Тайна старой девы - Евгения Марлитт

— Вот где сидит наша Фея, — сказал он. — Слушай, дрянная девчонка, где ты пропадала все это время?

— В зеленой комнате, — ответила девочка.

— Попробуй только войти туда еще раз! — пригрозил он. — Там тебе не место, так сказала мама... Что ты пишешь?

— Урок, заданный господином Рихтером.

— Господином Рихтером? — повторил Натанаэль и быстрым движением стер все написанное. — Так ты воображаешь, что мама будет платить за твои уроки? Она сказала, что всему этому пришел конец. Ты можешь вернуться туда, откуда пришла, а потом ты станешь тем, чем была твоя мать, и с тобой сделают то же самое, что и с ней! — Он сделал жест, будто стреляет.

Девочка смотрела на него, широко раскрыв глаза. Он говорил о ее мамочке, чего никогда не случалось прежде, и то, что он сказал, было так непонятно.

— Ты ничего не знаешь о моей маме, — сказала она дрожащим голосом.

— Гораздо больше, чем ты! — возразил мальчик и, немного помолчав, добавил коварно: — Ты ведь даже не знаешь, кто были твои родители?

Девочка покачала головкой, испуганно и умоляюще посмотрев на Натанаэля. Она слишком хорошо знала его, чтобы не понимать, что сейчас он скажет что-нибудь плохое.

— Они были комедиантами! — крикнул мальчик. — Такими же, каких мы видели на ярмарке. Они кувыркаются, делают фокусы, а потом ходят с тарелкой и просят милостыню!

Аспидная доска полетела на пол и разбилась вдребезги. Фелисита вскочила и как безумная бросилась мимо озадаченного мальчика на кухню.

— Он ведь лжет, он лжет, Фридерика? — лепетала она, хватая за руку кухарку.

— Он преувеличивает, — ответила Фридерика. Взволнованный вид ребенка тронул даже ее черствое сердце. — Милостыню они не просили, но комедиантами они были, это верно...

— И делали очень нехорошие фокусы! — закончил Натанаэль, подходя к плите и заглядывая Фелисите в лицо: она ведь еще не плакала. — Твоя мать никогда не попадет на небо!

— Она еще не умерла! — воскликнула Фелисита. Ее бледные губки лихорадочно дрожали, а рука судорожно сжимала платье кухарки.

— Ну конечно давно умерла... Покойный папа только не рассказывал об этом... Солдаты застрелили ее в зале ратуши, во время неудачного фокуса.

Измученный ребенок вскрикнул: Фридерика подтвердила последние слова Натанаэля кивком головы. Значит, он не солгал.

В это время вернулся Генрих. Натанаэль мгновенно исчез, как только на пороге появилась широкоплечая фигура дворника... У кухарки тоже заговорила совесть, и она усердно занялась чем-то около плиты.

Фелисита не кричала больше. Она прижалась лбом к стене и горько всхлипывала.

Генрих слышал пронзительный крик ребенка, видел, как Натанаэль исчез за дверью, и сразу понял, что произошло что-то нехорошее. Не говоря ни слова, он повернул к себе девочку и заглянул в ее личико. Увидев Генриха, Фея снова громко заплакала и сказала: «Они застрелили мою бедную мамочку, мою милую, добрую маму!»

Широкое добродушное лицо Генриха побледнело от гнева. Он пробормотал какое-то бранное слово.

— Кто же сказал тебе это? — спросил он, угрожающе посмотрев на Фридерику.

Девочка молчала, а кухарка принялась рассказывать о происшедшем, стараясь не смотреть на Генриха.

— Я тоже думаю, что Натанаэлю не следовало говорить ей об этом сегодня, — закончила она наконец, — но все равно, завтра или послезавтра госпожа с ней поговорит и безо всякой жалости. В этом можешь быть уверен.

Генрих отвел Фелиситу в людскую, сел рядом с ней на скамейку и постарался успокоить ее. Он осторожно рассказал ей о страшном происшествии в зале ратуши и утешил девочку тем, что, конечно, ее мама, про которую и тогда уже говорили, что она похожа на ангела, теперь на небе и каждую минуту может видеть свою маленькую Фею. Потом он нежно погладил ее по головке.

Глава VIII

На следующее утро над городом раздался торжественный колокольный звон. По узкой крутой улице богомольцы шли к стоящей на горе францисканской церкви. Из красивого углового дома на площади вышла маленькая девочка, закутанная в черное. Никто бы не узнал под этим большим платком тонкой, грациозной фигурки Фелиситы. Фридерика накинула девочке на плечи этот платок и сказала, что госпожа Гельвиг дарит ей его по случаю траура. Затем она отворила двери и строго приказала выходившей Фелисите не садиться, как прежде, на церковную скамью семьи Гельвиг, что ее место теперь — на скамьях для школьников.

Девочка взяла молитвенник и быстро обошла угол. Но тут она замедлила шаги, увидев впереди госпожу Гельвиг со своими сыновьями. Все прохожие низко и почтительно кланялись ей. Правда, у нее почти ни для кого не находилось доброго взгляда и она часто бессердечно обращалась с теми, кто просил о помощи, а ее младший сын бил нищих детей, осмеливавшихся войти в их дом, постоянно лгал. Но все это ничего не значило. Вот они придут в церковь, сядут там на отдельную скамейку, и будут молиться Богу и, конечно, попадут к Нему на небо, потому что они ведь не комедианты...

Гельвиги исчезли за церковными дверями. Фелисита проводила их боязливым взглядом и проскользнула мимо открытых дверей, из которых лились звуки органа. Сегодня она не могла молиться Богу: Он ведь не хотел ничего знать о ее бедной мамочке, Он не хотел взять ее к себе на небо — она лежала одиноко на кладбище и ждала свою дочку.

Фелисита вышла из города и пошла по густой липовой аллее. Как тут было тихо! Девочка испугалась звука собственных шагов — она ведь шла запрещенным путем. Фелисита побежала и остановилась, наконец, глубоко переводя дыхание, перед кладбищенскими воротами.

Фелисита никогда еще не бывала в этом тихом месте. Два больших куста бузины, росшие рядом с черной железной решеткой ворот, протягивали свои ветки, отягощенные гроздьями блестящих ягод, а в стороне виднелись серые мрачные стены старой церкви.

— Кого это ты хочешь навестить, девочка? — спросил человек, который стоял, прислонившись к двери покойницкой.

— Мою маму, — ответила торопливо Фелисита.

— Она уже здесь разве? А кто она была?

— Жена фокусника.

— Ах, это погибшая лет пять тому назад в ратуше?.. Она лежит вон там, около угла церкви.

Маленькая покинутая девочка стояла у могильной насыпи, покрывавшей ту, о которой она всегда вспоминала. Могилы кругом были ухожены. Большинство из них пестрело разноцветными астрами. Только узкая полоса у ног ребенка поросла сухой, выжженной травой и пышно разросшимся пыреем, а неосторожные люди протоптали через нее тропинку. Земля осела, а вместе с ней осел и простой белый камень в ногах запущенной могилы, на котором большими черными буквами было написано: «Мета Орловская». У этого камня и села Фелисита.