Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы - Георгий Андреевский

Прочтешь такое, и аппетит пропадет.

И все же, несмотря на весь классовый пыл автора, нельзя не признать, что в его словах было много правды и в столице действительно надо было наводить чистоту. Руководители города надеялись на то, что борьба с частниками и грязью облегчит укрепление государственного сектора в экономике. В Москве тогда уже насчитывалось 80 государственных и кооперативных столовых, имевших возможность накормить за один раз 17 тысяч человек. К сожалению, не стали образцами чистоты и гигиены и эти вполне богоугодные заведения.

В 1928 году вышло постановление Моссовета, запрещающее торговлю вблизи писсуаров (эти сооружения можно было тогда встретить на улицах и площадях города), мусорных ящиков и общественных туалетов. И тем не менее на Самотечной площади какой-то торговец мороженым установил свою палатку около писсуара, мусорного ящика и стоянки извозчиков и не хотел никуда уходить, потому что место было бойкое и приносило хороший доход.

Москвичей антисанитария возмущала. Они писали о ней в газеты. В опубликованных в 1924 году письмах читатели сообщали, в частности, следующее: «На Арбатском рынке дворники метут в двенадцать часов дня и грязной метлой задевают прохожих, а на протесты отвечают грубостью. На Рождественке подвальные люки не закрываются, в них легко упасть. Около дома 5 люк превратили в помойку. В доме 4 по Новой Триумфальной площади, против Александровского (Белорусского) вокзала, имеется чайная с постоялым двором. Это место стало излюбленным для торговцев поросятами. Привозят партиями, в ящике по десять-пятнадцать поросят, а ящиков десятки. Зловоние невообразимое…»

Бог с ней, с чайной, посмотрим лучше, что делалось на других московских рынках, например Тишинском. Располагался он между домами, принадлежавшими до революции некоему Калинину. Тогда, в середине двадцатых, на его территории были выстроены ряды деревянных палаток. Больше половины из них занимали акционерные общества «Розничник» и «Коммунар». Были и палатки, торговавшие железным хламом, старыми примусами, поломанными велосипедами.

Мне вспоминается Тишинский рынок недавнего времени. Наверное, он походил на тот, что существовал в двадцатых-тридцатых годах. Стояли на нем еще деревянные прилавки под навесами, а по краям и в середине — деревянные магазинчики. Торговля шла и вокруг памятника русско-грузинской дружбы, возведенного по замыслу поэта Андрея Вознесенского. Торговавшие раскладывали свой товар прямо на асфальте, подстелив под него картон или бумагу. Торговали всем, что могли принести из дома и без чего могли обойтись. Надо же было как-то жить. Здесь можно было приобрести примус, утюг, разогреваемый углями, кофемолку начала века, старый саксофон, коробку папирос «Люкс», коллекцию спичечных этикеток шестидесятых годов, телефонный аппарат цвета слоновой кости с диском, украшенным гербом Советского Союза, старые граммофонные пластинки, открытки, деньги давно минувших дней и многое-многое другое. Здесь, надо сказать, не только продавали старые вещи, но и скупали их. Соорудив некое подобие прилавка, скупщик выставлял на нем объявление: «Покупаю старые вещи, «приметы времени», серебро, золото». В качестве приманки и рекламы клал перед собой старый немецкий фотоаппарат, пенсне, серебряный подстаканник или бронзовый подсвечник и прочее из безвозвратно ушедшей эпохи.

Рынок, конечно, был грязен и нелеп, но, походив по нему, всегда можно было обогатиться какой-нибудь приметой давно прошедшего времени. Стоили они недорого. Хорошие вещи люди тащили в комиссионные магазины, а сюда, на Тишинку, несли то, что ни в каком комиссионном магазине не принимали.

Из конца восьмидесятых — начала девяностых вернемся в 1927-й. Зайдем на Миусский рынок Сюда в начале двадцатых переехал знаменитый «птичий рынок» с Трубной площади («Трубы»), описанный еще Гиляровским. По воскресеньям на Миусском рынке, который москвичи по старой памяти тоже стали именовать «Трубой», так же как и в старину, собирались любители птичьего пения. Приходили и любители петушиных боев, которые только здесь, на Миуссах, еще и проводились. На Миуссах можно было купить чижей, щеглов, зябликов, малиновок. А как-то в одно из воскресений 1928 года сюда принесли жаворонков. Их было очень много, и продавались они по 1–2 рубля штука. Говорили, что привезли их из Тамбовской губернии, где они опустились для отдыха по дороге с юга. Были они очень уставшие, и ловить их не составило большого труда. Птицеловы даже шутили: «Пойдем, говорят, жаворонков собирать».

