Сиротский хлеб - Янка Брыль

Даник растерялся, обмяк, отошел на свое место и стал на колени.

- Что ты делаешь, дитя мое! Что ты кричишь!..

Она уже у него за спиной. А он не хочет даже оглянуться. "Иди ты к черту! Вместе со всеми вами - к черту!" - безмолвно рвутся слова из его потрясенной, уже недетской, кажется, души. Но слезы, горячие слезы ненависти и горя, сами катятся из глаз.

- Встань!

Даник опустил голову еще ниже.

- Встань, Малец, говорю тебе!

В голосе ее уже не слышно слез.

И он уже не плачет. Слезы еще ползут по щекам Сивого, а он уже ковыряет сухой жесткий мох в пазу, а потом отрывает руку от стены, и пальцы сами сжимаются в кулак.

- Встань, Даник! - Она в первый раз так его назвала. - Ну я прошу тебя, встань...

Даник встал. Он не смотрит на нее, не может поднять глаз.

И вот лица его касается теплая ладонь.

Пальцы спускаются по щеке до подбородка и хотят снизу поднять голову мальчика.

- Не надо, Даник, злиться на меня...

Но он не хочет слушать ее, не хочет и этой руки. Мотнув головой, он освобождает подбородок из ее теплых пальцев.

- Ну что ж, иди домой. Только тихо. Дай-ка я провожу тебя через эту комнату.

Пятый класс - слышно Данику - уже шумит за стеной. Проходить через него и в самом деле не стоит. Даник берет с парты сумку и шапку, идет следом за пани Марьей. Через учительскую она выпускает его на крыльцо. Мальчик не говорит даже того "до видзэня", которое обязан сказать.

Не может вымолвить.

Да и не хочет.

8

Как-то вечером дома, когда мать налила ему пообедать после школы, Даник, не садясь за стол, сказал:

- Дай мне злотый.

- Вот как! - удивилась мама. - На что тебе?

- Надо.

- Велели разве, чтоб принес?

- Не надо было б, не просил бы.

- Садись, ешь.

- "Ешь"!.. Ты вот дай, а то - "ешь"...

- Завтра пойдешь, так дам.

- Дай сейчас. Мне очень надо, ей-богу!

- Ну и репей ты, Данила! Конца, ты думаешь, не будет этим дядькиным злотым? Пойдешь весной в поле да выкопаешь? Найдешь вместо него другой, за бороной идучи?

Зося говорила это, а сама уже рылась в старом, еще девичьем сундуке, где лежал ее серый бурнус с недавно пришитым боковым карманом.

- На, бери. Надулся, как индюк! Садись, ешь.

Он взял злотый, спрятал его в сумку и только тогда уже сел за стол и придвинул к себе миску. Пока он ел, мать все глядела на него, стоя посреди хаты, и наконец сказала:

- А характер, ей-богу же, батькин!..

Назавтра в школе, только прозвенел звонок на большую перемену и пани Марья вышла из класса, Санька Сурнович, уже прозванный Матейкой, вскочил на парту и закричал:

- Внимание, внимание! Сегодня Малец угощает! Приготовьтесь, кто голодный!

- Я голодный!.. А я еще голодней!.. Давай, Даник! Чем угощаешь? закричали мальчики.

Даник сидел за партой и только улыбался.

- Чем я тебя угощу! Свежим снегом? Что он выдумал!

И Сивый толкнул своего друга Саньку Сурновича в бок: молчи!

- Эй, завтрак несут! Нех жые!*

______________

* Да здравствует! Ура!

Из пятого класса - он проходной - вошли дежурные. Рыжий кудрявый Абраша Цымес, сын кузнеца Рувима, натужившись нес перед собой бачок с горячим кофе. За ним шла, неся прикрытую салфеткой кошелку, Аня Купревич, по прозвищу "Коза", бойкая, крикливая девчонка с рубцом на верхней губе.

- Г-гоп! - поставил бачок на стол Абраша.

- Чего налетели? - закричала Коза на ребят. - Не все сразу!

В школе, по недавно заведенному порядку, учащимся выдавалось "бесплатное подкрепление": кружка кофе и ломтик хлеба - всегда одно и то же. Дети чиновников и полицейских относились к этому свысока - брали только кофе и запивали им свои домашние бутерброды. Им подражали в этом сынки и дочки лавочников побогаче. Другие ребята, если кому из них мать и давала что-нибудь "с собой", ели, конечно, и свое и школьное. Много было и таких, для кого эта кружка кофе и ломтик хлеба составляли весь их завтрак. Над ними иногда подсмеивались дети чиновников и торговцев.

Насмешки эти всего больше обижали и злили Даника Мальца. Он уже понимал (разговоры об этом шли среди старших), что "подкрепление" это - ничтожные крохи от тех податей, которыми паны душили трудящийся люд.

- Ну, Абраша, ты свой человек! Полную, брат, наливай!

Абраша любил это дело. С черпаком в левой руке, со списком - в правой (он был левша), веселый рыжий Цымес выкликал фамилии:

- Бурак Люба!

- Есть!

- На, получай на чай... - И он наливал черпаком в подставленную кружку. - Ян Цивунок!

- Есть!

