует свои удары тем, что их жертвы обретают способность смотреть снисходительно, если не презрительно на мелкие горести счастливцев. Джоан помнила, что ей вечно приходилось утешать и защищать подругу; кротость притягивала мелкие стрелы судьбы, и людям определенного типа хотелось стать ей щитом. Именно это желание лишило сна Джорджа Эмерсона, а сейчас шевельнулось в Джоан! Она, считавшая счастливым тот день, когда удавалось заплатить за жилье, чувствовала, что все ее заботы — ерунда перед заботами гостьи. Вероятно, та потеряла брошку или кто-то был с ней невежлив, но ведь для нее это трагедия. В сущности, беда, как и красота, субъективна, и для Эйлин утрата брошки значит больше, чем для нее, Джоан, утрата той жизни, когда ты не голодаешь.