Сирена - Кира Касс

Но я была частью Ее. Я чувствовала. Пока мы плыли, я ощущала скручивающие Океан приступы голода. Они походили на мои собственные, когда я в последний раз была голодна. Миака схватилась за живот – она тоже чувствовала странные позывы. Наверное, решение Океан отпустить Миаку далось Ей нелегко. Хотя одна девочка все равно бы Ее не насытила, и Океан сама это знала. Миаке повезло, что она упала за борт одна. Да и мне тоже. Меня снова переполнила радость от встречи с новой сестрой.

Я догадывалась, что Океан, как и нам, не нравилась человеческая диета, но Она несла свой крест, и мы заодно с ней. Мы жалели забранных Ею людей, как жалеют детеныша газели в пасти льва. Да мы и сами были крохотными газелями, которым повезло получить покровительство хищника. Но что случится со львом, если его не кормить? И что случится с теми, кто зависит от него?

Благодаря природным бедствиям и опасностям нашего мира Океан часто ждала до последнего, чтобы получить необходимое. Но на сей раз Она откладывала слишком долго. Мир оказался под угрозой потери морской кормилицы, хотя и не подозревал о нависшей опасности.

По всему миру сейчас умирали рыбы, расписание приливов и отливов сбилось, а погода медленно сходила с ума. Изменения могли заметить опытные рыбаки или метеорологи. Остальное человечество спало, занималось своими делами и не знало, что их драгоценный мирок медленно сходит с ума. Океан больше не могла ждать, и мы ощущали Ее напряжение – настолько сильное, что Она перестала походить на себя.

На подходе к выбранному Ею месту скорость нашего передвижения снизилась. Мы смогли распрямиться и поднялись, словно по лестнице, на поверхность моря. Набегающие волны казались нам твердыми, как паркет. Я уже привыкла к этой странности, но с удовольствием наблюдала за удивлением Миаки. Взяла ее за руку и огляделась. Начало темнеть, но в свете восходящей луны я без труда различала наше окружение.

Чего-то не хватало.

Я не видела на горизонте шторма. Глубина моря в этом районе отметала все мысли о подводных камнях. Вода была достаточно холодной, чтобы замерзнуть в ней, но сперва людям нужно оказаться за бортом. Поблизости не наблюдалось ни одного из привычных признаков грядущей катастрофы. Что такое? Что за опасность мы должны скрыть от глаз моряков? Неужели угроза таится в морской глади, на которой мы стоим?

Океан велела повернуться на запад. Я заметила, как Миака дернулась при звуках приказа, но затем понимающе кивнула и развернулась туда, куда смотрели мы. Я сжала ее руку, и она уставилась на меня в ожидании сигнала, что делать дальше. В лунном свете я разглядела, что сегодня все мы одеты в темно-синие платья. Никаких вкраплений зелени или песочных оттенков, лишь зеркальное отражение иссиня-черной ледяной воды.

Эйслинг присела, удобно устроившись на воде. Она прилегла, опираясь на руку, другую положила на бедро – воплощенная непринужденность. Сияющие светлые волосы рассыпались по плечам Эйслинг, она облизнула губы, чтобы те заблестели. Мэрилин опустилась за ней на колени и распустила по поверхности воды широкий подол платья, чтобы материя грациозно покачивалась в такт размеренному пульсу моря. Рыжие волосы Мэрилин развевались на ветру языками пламени. Я поставила Миаку перед собой и приобняла. Для посторонних глаз это выглядело любящим объятием, но на самом деле я хотела подпевать ей на ухо. Хотя она и сама не ошибется, когда все начнется. Наша четверка выглядела как оживший сон.

Скоро мы станем кошмаром.

Прошло несколько минут, Океан ждала правильного момента – тогда Она разрешит нам воспользоваться главным оружием. Обреченный корабль должен подойти достаточно близко, чтобы слышать нас, но не видеть. Я не знала, как далеко разносятся наши голоса, но подозревала, что на немалое расстояние. Ведь песне надо набрать силу. Она должна смутить, затем повести за собой и только потом убить. Нас желали, за нами охотились. Мы становились неведомым – и невидимым – сокровищем, нас еще нужно найти.

Она велела петь. Я кивнула Миаке.

Мы все набрали воздуха и одновременно открыли рты. Песнь вырвалась наружу сама, без нашего ведома и усилий. Она просто существовала. В ней мешались все языки, и я никогда не могла понять, что же слышу. Французский мешался с суахили, немецкий сменялся латынью. Для далеких ушей песня становилась переплетением звуков, которые казались и знакомыми, и чужими. Песня навевала мысли о милой колыбельной из детства, хотя никто не смог бы с уверенностью сказать, что слышал ее раньше. Чтобы расслышать, надо подойти поближе.

Мелодия свивалась прекрасным узлом. Человеческое ухо не могло бы его распутать. Октавы и ноты переплетались в материю невообразимых звуков. Никому не устоять. Невозможно слышать нашу песню и не пытаться найти ее источник. С каждым дюймом, пока расстояние между нами и ищущими сокращалось, ядовитое наслаждение в их ушах росло. Для некоторых оно нарастало медленнее – они страдали больше остальных.

Здравый смысл отступал. Жертва была готова утопиться. И даже если бы Она попросила нас перестать петь и логика вернулась, все равно уже было бы слишком поздно. Только горстка людей ухитрилась выбраться из наших сетей.

Прошло несколько минут. Впереди показались очертания крупного корабля. Медленно он подплывал ближе и ближе, пока не стал виден полностью. Стальной корабль с пятью высокими мачтами и развевающимися парусами. Я все еще обнимала Миаку, и та крепче прижалась ко мне и впилась мне в руки ногтями. Боли я не чувствовала. Мне хотелось обнадежить ее, успокоить. Но если я перестану петь, мое молчание будет принято за непокорность и я исчезну с лица земли вместе с другими обреченными душами на корабле.

Парусник подошел ближе, и я увидела людей на палубе. Судя по плохо освещенным силуэтам, все они были мужчинами. Они вглядывались в темноту, пытаясь разглядеть источник манящего звука. Наша кожа блестела в лунном свете, и ее сияние стало первым, что увидели люди на палубе.

– Что это? – спросил мужской голос.

– Смотрите, там, на воде, что-то блестит! – Второй голос тоже принадлежал мужчине.

Мне всегда казалось, что они легче поддаются нашим чарам.

Корабль подплыл ближе и слегка развернулся, так что вот-вот должен был пройти прямо перед нами. Я уставилась перед собой, но не смотрела на лица моряков. Однажды я уже совершила подобную ошибку. Оставалось надеяться, что Миака не повторит ее – надо было предупредить девочку. Эти прогулки на службе Океан наградили меня худшими в жизни кошмарами. В них меня хватали мокрые руки, дергали за волосы и утаскивали за собой в темную глубину. Виденные лица смотрели на меня из тишины ночи и обещали, что я буду страдать вместе с ними. Случались периоды, когда я не спала несколько месяцев кряду, лишь бы не вспоминать о них. Чтобы избежать их взглядов сейчас, я уставилась на борт корабля. На нем крупными буквами красовалось одно слово: «Копенгаген».