Сокровища Аттилы - Анатолий Соловьев

Уара Чегелай с собой не взял. Берег прорицателя. Седой Тюргеш туповато поморгал, раздумывая, почесался, с недоверчивым выражением на морщинистом лице посочувствовал:

— Хай, действительно не повезло, как раз я проснулся. А Уар не сказал, зачем красть, а?

Ах, как плохо получилось! Этот старый мерин, когда вернутся, обязательно спросит у прорицателя, гадал ли он Юргуту и зачем так гадал. Безносый мысленно распростился с золотыми монетами, спрятанными в потайном кармашке сапога, злобно ответил:

— Как не сказал! В ночь полной луны, как прокричит перепел, надо взять лук, встать спиной к луне, закрыть глаза, произнести заклинание: шалтай, мултай, не болтай — и пустить стрелу наугад, трижды повернувшись через правое плечо. Утром найти. Где она упала, там клад закопан.

— Поделишься? — обрадовался Тюргеш. — Стрела–то моя!

— Поделюсь, — пообещал Безносый.

— Какое, говоришь, заклинание?

— Шалтай, мултай, не болтай! Понял? Никто не должен знать. Даже Уар! Иначе колдовство потеряет силу.

Десятник пошевелил губами, запоминая сказанное телохранителем, вдруг спросил:

— Так, значит, ты с Дзивулдом в полнолуние уходил клад искать? Когда мы стояли заставой в низовьях Гипаниса.

Сотня Дзивулла в низовьях Гипаниса стояла два года назад. В той местности встречались скифские могилы. Три из них Безносый с сотником разрыли. Нашли только пять золотых монет. Две из них — доля Безносого — хранятся в потайном мешочке.

— Хай, конечно, клад искали! — угрюмо подтвердил телохранитель. — Все сделали тогда как нужно: и через правое плечо трижды поворачивались, и глаза закрывали, и заклинание произнесли. Чэрнэ, да поразят их боги, стрелу нашу украли!

— Все три раза?

— Да, чтоб они ослепли!

— Ва, а если сейчас украдут?

— Что делать…

— Я против чэрнэ заклинание знаю, — подумав, сообщил Тюргеш, — Очень сильное заклинание! Я за него кинжал отдал. Дамасский. Слушай, а если дождь или туча?

— В следующий раз можно.

— В любом месте?

Безносый чихнул от злости, многозначительно ответил:

— В твоем возрасте, Тюргеш, многие умными становятся!

Десятник обиделся и отъехал. Нет, надо выждать более удобного случая. Так глупо попасться — совсем ума не иметь.

Глава 4

СМЕРТЬ КОРСАКА

1

Заставы ставки Огбая встретили отряд Чегелая далеко на равнине. Ставка темник–тархана размещалась возле степной речушки. Множество юрт, шорни, кузни, коновязи, походные алтари на повозках — привычная глазу картина. На лугу возле реки проходили конные состязания. Там было шумно и весело. То и дело проносились беспорядочной толпой всадники в кривых шапках, пригнувшись к гривам, нахлестывая своих скакунов. Зрители, а были среди них и женщины и дети, встречали победителей криками, шутками:

— Эй, Казанах, приделай своему жеребцу дрофиный хвост, тогда не будет шарахаться!

— Мой и без хвоста всех обогнал! — отшучивался усатый наездник, похлопывая широкой ладонью взмыленного скакуна.

Чегелая охватил привычный азарт. Как истый гунн, он был страстным любителем скачек. Но пришлось сдержаться. Недостойно тархану уподобляться простолюдину. Свернули к юрте Огбая, стоявшей в плотном окружении юрт обслуги и охраны. За рекой в обширной зеленой пойме паслись табуны резерва. Возле коновязи играли в кости, слышались выкрики:

— Хай, моя кость на кружок выпала! Я выиграл!

— Ты что, ослеп? Моя тоже! Мечем еще раз!

Игроков плотно обступила толпа. Телохранители Чегелая привставали на стременах, вытягивали шеи, стараясь увидеть, велик ли выигрыш. В тени ближней юрты молодые воины слушали пожилого сказителя. До тысячника донеслись слова, заставившие его приосаниться:

— Отправился однажды удалой Чегелай на охоту. Погнался за оленем. Отстала от него охрана. Проезжал он мимо двух гор. Вдруг смотрит: в том месте, где олень скрылся, дикий человек–алмасты стоит. Понял удалец, что олень был оборотнем…

Сказитель и увлеченные слушатели не заметили Чегелая, проезжающего мимо в окружении телохранителей.

