Царица Хатасу - Вера Крыжановская

— Оставь меня, — сказала Нейта, с гневом отталкивая ее. — Я ненавижу Хартатефа и не понимаю, почему я должна стать его женой. И без его золота мы достаточно богаты, а милость Хатасу может поднять Кениамуна так же высоко, как и Хартатефа. Я брошусь к ногам царицы. Она любит меня и сумеет избавить от ненавистно го брака.

Беспокойство скользнуло по лицу Сатати но, поборов себя, она дружески пожала руку девушки.

— Дорогая моя Нейта, уверяю тебя, что подобный шаг ни к чему не приведет. Нечего больше и говорить об этом. А теперь успокойся и ступай одеваться. Тебе давно пора подумать о туалете. Если ты не хочешь нравиться своему жениху, то принарядись хотя бы для Кениамуна. Ведь он тоже будет на банкете.

— Конечно, я не хочу нравиться Хартатефу! Если Пагир осмелится представить его как моего жениха, я устрою скандал и объявлю всем, что отказываю ему. Потом я обращусь к царице и предоставлю все ее решению.

Она встала, вырвав свои руки из рук Сатати, и стремительно вышла, сильно хлопнув дверью. Она даже не заметила, что дверью зацепила брата.

— Неужели необходимость выйти замуж за Хартатефа вызвала у Нейты такое очаровательное расположение духа? — спросил, смеясь, Мэна.

— Именно, — ответила Сатати, задумчиво облокачиваясь на подушки.

Мэна сел, наклонился к ней и пробормотал, устремив на нее дерзкий пылающий взгляд:

— Как ты прекрасна сегодня, Сатати. С некоторых пор я открываю в тебе все новые прелести. Сказать тебе почему?

Нежная улыбка осветила лицо молодой женщины.

— Ты скажешь какую — нибудь глупость, — сказала она, прижимая свою холеную руку к губам Мэны. — Что сказал бы Пагир, если бы слышал тебя?

— Пусть он посмеет ревновать, я живо заставлю его замолчать! — воскликнул офицер. — Я знаю, кому он расточает нежные имена и драгоценные камни.

Яркая краска выступила на щеках Сатати.

— Это только слова, Мэна, но можешь ли ты доказать их?

— Нет, нет, это ниже меня. Я хотел только дать тебе понять, что ты отплатила бы только долг, подарив мне свою благосклонность. Скажи лучше, чем ты была озабочена, когда я вошел сюда?

— Меня беспокоит Нейта, — сказала Сатати, с трудом преодолевая свое ревнивое любопытство. — Малютка просто взбешена. Она не хочет слышать даже имени Хартатефа и грозит устроить скандал. Если ей помешают выйти замуж за Кениамуна, она собирается идти жаловаться царице.

— Ха, ха, ха! И подобная угроза может беспокоить тебя? — снисходительно рассмеялся Мэна. — Успокойся, у царицы есть дела поважнее, чем выслушивать жалобы девочки. Болезнь Тутмеса и интриги жрецов в пользу изгнанника в Буто доставляют ей довольно забот.

— Все это так. Тем не менее, я убеждена, что Хатасу найдет время выслушать Нейту и обратить внимание на ее жалобы и желания. Не пренебрегай опасностью, величину которой ты не в состоянии оценить.

Взгляд, сопровождавший эти слова, сразу подействовал на воина.

— Но, — сказал он серьезно, — что может внушать Хатасу такую слабость к моей сестре? Я давно уже подозревал, что с Нейтой связана какая — то странная тайна. Я вижу, Сатати, что ты посвящена в нее. Доверься же мне и открой правду.

Мэна склонился и прижал свои губы к обнаженной руке молодой женщины.

— Мэна, ты ошибаешься. Какая тайна может быть связана с твоей сестрой? Не воображай ничего подобного. А теперь оставь меня, мне нужно еще одеться.

Мэна тотчас встал.

— В таком случае, до свидания, А я пойду пока к Нейте и постараюсь ее успокоить. В гневе она способна непоправимо оскорбить Хартатефа, а я боюсь даже подумать, к чему это может привести.

Он быстро направился в комнату сестры. Через минуту, приподняв полосатый ковер, служивший портьерой, и заглянув внутрь комнаты, он убедился, что появление посредника будет очень кстати. Посреди комнаты стояла Нейта с пылающим лицом и сверкающими глазами. Она упорно отталкивала руки служанки, почти со слезами повторявшей:

— Дорогая, маленькая госпожа моя, солнце очей моих, успокойся, позволь нарядить тебя! Разве ты не хочешь больше пленять глаза всех? Взгляни на эту гирлянду, как чудно она идет к твоим черным волосам!

— Я не хочу гирлянды, которую должна предложить этому чудовищу, и не стану наряжаться! — кричала Нейта, отталкивая цветы и срывая ожерелье, только что надетое на нее. Жемчуг рассыпался по полу. Сломанное опахало, разорванная туника и обрывки цветов, усыпавшие комнату, подтверждали гнев капризной красавицы.

Не ожидая продолжения, Мэна подошел к ней.

— Здравствуй, Нейта, — весело воскликнул он, схватив обе руки сестры и прижав их к губам, давая возможность служанке застегнуть пояс на девушке и украсить ее голову гирляндой цветов.

— Как ты прекрасна в этом наряде, и, бесспорно, ты первая красавица в Фивах, — продолжал он, не переставая крепко держать ее руки. — Но успокойся, и поговорим немного.

— Оставь меня, Мэна, ты тоже в заговоре с моими врагами и желаешь мне несчастья, — ответила она, пытаясь высвободить руки. — Какая я несчастная! Никто не хочет защитить меня от ненавистного человека. Несмотря на мое отвращение и презрение, он преследует меня своей любовью и сумел склонить всех вас на свою сторону. Если ты пришел говорить о нем, убирайся вон, — она оттолкнула его. — Я не хочу ничего слышать, не хочу наряжаться! Я не назову его своим женихом и сама буду защищаться от этого отвратительного существа.

Приход Сатати прервал эту взволнованную речь. Она принесла дорогую шкатулку и поставила на стол перед Нейтой.

— Взгляни, капризница, что прислал твой жених, кроме корзин, переполненных материями, благовониями и другими сокровищами, ожидающими тебя в галерее, — сказала она и, приподняв крышку, показала девушке великолепные украшения из жемчуга и сапфиров.

Несмотря на свое негодование, Нейта наклонилась и с восторгом стала рассматривать широкую диадему, браслеты и ожерелье в три ряда, огромной цены.

— О, это великолепно! — невольно вырвалось у нее.

— Эти драгоценности достойны царицы. У тебя будет немало завистниц, когда ты станешь носить их, — прибавила Сатати и, делая знак негритянке подать зеркало, поднесла ожерелье к шее Нейты. — Взгляни, как ты прекрасна!

Глаза девушки начали разгораться. Она без сопротивления позволила застегнуть на себе ожерелье, сама надела браслеты и с видимым удовольствием стала любоваться собой.

— Я сознаюсь, что эти драгоценности идут мне, — сказала она, кокетливо поправляя ряды ожерелья. — Но я наряжусь все — таки не для Хартатефа. Я ненавижу его.

— Это твое дело. Но, во всяком случае, ему ты будешь обязана триумфом, ради чего сегодня ты могла бы быть с ним полюбезнее. Пойдем, Мэна, Пагир разыскивает тебя, а мне надо поскорее одеться.