Что-нибудь эдакое - Пэлем Вудхауз

— Да?

Фредди залился алым румянцем и глядел в сторону.

— Стихи!..

Р. Джонс затрясся и засверкал глазками.

— Стихи ей писали?

— Ярдами, Дикки, ярдами! Видите, как я влип? Теперь, после Перси, такие дела вошли в моду. Прочтет объявление о помолвке — и все, конец! Наверное, только того и ждала. У нее все карты. Если в суде прочитают стихи, мне вообще придется уехать. А дома что будет! Отец меня убьет. Влип, ничего не скажешь.

— Что ж я могу сделать?

— Письма от нее получить! Я сижу в деревне. Потом, я вообще бы не справился. Тут нужен умный, бывалый человек.

— Спасибо за комплимент, только этого маловато. Вот вы говорили, пятьсот фунтов?..

— Говорил, говорил. Пожалуйста. Так вы пойдете? Хватит ей этого?

— Посмотрим…

Фредди поднялся со стула почти счастливый. Скотленд-Ярд не доверял Р. Джонсу, а Фредерик Трипвуд — доверял.

— Спасибо, Дикки, спасибо! — сказал он, пылко тряся его руку. — Значит, поручаю все вам. Если что, напишите. Спасибо, до свиданья, пип-пип.

Дверь закрылась. Р. Джонс с удовольствием хрустел купюрами. Он был совершенно счастлив. Удастся его миссия или нет, небеса послали ему целых пятьсот фунтов.

Глава III

1

Граф Эмсворт стоял в дверях столовой и рассеянно, но благосклонно глядел на собратьев по клубу, которые, звеня ножами и вилками, ели второй завтрак. Если бы кто-нибудь оглянулся, ему бы показалось, что новоприбывший позирует для статуи, олицетворяющей Приветливость. Бледно-голубые глаза сияли сквозь очки, улыбка говорила о полном мире, солнечный свет окружал ореолом лысую голову.

По-видимому, графа никто не заметил. Он так редко бывал в Лондоне, что в клубе его не знали, да и вообще старый консерватор[6] не станет замечать за едой того, что не стоит на столе. Чтобы привлечь его внимание, надо быть не графом, а бараньей котлетой.

Не решаясь пройти меж рядами и найти себе столик, робкий пэр стоял бы до бесконечности, если бы к нему не подскочил метрдотель Адамс, непрестанно сновавший по залу, словно сенбернар в поисках путников.

— Столик, ваша светлость? — спросил он. — Сюда, ваша светлость.

Кто-кто, а метрдотель помнил пэра. Собственно, он помнил всех. Лорд Эмсворт, нежно улыбаясь, последовал за ним к дальнему столику. Адамс вручил ему меню и стал поджидать, заботливо, как Провидение.

— Мы редко вас видим, ваша светлость, — начал он. Ему полагалось по должности знать вкусы всех членов клуба. Одним он вручал меню быстро, молча, деловито, почти резко, словно понимая, что есть минуты, когда не до разговоров. Другие предпочитали беседу, в которой тема еды — на втором плане.

Изучив меню с кротким любопытством, граф положил его на столик и охотно ответил:

— Да, я редко бываю в городе. Я его не люблю. Вот деревня… поля… леса… птицы…

Заглядевшись на что-то, он умолк, потом вопросительно посмотрел на Адамса:

— О чем я говорил, мой дорогой?

— О птицах, ваша светлость.

— О птицах? О каких птицах?

— Вы говорили о прелестях сельской жизни, ваша светлость. Птицы — это пример.

— А! Да, да, да. Да, да, да, конечно. Вы ездите за город?

— Главным образом к морю, ваша светлость. Когда беру отпуск.

Граф снова на что-то загляделся, презрев все земное. Потом вышел из транса.

— О чем мы говорили, мой дорогой?

— Я сказал, ваша светлость, что езжу к морю.

— А? Э? К какому морю?

— На берег Ла-Манша, ваша светлость.

— Почему?

— Отдохнуть, ваша светлость. В отпуск.

— Во что?

— В отпуск, ваша светлость.

— А зачем?

Адамс улыбался на службе только профессиональной улыбкой, которая необходима, если клиент пошутил, и сейчас он отложил реакцию на будущее, чтобы посмеяться вместе с женой. Адамсы ждали гостей, а метрдотель любил публику. Вы бы не догадались по его виду, что в своей среде он слывет блестящим имитатором; но в последнее время ему недоставало достаточно курьезных случаев. Радуясь удаче, он все же горевал о том, что редко встречается с владельцем Бландингского замка.

— Адамс, — спросил тем временем граф, — кто это там, у окна? Ну, в коричневом костюме.

— Это мистер Симмонс, ваша светлость. Присоединился к нам в прошлом году.

— В жизни не видел, чтобы откусывали такие куски! А вы видели?

