Марксизм как стиль - Алексей Цветков

Партийная бюрократия сначала присвоила, потом забыла и в конце концов предала «свою» революцию. Но на нынешнем уровне развития технологий роль бюрократии удастся свести к минимуму.

Почему бы нам в своей политической оптике не вернуться к коммунистическому горизонту, стремление к которому избавит бедных от парализующей их бедности, а богатых освободит от их бессмысленных богатств?

Буржуазия устраивает вечеринки на «Авроре», молится на расстрелянную царскую семью, скалывает имена великих социалистов с кремлевских обелисков и мечтает перезахоронить Ленина подальше от себя. Буржуазия заклинает: 1917 года больше не будет никогда. У вас нет шансов!

Мы могли бы родиться много позже и жить в мире, где нет классового антагонизма, мирового империализма, эксплуатации и неравенства, позволяющего 1% уверенно стоять на спинах у 99%. Но мы живем здесь и сейчас, и это значит, что у нас есть великий шанс создать именно такой мир.

Мы знаем, кому принадлежит этот мир, но мы знаем так же, кому он ДОЛЖЕН принадлежать. Так уж ли много мы потеряем, если ещё раз рискнем попробовать?

Что такое современный марксизм?

Это Джеймисон про постмодернизм и тайные связи между спекулятивной культурой и спекулятивной экономикой. Это Хардт и Негри с их поиском нового пафосного субъекта – невидимки, способного радикально изменить жизнь. Это Валлерстайн про мировую систему извлечения и вращения бабла, от которой никто не может быть свободен, кем бы он себя не считал. Бадью про математические парадоксы в политике и этике, например про «верность великим событиям», которые ещё не произошли и вообще не гарантированы. Наоми Кляйн про брендовое рабство и рыночное насилие темных инженеров капитала. Славой Жижек про внутреннюю экономику человеческой души. Иглтон про то, почему Кафка и Магритт – реалисты. Бенсаид и Тарик Али про подрывную роль третьего мира, куда «офисный миллиард» попытался «сослать» все свои грехи и проблемы. Хобсбаум про то, как и зачем правящий класс изобретает «национальную идентичность» и Дэвид Харви про то, почему пророческие страницы «Капитала», переходя из плоскости в объем, становятся улицами и площадями современных мегаполисов. Ещё хотел назвать Бурдье с его хитрой теорией того, как не оформленная, а только возникающая группа внутри общества создает в этом самом обществе едва слышный заказ на свой портрет «на вырост», новое почти не уловимое настроение. Особо чуткий художник, режиссер или литератор, почуяв этот заказ будущей аудитории, выполняет его в своем творчестве, ловит это новое настроение, сочетая не сочетаемые ранее, но уже готовые прилипнуть друг к другу, элементы. И тогда новая группа в обществе окончательно проявляется именно в форме аудитории этого смелого автора, а потом уже во всех остальных формах, как движение, субкультура и вообще «явление». Но Бурдье умер несколько лет назад и потому не может, наверное, считаться «современным»?

Было, конечно, и предыдущее поколение, «вдохновители 1968-ого года» – Ги Дебор, Ванейгем, Адорно, Горц, Маркузе. Они взяли классический марксизм и, как воздушный шар, накачали его веселящим газом контркультуры и психоделии. И тогда марксизм обрел объем карнавального и непредсказуемого молодежного бунта. Этот шар для меня не сдулся до сих пор.

А до них были высоколобые большевики с черно-белых, как северная зима, фотографий – Лукач, Грамши, Люксембург, Троцкий – которые дружили и спорили с Лениным. Читая их, я понял нечто очень важное. Капитал не есть просто всеобщий эквивалент, который менее или более справедливо делится между людьми. Капитал есть стоимостная форма организации и развития производительных сил, исторически заданная форма функционирования средств производства.

И всё же главное предложение марксизма – сделать частное общедоступным (не путать с государственным) – неизменно вот уже полтора века. Цель марксизма – сделать справедливость вопросом знания, а не чувств. Сдвинуть беседу о равенстве от перцепта к концепту. Колебание нормы прибыли понимается марксистами как линия исторического фронта в социальной войне между работником и нанимателем, взятыми как политические сообщества. Главная предпосылка самого возникновения марксизма – бесконечность капитала, которая перестает умещать в себе бесконечность нашего труда. Господство капитала над человеческой жизнью никогда и не могло быть полным, оно всегда предполагало автономные зоны как внутри человека так и в его поведении. Марксизм это программа партизанского роста и укоренения таких автономных зон.

