Марксизм как стиль - Алексей Цветков

Дочку я повёл в Мавзолей, когда ей исполнилось шесть. Через четыре года выяснилось, что она всё забыла и я повёл ещё раз. «Это человек, который делал невозможное, добился своих главных целей и ничего не хотел для себя» – сказал я ей перед тем, как мы вошли в темный зал со светящимся человеком, на которого она смотрела, не мигая. «Он показал верблюду игольное ушко!» – добавил я, когда мы вышли к кремлевской стене, и дочка понятливо засмеялась. Я не знаю, как она будет относиться к Ленину, когда вырастет. И мне это не очень интересно. Сама составит мнение. Я не могу предсказать событий её жизни, из которых это мнение «возьмётся».

Сделать ещё одну революцию «по-ленински» уже не получится. Слишком сильно изменился и способ производства и характер присвоения, всегда задающие как форму власти, так и почерк сопротивления.

И всё же твои ошибки окажутся для следующей русской революции важнее банальной «правоты» твоих критиков. С Днем Рождения, Вождь! Ничего не закончено… «Конкретный анализ конкретных обстоятельств».

90 лет в мавзолее

Иногда мне кажется, что его хотят похоронить почти все. «Перезахоронить». И даже соцопросы это подтверждают (70% против 30%). Этого хочет сентиментальная православная общественность и либеральная интеллигенция постарше, которая устала стоять в очереди в мавзолей ещё в юности. И их дети – хипстеры помоложе, которым «как-то странно сидеть в кафе в двух шагах от здания, где лежит труп, ну или, чуть мягче говоря, мумия вождя».

Сидеть в кафе, например, в Музее имени Пушкина, где тоже есть мумия, и даже не одна, никого не смущает. С формальной точки зрения мавзолей это музей, а Ленин – экспонат. И формально вождь конечно захоронен т.е. лежит ниже уровня грунта, как и в любом кладбищенском склепе. Значит, дело всё же не в отвращении к трупу или боязни мумий, а в том, что присутствие вождя – слишком сильный знак, травматически напоминающий всем о семи десятилетиях красного эксперимента и упованиях миллионов на новый мир, принципиально отличный от нынешнего. «Перезахоронить» означает стереть наконец этот знак, избавиться от стигмы, забыть о трагическом отклонении истории и признать, что мы полностью вернулись к цивилизованной «нормальности».

Тем интереснее, кто, собственно, против? Из кого сегодня состоит меньшинство? Для кого этот знак продолжает жить? Я знаю четыре группы таких людей:

Во-первых, красные патриоты. Прежде всего это трогательные советские старики, но не только. Электорат Зюганова и аудитория Проханова гораздо шире. Ленин для них – творец небывалой доселе, беспримерно эгалитарной сверхдержавы, в которой равенство было важнее свободы, никто не мог принадлежать себе и все были слиты в одной коллективной миссии. Такая логика исключает аргумент «Ленин и родственники не хотели мавзолея». Вождь тоже никогда себе не принадлежал. Ленин как автор собственного проекта модернизации, в котором роль элит должна была постоянно снижаться, а роль масс – неуклонно расти. В цехах и на площадях организуя массы в правильный индустриальный орнамент, партия Ленина наделяла эти массы единым делом и единым сознанием. В такой оптике Ленин это прежде всего предтеча Сталина и антитеза историческим героям белых патриотов, ну, например, Александру Третьему с его «русским викторианством», теремочной архитектурой и ославяниванием всего и вся.

Во-вторых, стабилофилы. Люди с консервативным восприятием. Чаще обращают внимание на сами вещи, чем на связи между ними. Вполне могут симпатизировать Путину при условии если он сведёт любые реформы к минимуму. Из недавнего негативного опыта (травма 1990-ых) они усвоили главный для себя урок – крутые перемены бывают только к худшему. Когда к их реальности что-то добавляют, они пусть нехотя, но ещё готовы согласиться, но когда убирают привычное, их охватывает тревога. Исчезновение Ленина ассоциируется у них с повышением пенсионного возраста и отключением электричества. Им больно, когда в Киеве националисты казнят молотками гранитный памятник Ильичу. Им трудно представить, что для украинских националистов Ленин это символ «москальской оккупации», а не просто связь с нашим общим прошлым. Сохранение символического ландшафта есть воспроизводство психологического комфорта. При взгляде на советский плакат с Лениным они чувствуют ту теплую и уютную предсказуемость бытия, которой им так не хватает в мире рыночной стихийности и конкуренции всех со всеми. В мире, помешанном на перманентном обновлении.

В-третьих, это радикалы. Нацболы, представители самых разных бунтарских субкультур и просто люди, склонные к анархистскому восприятию любой социальной системы. Совсем не обязательно молодежь.