Адамс воздержался от ответа, но внутри, в душе, просто расцвел. Мистер Симмонс был одной из его лучших моделей. Рассказ о том, как лорд Эмсворт подмечает его недостатки, сулил истинный триумф, хотя жена, видимо, скажет, что эту сцену не стоит разыгрывать при детях.

— Он, — продолжил граф, — роет себе могилу. Да, роет. Зубами. Вы откусываете большие куски?

— Нет, ваша светлость.

— Это хорошо. Это разумно. Очень разумно, Адамс. Очень… О чем я говорил?

— О том, ваша светлость, что я не откусываю больших кусков.

— Правильно. И не откусывайте. У вас есть дети?

— Да, ваша светлость, двое.

— Надеюсь, вы их учите есть медленно. Иначе им придется плохо. Вот американцы едят быстро и портят себе желудок. Мой знакомый американец, мистер Питерc, ужасно страдает.

Адамс понизил голос и доверительно проурчал:

— Не сочтите за дерзость, ваша сссввв… я читал в газете…

— О желудке мистера Питерса?

— Об его дочери, ваша ссссс, и мистере Фредерике. Разрешите принести поздравления?

— Э? Что? Принести? А, да, да, да, принесите. Да, да. Конечно. Оч-чень хорошо. Давно пора угомониться. Я так и сказал. Сиди без денег, в город не езди — да, да, пусть посидит, бездель…

У лорда Эмсворта бывало просветление, и он внезапно понял, что говорит сам с собой. Мгновенно одумавшись, он заказал бульон. Ему было неудобно перед Адамсом, но тут он увидел, как мистер Симмонс ест сыр, и забыл обо всем.

Бульон вернул благодушие. Когда Адамс снова подошел к столику, граф осведомился:

— Значит, вы читали о помолвке?

— Да, ваша светлость, в «Дейли мэйл». А в «Дейли миррор» есть фотографии. Миссис Адамс их вырезала и положила в альбом. Не примите за дерзость, очень красивая молодая леди.

— Очень, Адамс, очень. И богатая. Мистер Питерc — миллионер.

— Так и сказано в газете, ваша светлость.

— Они там все миллионеры. Интересно, как им удается? Надеюсь, он честный человек, а вот желудок — никуда! Ел большими кусками. Вы не едите большими кусками, Адамс?

— Нет, ваша светлость.

— Покойный Гладстон[7] жевал все по тридцать три раза. Очень разумно, если не спешишь. Какой вы порекомендуете сыр?

— Многим, ваша светлость, нравится горгонзола.

— Прекрасно, прекрасно, превосходно. Что в американцах хорошо, это их деловитость. Мистер Питерc в одиннадцать лет зарабатывал двадцать долларов в неделю. Продавал мяту в салуны, это у них такие кафе. Не могу понять, зачем им мята. Видимо, для кошек. Вы подумайте, двадцать долларов! Это четыре фунта. Я в одиннадцать лет столько не зарабатывал. Точнее, я никогда столько не зарабатывал. Поразительно, Адамс! Если бы каждый был таким деловитым… Я сыр съел?

— Еще нет, ваша светлость. Я собирался послать за ним лакея.

— Не надо. Пусть принесет счет. У меня встреча.

— Разрешите взять вилку, ваша светлость?

— Э? Что? Вилку?

— Вы машинально положили вилку в карман.

Лорд Эмсворт вынул вилку, словно неопытный фокусник, чей фокус удался против всех ожиданий, и с удивлением взглянул на Адамса:

— Кажется, я становлюсь рассеянным, мой дорогой. Вы не замечали?

— О нет, ваша светлость!

— Очень странно, очень… Пожалуйста, вызовите такси.

— Швейцар сейчас подзовет, ваша светлость.

— И верно! Швейцар. До свиданья, Адамс.

— До свиданья, ваша светлость.

Лорд Эмсворт благодушно направился к двери. Адамс благоговейно смотрел ему вслед.

Катясь по солнечным улицам, граф нежно улыбался бесчисленным жителям Лондона. Все беспокоились; он был счастлив. Беспокоиться, в сущности, — специальность двадцатого века, но лорд Эмсворт ее не ведал. Быть может, в его жизни не было тех, высших, чувств, которые уподобляют нас богам. Он не знал того трепета, какой вызывает в нас победа; зато не знал и стыда, связанного с поражением. Имя его после смерти не войдет в анналы истории, но он к тому и не стремился. Он был счастлив, как только может быть счастлив кто-то в наш тревожный век.

Автомобиль остановился у дома с веселыми цветами на окнах. Лорд Эмсворт заплатил шоферу и посмотрел на дом, гадая, зачем он сюда приехал.

Несколько минут напряженной мысли решили проблему. Здесь жил мистер Питерc, а он, то есть граф, должен посмотреть его скарабеев.

Именно, скарабеев.

Ска-ра-бей. Скоро-бей… Может быть, воробей? Нет, тогда — воробьев, и вообще их не собирают. Кто же это такие?