- На, получай на чай... Онэфатэр Эля!.. Стэфан Чечотка!..

- Есть! Есть! - отвечали вызванные.

Получив "на чай", они подходили к Козе, которая выдавала хлеб.

Только все расселись на партах и принялись жевать, как Санька Сурнович опять закричал:

- Внимание!

И тут Даник двумя руками вытащил из-под парты и поднял над головой большую связку нанизанных на шпагат баранок.

Они, казалось, даже светились! Большие, сладкие, по пять грошей!

- Ура! Нех жые! - закричали дети.

- Список давай! Читай, Матейко, по нашему списку! - скомандовал Даник.

Санька стал за стол, достал из кармана сложенный листок из тетрадки и начал читать:

- Янка Цивунок! Бируля Нина! Хана Портной!..

Каждому, кого он называл, Даник протягивал снятую со шпагата большую душистую баранку.

И список и баранки кончились одновременно.

- Ишь какой! Ты, брат, давай всем!

- Всем не могу! Не хватило.

И вот тогда Чесик Бендзинский, сын коменданта постерунка, вскочил с места и, еще не проглотив свою булку с маслом и сыром, закричал:

- Я знаю! Все знаю!

- Что ты знаешь? Что? - подошел к нему Даник.

- Ну, ну, что ты знаешь? - шагнул к нему и Санька.

- Все знаю! И скажу!

- Что ты скажешь? Кому?

- Пани Марье, кому ж еще!

- Эх ты, лупоглазый!

- А ты хамула! Мало вам всыпали, бунтовщикам!

- Матейко, Сивый, - по морде ему!..

Ребята не заметили, как из учительской вошла в класс и остановилась в самой гуще их воспитательница. Они вдруг услышали ее голос:

- Тихо! Что тут у вас? Я говорю - ти-хо!

Она была не одна - вместе с ней вошел пан Дулемба, которого пятиклассники прозвали Пауком.

- Будет тихо, холера, или нет?! - кричал он, подергивая желтыми усиками.

- Разрешите, пане Кароль, я тут сама разберусь, - сказала ему пани Марья. - Где дежурные? Что это у вас за порядок?

Абраша Цымес и Коза, оба с недоеденными баранками и кружками в руках, только хотели начать оправдываться, но тут Чесик Бендзинский их перебил. Он подошел к учительнице и сказал:

- Я все знаю! Это - коммуна!

- Какая коммуна? Что ты плетешь?

- Я не плету. Я, проше пани, сразу все угадал. Этот вот, Малец, - он ткнул рукой в грудь Даника, - подучил их собрать деньги...

- Неправда! - перебил его Санька. - Мы не подучивали, мы денег не собирали!

- Молчи ты! - крикнул Чесик.

Он хотел еще что-то прибавить, но учительница остановила его и обратилась к Данику:

- Малец, ты купил баранки?

- Я.

- А где ты взял столько денег?

- Мама дала.

- А зачем ты это сделал?

- Пани Марья, - вмешался Дулемба, - я думаю, он лжет. Эй ты, дурак, сознавайся!

Учительница покраснела и перевела взгляд на Паука.

- Пане Кароль, - сказала она твердо, с ударением, - я уже вас просила оставить меня. Это мой класс, и я сама разберусь. Малец, зачем ты это сделал?

Даник глядел ей прямо в глаза:

- У меня сегодня день рождения.

- Неправда! Он врет! - закричал Бендзинский.

- А ты откуда это знаешь, Чесь? - повернулась к нему пани Марья. - Как можно так говорить про коллегу?

- Потому что он не всем дал баранки, а только по списку. Вот по этому у Сурновича!

Глупый Санька: он не спрятал в карман, а все еще держал в руке сложенный листок из тетрадки. Учительница взяла листок и пробежала глазами.

- На больше у меня денег не хватило, - говорил Даник. - Если б мама дала больше, так я...

Пани Марья отвела взгляд от списка и посмотрела мальчику в глаза. Пристально, испытующе. Но он, как и раньше, не сморгнул.

- Так, Малец, - сказала наконец учительница, - ты у нас всегда что-нибудь придумаешь. Больше чтоб этого не делал. Даже в день рождения. Ты меня понял?

- Понял, проше пани. Я больше не буду.

- Вот и хорошо. Теперь, дети, скорей кончайте завтрак. Осталось на это, - она взглянула на часы, - четыре минуты. Идемте, пане Кароль, дело закончено. Дети - всегда дети.

...- Ну, брат Малец, - говорил Санька, - влетело б нам сегодня! Еще бы немного - ой, влетело б!..

Они шли вдвоем по улице, по которой мимо Санькиного дома Даник возвращался к себе в деревню.

- "Еще бы немного"! - все еще сердито хмыкнул Сивый. - Если б ты, разиня, спрятал список в карман, а то...

- Керовничиха добрая, - оправдывался Санька. - Она никому не скажет.

- "Добрая"! - снова хмыкнул Даник. - Она-то, может, и добрая, а Паук?

- А что тебе Паук? Ты разве не знаешь?

- Что?

- Да он же увивается за ней. За что же его, как не за это, и Пауком хлопцы прозвали. Керовничиха только туп-туп, как козочка, а этот паук за ней ползает потихоньку и паутину плетет.