Все было так, как рассказывал пожилой воин. Олень исчез. А вместо него на уступе горы вдруг возник алмасты, которого гунны считают демоном ночи. Огромный, заросший длинными рыжими волосами, он глухо зарычал на появившегося под горой Чегелая, ухватился неимоверно длинной мускулистой рукой за ветку дуба и бешено затряс дерево. С дуба посыпались листья и желуди. Глаза алмасты горели, в красной пасти сверкали белые клыки. В старинных сказаниях богатыри непременно сражаются с демонами ночи и побеждают. Чегелай тоже решил сразиться с оборотнем. Выхватил стрелу, наложил на тетиву, погнал жеребца вверх по пологому склону, заросшему мелким дубняком. Но вдруг алмасты исчез, как сквозь землю провалился. Поднявшись к выступу, на котором только что стояло странное существо, Чегелай обнаружил прикрытую скалой узкую расселину, ведущую в глубь хребта, въехал в нее. Вдруг из–за скалы на него кинулся пятнистый леопард. Тысячник выстрелил не целясь. Леопард с визгом отпрянул, скрылся в высоком кустарнике. И тотчас оттуда выскочил громадный черный вепрь, яростно хрюкнул, бросился на всадника. Чегелай убил вепря, вогнав ему в глотку копье почти по локоть.

Воины, охранявшие юрту Огбая, почтительно расступились перед знаменитым тысячником, склонились в приветствии. Чегелай раздул ноздри, свирепо покосился на раздобревших бездельников. Хай, хорошо живется Огбаю! Видно по его охране! Переложил заботу о коннице на тысячников, сам полеживает на теплой кошме, попивая кумыс, со старческим сладострастием оглаживая белотелых рабынь. От таких забот не почернеешь!

Похожий на жирную старуху, с волосами, распущенными по толстым плечам, как у керуленского гунна [22], темник–тархан лениво поднялся навстречу вошедшему Чегелаю. Каждый знал друг о друге столько, что впору стать врагами, но уважительно потерлись щеками в знак приязни, радостно всхлипнули, плюнули через правое плечо, отгоняя злых духов, могущих незаметно явиться вслед за гостем.

Чегелай опустился на предложенную подушку. Огбай, кряхтя, уселся рядом, простодушно поделился:

— Хай, в дороге сильно растрясло. Три дня скакал от Ругилы, да будет он вечно в добром здравии… — Он выжидательно и многозначительно умолк.

Но Чегелай не спросил, зачем Верховный правитель вызывал темник–тархана, лишь ухмыльнулся про себя. Огбай нахмурился, спросил по обычаю, какие новости.

— Что может случиться на Пруте? Вандалы ушли, аланы с ними. Заброшенный угол! Зачем звал?

Истинный гунн терпелив, как птица на перелете, уклончив, как старая гюрза перед линькой. Не отвечая на бесцеремонный вопрос, Огбай задумчиво почесал пухлую грудь в распахнувшемся засаленном халате, уставившись на свой грузно обвисший между колен живот, озабоченно сказал:

— По ночам мертвецы снятся. Каждый меня душит или режет. Едва живой просыпаюсь. Не знаешь, отчего так?

— Ц–ц–ц, — деланно посочувствовал тысячник, — те снятся, которых ты убил?

Любой знает: если привиделось много мертвецов, быть большой войне, а если те, которых ты убил, значит, тебе кто–то собирается мстить. Но Огбай только вздохнул.

— Пхе, разве помню, кого убивал! Ходил в двадцать походов! Погулял мой меч!

Огбай сильно прихвастнул. Один раз только Чегелай видел, как рубит Огбай. Это когда Баламбер приказал убить три тысячи пленных готов, захваченных на реке Эрак. До похода в Месопотамию Огбай был в резерве, где мог остаться до старости, если бы его родной дядя, постельничий, не упросил Баламбера назначить племянника войсковым тысячником. Это всем известно.

Толстая рабыня внесла в юрту поднос с мисками, наполненными горячим вареным мясом, чашки с соленой водой, кувшин с вином.

Огбай любовно пощелкал ногтем по горлышку серебряного кувшина, похвастался:

— Взял за Варухом. Когда с Багатуром, отцом Крума, гонялся за таврами [23]. Хорошо быть молодым! Как рубились! Хай, хай, как рубились!

Оба, «склонившись на коленях, подобно тяжелоношным верблюдам, хватали мясо, макая куски в чаши с соленой водой, хлебали роговыми сосудами взвар… наполняя свои ненасытные чрева сверх всякой меры цельным вином и молоком кобыл». Огбай сказал, блаженно жмурясь:

— Нет еды слаще еды предков! Сейчас многие тарханы заводят у себя римские порядки. Конюшенный Читтар ест только за столом. Хай, к чему придем? Мой предок Аусобай, конюший самого шаньюя [24] Далобяна… — Огбай многозначительно промолчал, дабы Чегелай, тархан неродовитый, проникся почтением. Но эта новость, старая, как борода Огбая, внушала чувство, обратное почтению. Темник важно повторил: — Да, конюший самого Далобяна, много лет жил при дворе синского императора, но так и не привык к их обычаям. Он говорил: гунн должен остаться гунном, а не походить на шакала, подбирающего остатки еды, оставленной тигром. Ты привез византийца Каматиру?