Вы хоть раз бесплатно качали что-нибудь из сети? Если доступ каждого ко всему, что мы создаем, будет так же прост, это и станет победой и концом марксизма. Концом, потому что вместе с капитализмом он исчезнет и больше никому не будет нужен в новом мире добровольных творцов и тотальной автоматизации. Кончится мучительная предыстория людей и начнется их великая история. Свободный обмен информацией – передний край развития «посткапиталистических» отношений и примерная модель будущей экономики, которая сменит устаревший рыночный обмен через продажу товаров. Осталось найти способ переноса подобных отношений из мира информационного в область более ощутимой жизни. Сделать столь же бесплатными и доступными хлеб, энергию, землю, дома и всё остальное. Деление всего на «своё» и «чужое» отталкивает людей друг от друга и искажает их отношения до полной неадекватности. Мы все, взятые вместе, а не по отдельности, уже достаточно богаты, чтобы ничего не называть «своим».

Марксизм задает буржуазным демократиям свой возмутительный подрывной вопрос: как возможно «народовластие» там, где все средства производства остаются в руках меньшинства, не избранного и не контролируемого никем? Как возможна «демократия» там, где все результаты общего труда принадлежат единицам, которым повезло родиться в избранных судьбой семьях? Избранные, выкладывая «свой» товар на рынок, предлагают нам купить у них то, что создали мы сами. Мы, понятые вместе, как пролетарское большинство человечества, а не по отдельности, как сумма конкурирующих индивидов. Марксизм предполагает, что демократ, призванный к последовательности, это социалист.

Марксизм предлагает навсегда покончить с системой, которая дает каждому зрелище вместо Смысла, занятость вместо Дела, роль вместо Судьбы и банковский счёт вместо Победы. Большинство из нас каждый день заняты не тем, что считают важным, а тем, за что нам платят, и потому мы отказываемся отвечать за то, что ежедневно делаем. Это «просто работа», «просто бизнес» и «просто отдых». Такой опыт создает «просто людей» т.е. парализует их творческую волю и накапливает внутри свинцовое чувство, будто ты живешь чужую, а не свою, жизнь. Так возникает отложенный на завтра человек. Он вынужден непрерывно отодвигать в будущее собственное Полное Присутствие.

Не причастность к тому, что ты делаешь. Отказ от вопроса о смысле собственной деятельности в обмен на оплату труда. Делегирование этого смысла кому-то, кто тебя нанял или тому, кто нанял нанимателя. Окончательная передача смысла своей деятельности в руки правящего класса. Тот, кто согласен с этими оценками, уже марксист. Ну, почти. Осталось добавить одну фразу: Хватит верить в реинкарнацию! – в ней весь марксистский пафос – Хватит ждать того, кто спасет и освободит тебя, он – в зеркале. И он не один.

Деньги осуществляют небесную жизнь товаров точно так же, как товары воплощают земную жизнь денег. Мы зарабатываем, тратим, а устав и от того и от другого, перед телевизором или в нежной тьме кинозала, смеемся над тем, как мы зарабатываем и тратим, узнав себя на экране. Товары всё чаще отсылают нас к зрительскому опыту переживания воображаемого статуса, а не к своей простой функции. Марксизм предназначен для тех, кто хотел бы делать что-то ещё. Делать, а не «круто оттягиваться» и забываться. Товарная цивилизация держится на тотальной наркомании: для того, чтобы товары продавались, все должны гнаться за вечно ускользающим удовольствием, на которое эти товары нам намекают. Но в марксизме удовольствие ставится на место, оно просто следствие осмысленной деятельности по улучшению мира и человеческих отношений. Только в таком положении удовольствие становится устойчивым, полным и никак не связанным с потреблением.

Гламурные труженики публичного потребления, взяв в руки вожделенную вещь, физически ощущают, что это не просто вещь, но кристалл капитала. Капитал подвижен, он испаряется из вещи и она перестаёт быть статусной и модной. От этого чувства «капитала внутри» по их коже бежит эротическая дрожь товарного фетишизма. «Капитализм как религия» – это верно сказал товарищ Вальтер Беньямин. Религия нуждается не только в святынях, но и в запрещаемых непристойностях – правильно добавил товарищ Жорж Батай. Экстаз потребления заменяет нам экстаз производства чего бы то ни было. Экстаз любого производства и становится при капитализме непристойным, вытесненным, нежелательным, подрывным. «Те, кому меньше повезло, больше работают». Репрессированный экстаз производства превращается в итоге в экстаз антисистемной практики сопротивления. В этом, а не просто в моральном осуждении рынка, важнейшее марксистское сообщение.