Черный маг за углом - Анна Ольховская

Но Лена всегда чувствовала любовь родителей. Не показную, а внутреннюю, глубокую, сильную. А самое главное – отец с матерью относились к дочке как к равной. Приучали к самостоятельности, всегда советовались с девочкой, принимая решения, касающиеся семьи, уважали ее мнение, отмечали все успехи и не забывали похвалить.

Хотя ласковых обнимашек и девчоночьего шушуканья с мамусей Лене все же не хватало…

Но она все равно очень любила и очень гордилась своими родителями. А в детстве еще и потому, что папа с мамой были, пожалуй, самой красивой и гармоничной парой среди всех, кого Лена знала. Оба высокие, стройные, папа – брюнет с голубыми глазами, у мамы – роскошные волосы цвета спелой ржи и огромные глаза невероятного оттенка молодой листвы. А черты лица настолько правильные, что супруги Осеневы казались братом и сестрой. Ну или хотя бы родственниками.

Хотя на самом деле ни о каком родстве не могло идти и речи – отец родился в Архангельской области, а мама – здесь, на Кубани. И встретились они, когда по распределению приехали в один и тот же сибирский город. Откуда решили вернуться в тепло Краснодарского края – годовалая Леночка плохо переносила холод.

В общем, Лена готова была умереть с голода, лишь бы родители так и продолжали оставаться в неведении. И сейчас даже рада была тому, что в последние годы ее общение с мамой и папой свелось к более чем редким звонкам. И поздравительным открыткам на Новый год и день рождения.

К тому же ее голодовка – добровольная, хоть и вынужденная. Наверное, все же придется призвать вкусовые сосочки на языке не выпендриваться и прекратить посылать в мозг волны отвращения. Подумаешь, невкусно! А силы терять – вкусно?!

Причем не те силы, которые она тщетно пытается отыскать, а обычные, физические. Лена и так никогда не была толстой, она унаследовала от родителей гибкую сильную фигуру, без складок и валиков.

Но зато очень сексапильную, все, что положено (вернее, выращено), у Лены было свое, никакого силикона.

И вот сейчас это «свое» начало стремительно таять. Ни о какой «зоне декольте» уже и речи идти не могло – там четко просматривался грудной отдел скелета. И ветром пошатывать начало. И живот урчит все сильнее, аж стыдно.

Какие уж тут поиски Силы!

Лена разозлилась. На себя, любимую, разозлилась.

Значит, собралась на выручку Ланке? Вообразила себя ловкой и сильной Ларой Крофт, способной разметать охрану, как кегли? Силу ищешь, только на нее уповая?

А ничего, что ментальная Сила вряд ли сможет перенести по воздуху твою отощавшую задницу?! И без физических сил тебе не обойтись, ну никак.

Так что с завтрашнего дня чтобы всю миску до блеска вычищала! Нет, языком вылизывать не надо, образу Ведьмы это как-то не очень соответствует.

Хорошо, что в бараке все так уматываются за день, что вырубаются, не успев подушки коснуться. И никто не слышит еженочного концерта гадского желудка, с каждым разом становившегося все продолжительнее.

Утром впервые за все время пребывания за решеткой Лена съела все, что числилось в меню их ресторана, а именно: перловая каша, батон, жидкий чай.

А днем ее из цеха вызвали к начальнику лагеря. Но повели почему-то не в его кабинет, а в сторону комнаты свиданий.

Лена мгновенно насторожилась и ощутила, как вдоль позвоночника словно крохотная молния пробежалась, электризуя нервные окончания.

Наверное, опять эти двое пожаловали, Шустов с Тарским! Или один Шустов, что, собственно, без разницы. Суть в том, что видеть эти рожи Осеневой вовсе не хотелось, особенно сейчас, когда она из-за собственной глупости и избалованности так ослабела и стала похожа на узницу концлагеря! То-то гнусы порадуются! Решат небось, что «догнила».

Лена остановилась и повернулась к охраннику:

– Куда вы меня ведете?

– Разговорчики! – рявкнул упитанный мордатый сержант.

– Но кабинет начальника колонии совсем в другом крыле!

– Марш вперед! В ШИЗО захотела?

– Но…

– Вперед, я сказал! Ее на свиданку ведут, а она выкобенивается!

– Не нужна мне никакая свиданка, я их видеть не хочу!

– Это чем же тебе мать с отцом не угодили?

– Что?! – Лена почувствовала, что ноги вдруг словно отнялись, она пошатнулась и упала бы, не поддержи ее озадаченный охранник:

– Эй, ты чего? Что с тобой? Побелела как, а губы синие-пресиние! Кажись, фершала нашего звать надо…

– Не надо, – через силу улыбнулась Лена. – Уже все прошло. Это от неожиданности. Я не думала…

– Мне знать не положено, что ты думала! – раздраженно буркнул сержант, подталкивая Осеневу вперед. – Очунялась – иди! И побыстрее, а то возись тут с тобой! Пусть родаки твои с тобой возятся, раз такую дочурку вырастили! Топай!