На этом рынке можно было обзавестись не только певчей птичкой, но и тулузской, арзамасской или пекинской уткой, горластым петухом или бронзовым злющим индюком. Здесь же торговали «буржуазными» птицами — попугаями и потомками вымирающих собачьих пород помещичьей России: сеттерами, борзыми, бульдогами.

Недалеко от Саратовского (Павелецкого) вокзала существовал Зацепский рынок («Зацепа»). Торговали здесь в основном «съестными продуктами». Спекулировали по мелочи и промтоварами. То, что в Мосторге стоило 50 копеек, здесь «толкали» за рубль. Цыганки приглашали легковерных москвичей «позолотить ручку» для гадания и рассказать «всю правду», ассирийцы пытались всучить покупателям прошлогодний «гуталина», а сапожники — иодбить набойки на туфли из гнилой кожи.

Филиалом Сухаревки являлся Анановский рынок (в Анановском переулке, напротив Большой Спасской улицы). С самого раннего утра свежевали здесь баранов и телят, рубили мясо, которое долго не продавалось из-за его дороговизны. Зато к вечеру, обсиженное мухами, оно дешевело и шло в продажу не дороже 20 копеек за фунт (410 граммов). По всему периметру рынка — лотошники. С рук и из-под полы продавали они «деревенскую» баранину, телятину, шершавый, как губка, «сычуг» — часть телячьего желудка, используемую при приготовлении сыра. Около уборной и, наверное, не случайно продавали синих с «душком» цыплят. С трех вокзалов жители Подмосковья несли сюда грибы, ягоды, яблоки, груши, орехи. Встретить можно было здесь и так называемых «холодных сапожников» — «подбойщиков». Сапожный клей на огне они не варили. Орудиями их труда служили нож, молоток, игла, дратва да «ведьма» — палка с железной лапой, на которую насаживалась при починке обувь. За работу они брали мало: гривенник — полтинник, за подметки — копеек 30–40. Встречались «холодные сапожники» и на других рынках. Всего их в Москве насчитывалось в то время две — две с половиной тысячи. Зарабатывать-то людям надо было. Большинство из них — неудачники. Голь перекатная. Снимали в семьях углы или комнатку на окраине, в которой селились по пятнадцать — двадцать человек и спали на полу, вповалку.

В Москве искали возможность хоть как-то прокормиться не только «холодные сапожники». В конце двадцатых наладили снабжать Москву метелками из прутьев жители Рязанской волости Московской губернии (тогда ведь Рязанской области не было). Жили они артелями человек по семь-восемь в лесу, в шалашах. Документов у них не было. Зато в каждой артели была своя баба, жившая в том же шалаше и «выполнявшая, — как писала газета «Вечерняя Москва», — все обязанности, какие на нее возложила природа и условия дикого существования». Говорили, что в таких «бригадах» состояло тогда около ста человек. Метелки артельщики сбывали дворникам, а из Москвы в свои шалаши везли водку.

В середине двадцатых годов слонялись по Москве без копейки в кармане и крестьяне, приехавшие на заработки. В Москву их тогда прибывали тысячи. Ночевали они в ночлежках, а то и прямо на улице. Дело в том, что в апреле начинался строительный сезон, а еще зимой и ранней весной столичные хозорганы посылали в деревни своих агентов-вербовщиков нанимать рабочую силу. Агенты, не брезгуя самогоном и взятками, нанимали крестьян, те приезжали в Москву, где их никто не ждал. Приходилось тогда бедным крестьянам наниматься в строительные артели к частным подрядчикам на тяжелых и невыгодных условиях.

Около Устьинского моста через Москву-реку располагался Устьинский рынок — «Устье», как его еще называли. Здесь, на огражденном канатом месте, с шести до девяти часов утра, то есть до начала его работы, уже происходил торг всяким барахлом. Площадь рынка была покрыта асфальтом. Палатки торговали металлическими изделиями (водопроводными кранами, гирями, тисками), мехами (овчиной, каракулем), кожей. На земле валялся залежалый, бросовый товар: рваные галоши, сапоги, одежда. Авось кто-нибудь да купит. Не каждому, наверное, новые галоши были по карману. Для взрослых они стоили 3 рубля 75 копеек, а для детей — 2 рубля 5 копеек.

Между улицами Буженинова и Суворовской — Преображенский рынок (в наше время, после закрытия в начале девяностых годов старого Тишинского рынка, на Преображенском рынке еще продолжают торговать всяким старым хламом). На этом рынке в конце двадцатых годов стояло много палаток государственного сектора. Площадь была залита асфальтом, а по воскресеньям вдоль Суворовской улицы выстраивались подводы, приехавшие с продуктами из сельской местности, и торг шел прямо с них. Здесь уже торговля была на девять десятых частной.