Их Ленин – трикстер, который умел ловить ветер истории в свой красный парус. Нарушитель и разрушитель. Скорее мститель, чем строитель. Успешный агент светлого хаоса в мире темного порядка, мечтавший о принципиально новом человечестве. Его изображают со скрещенными по-пиратски костями и лозунгом «Eat the Rich!».

Он посмотрел на груженого золотом верблюда сквозь угольное ушко, как смотрят в прицел оптической винтовки. «Живчик и гуляка» – пишут о нём контркультурные журналы. «Один наш дедушка Ленин…» – пел о нём Егор Летов. Товарищ Непредсказуемость и Мистер Радикализм. Не зря же Мартов и Каутский столько раз журили его за опасный авантюризм.

Радикалы часто используют туристический аргумент – Ленин под стеклом делает нас особенными, такого ведь нигде нет, ну кроме Пекина и Ханоя. Это «фишка», экзотика для иностранцев. Исчезновение вождя с площади сделает наш мир скучнее и пошлее. Эмпирически такой аргумент слабо подтверждается – туристы в мавзолей ходят в основном китайские, да и открыт он всего пару-тройку часов не во всякий день.

В-четвертых, марксистские интеллектуалы и левацкая богема нового поколения. Для них политика это то, о чем пишут модные философы Жижек и Бадью, а не то, о чем рассказывают в вечерних новостях. Коммунизм для них это посткапиталистическое царство всеобщего интеллекта и бесплатных технологий, а антикоммунизм как раз пережиток советского прошлого. В России их всё больше. Это можно воспринимать как признак постепенной европеизации. На Западе они есть везде, где открыт хороший университет или центр современного искусства. Ленин в их версии это редчайший и ценнейший случай философа у власти. Причем, не в смысле – власть сделала нашего правителя настоящим философом, а наоборот – правильно избранная Лениным философия превратилась в его руках в конкретную политическую практику и сделала его правителем вопреки воле всех прежних элит.

В отличие от красных патриотов, для леваков важнее не государство, а общество: ленинская мобилизация масс, новые социальные лифты. Большевизм как изобретение новой формы солидарности, основанной не на общем страхе или ненависти, но на общем, заранее спланированном труде. Ленин в этом уравнении это революционный тезис, реакционным отрицанием которого стал Сталин. Эти новые левые ориентированы на ролевую модель западного антиглобалиста и подчеркивают международный характер произошедшего в 1917 году. Возникла советская система, позволившая левым во всем мире изменить положение наемных работников через революционный шантаж тамошних корпоративных элит и добиться прогрессивных налогов, экономики участия и высоких социальных стандартов.

Им, конечно, должно быть всё равно где и как он похоронен. Но саму идею таких похорон они воспринимают как дальнейшее наступление правых, монархических и реакционных ценностей. Как поздний реванш белых в гражданской войне. Летом 2013-ого в Александровском саду уничтожили первый советский монумент. Когда-то на монархической стеле по распоряжению Ленина высекли имена самых знаменитых социалистов мира. А теперь социалистов счистили и обратно вернули туда герб Романовых. В знак протеста новые левые в течение двух месяцев, пока шла «реконструкция», еженедельно собирались у обелиска и читали публичные лекции об «упраздненных» мыслителях. Конечно, переделка стелы воспринималась ими как репетиция «перезахоронения вождя».

Ленин до сих пор слишком сильно означает. Если то, что он означает, имеет отношение к смыслу прогресса и логике истории, то все мы ежедневно и посильно участвуем сейчас в одном капиталистическом преступлении против самих себя. А если право как раз большинство россиян с их товарным фетишизмом обыденной жизни и фантомной православно-имперской ностальгией, тогда на Красной площади до сих пор лежит преступник и безумец. Для меня ответ на этот вопрос – легкий способ почувствовать себя в меньшинстве.

Наша революция

Ошибки и результаты

В подмосковном посёлке, где я вырос и живу до сих пор, Революцию праздновали так: все строились в колонны, получали флаги и под советскую музыку шагали на стадион. Там с трибуны перечислялись успехи-достижения-обязательства. Никто не ждал неожиданностей и потому особенно не вслушивался. Дальше микрофон начинал перечислять: «Слава нашим…» Назывались номера цехов, школ, отдельные профессии. Нужно было дождаться, пока назовут твоих и кричать «Ура!!!». А потом можно было сдать флаг начальству, найти родителей под каким-нибудь транспарантом и вместе идти домой. Это был призрак участия в политике, призрак причастности к государству, призрак классовой общности и призрак народной революции. Как и когда всё это превратится в бесклассовый мир космических сверхлюдей, описанный в «Туманности Андромеды» и «Далекой Радуге», я не понимал, но надеялся, что это понимают другие, взрослые и наделенные властью люди.