Сердце в груди уже не билось, оно истерически трепыхалось, пробуя скатиться то в пятки, то к горлу взлететь. Лена ничего не соображала от волнения, распахивая дверь комнаты свиданий. Она и боялась, и радовалась, и…

– Доченька! – всхлипнув, к ней бросилась неожиданно постаревшая и поседевшая мать. – Милая моя, ну зачем?!

– Что – зачем, мама? – глухо произнесла Лена, отшатнувшись. – Ты что, веришь, что я убийца?!

– Да ни секунды, глупышка! – горько улыбнулась Елизавета Петровна, прижимая к себе вырывающуюся дочь. – Ну-ну, перестань, родная, не надо, не плачь!

– А я вовсе и не плачу, – просопела Лена в теплое мамино плечо.

– Ну конечно, платье мое промокло от дождя! Глупая моя, любимая девочка! До чего ты себя довела, дурочка! Косточки одни остались, кожицей обтянутые! Так же нельзя! Ты о нас подумала?! Как мы без тебя! Зачем ты так?

– О чем ты, мама? – Лена чувствовала, как от непривычной ласки всегда сдержанной матери начал оттаивать ледяной осколок внутри – оказывается, он был в ее сердце. – Что – зачем?

– Зачем ты попросила адвоката не говорить нам, в какую колонию тебя отправили? – укоризненно произнес обнявший обеих своих девочек отец. – Почему отказывалась от свиданий с нами в СИЗО? Почему наши передачи тебе не принимали, говоря, что ты не хочешь от нас ничего? И на суд нас не пустили! Мы столько времени и сил потратили, чтобы отыскать тебя, а потом практически обманом заманить на свидание! Что мы тебе такого сделали, доча?

– Я?! – Лена непонимающе посмотрела сначала на мать, а потом на отца. – Я не отказывалась от свиданий! Мне никто ничего не говорил! Я думала… нет, я надеялась, что вы до сих пор ничего не знаете! И просила адвоката ничего вам не сообщать, да, но и все!

– Мы не знаем… – страдальчески поморщился Николай Павлович. – Да как же не знать, если и в газетах, и по телевизору целый месяц только и трубили об этом, поливая тебя грязью! Мы с Лизой сразу поняли – тебя кто-то подставил, причем по-крупному! Ведь даже адвоката нам не разрешили нанять своего, сказали – уже есть. А этот твой адвокат тебя не защищал, а топил! И я, и мать – мы всем сердцем чувствовали, как тебе тяжело одной, мы так хотели тебя поддержать, сказать, что мы рядом. Но не получалось, ты словно в коконе была. И мы думали, вернее, нас убедили, что этот кокон – добровольный. А оказывается, нет? Но кому это понадобилось? И зачем?!

– Неважно, – криво улыбнулась Лена. – Главное, что вы меня нашли. И теперь все будет хорошо!

– Теперь – да, – кивнул отец, вытаскивая из нагрудного кармана странный, явно старинный, медальон. – Вот, надень, Аленка.

– Что это?

– Это наша семейная реликвия, ей неизвестно сколько лет. Медальон передается из поколения в поколение, но носить его можно только женщинам нашего рода и только в очень тяжелый период жизни.

– Но почему ты мне ничего не рассказывал об этом и никогда не показывал?

– А он и мне ничего не говорил, – усмехнулась мама. – Я об этой штуке узнала, только когда ты в беду попала.

– Потому что медальон и разрешено носить только в случае серьезных проблем.

– Но почему?

– Не знаю, доча, – пожал плечами Николай Павлович, – мне мама не объясняла, сказала, что я все равно не пойму. И строго-настрого велела самому его ни в коем случае не надевать, как бы трудно мне ни пришлось.

– Мистика какая-то, ерунда, – пренебрежительно отмахнулась мама, снимая льняное полотенце с накрытых тарелок. – Ты лучше иди сюда, Ленуська, домашнего поешь. А потом с собой возьмешь, мы с отцом много чего привезли.

– Может, и ерунда, – смущенно улыбнулся отец, надевая медальон на шею Лены, – но мне так спокойнее будет.

Глава 7

Только поздно вечером, после отъезда родителей, под тихое сопенье и натужный храп соседок по бараку Лена смогла толком рассмотреть фамильный амулет.

Вернее, сосредоточиться на знакомстве с этой загадочной вещицей, оказавшейся какой-то по-живому теплой, словно на шее висел не медальон, а солнечный зайчик в коробочке.

Потому что отведенные на свидание часы и так пролетели до обидного быстро, она и наговориться с родителями не успела! Возможно, потому, что большую часть времени мама пыталась затолкнуть в рот своему великовозрастному птенчику как можно больше еды, постоянно сетуя на общую костлявость облика упрямого и злосчастного ребенка. Так что рот Лены был мало приспособлен для внятной речи. Хотя порой удавалось вставить слово. А отец, азартно бегая по комнате свиданий из угла в угол, строил песочные конструкции моста, ведущего дочь на свободу.