Кольцо приключений. Книги 5, 6, 7 - Олег Северюхин

По сравнению с японцами, египтяне вообще метеоры. Те дня за три-четыре принимают любое решение. У персов есть такое волшебное слово – «фардо» – завтра. Любое дело оставляется на фардо. Фардо переносится на другое фардо. И может переноситься до бесконечности. Никто не отказывает, просто переносят на фардо. Вероятно, после общения с персами и появилась русская пословица: не оставляй на завтра, что можно сделать сегодня.

Хотя все ждали нашего приезда, но корабль даже и не думал трогаться, а носильщики-рабы что-то носили в город с корабля и из города на корабль. Особенно интересны были горшки, завязанные сверху кожей со смоляными фитилями. Как будто бомбы какие-то.

Как я и ожидал, на белую женщину глазели во все глаза купцы, гребцы и носильщики. Татьяна держалась за моей спиной, а я постоянно делал свирепое лицо, даже когда занимался изучением смешанного греко-египетского наречия, на котором общались почти все торговые люди.

Все знали, что мы скифы, а скифов побаивались за жестокий нрав и свирепость в отношении обидчиков.

– С такими лучше не связываться, – думали благоразумные люди, и старались обходить скифов от беды подальше.

Один из купцов проводил нас в город, чтобы показать храмы, виллы знатных греков, египетские торговые дома. Ничего выдающегося я не увидел. То, что видел раньше на картинках, представлялось величественными сооружениями, а на деле все оказалось не так уж большим без блеска и шика, как в американских исторических фильмах.

Я даже сейчас не могу понять, почему обыкновенный примитив, обусловленный отсутствием инструментария и технологий, выдается за верх архитектурного искусства. Не знаю, хотя греческие камнерезы были настоящими художниками и точными копиистами человеческого тела, так же как и ювелиры, делавшие очень красивые украшения, которые в виде подделок наполняют сейчас все восточные базары.

Наш гид как-то между объяснениями обмолвился, чтобы мы не очень доверяли Эфраиму, – очень хитрый человек, – предупредил он.

Городишко был маленький, расположен в удобной бухте и назывался Херсонес. Это потом он пережил огромное количество хозяев, пока не стал называться Севастополем.

– Владимир, – тихо сказала Татьяна, – а, может, ты крутанешь свое кольцо, и мы окажемся снова в нашем времени?

– Я бы крутанул, – сказал я, – но нас сразу арестуют жовтоблакитники с трезубцами, а беспека будет нас пытать. Честно говоря, нужно было возвращаться тогда, когда мы были в принявшем нас племени, там бы хоть были в районе нашей Северной Осетии.

– А что имеешь против жовто-блакитной республики? – внезапно обиделась на меня Татьяна.

– Ничего. Я к этой республике отношусь очень хорошо и к людям отношусь с теплотой, – сказал я, – но на гербе этой республики знак, запятнавший себя сотрудничеством со свастикой. Этот знак стал определять психологию государства и людей, а руководство республики делает все, чтобы стать официальным врагом России, вступив в блок, созданный для ее уничтожения. Даже в небольшой войне, развязанной Америкой против России на Кавказе, эта страна встала на сторону агрессора. Как мне к ней относиться? Все сказки о том, что это старорусский знак уничтожаются другой сказкой о том, что свастика – это тоже старинный знак солнца и не несет на себе никакой негативной энергии. Лично я считаю, что этот знак, вынесенный на герб республики, является оскорблением для всего русского народа, боровшегося не на жизнь, а на смерть с фашизмом. Вот скажи, что ты думаешь об этом? – и я прутиком на земле нарисовал ей ромбовидный рисунок.

Татьяна посмотрела и сказала:

– Мне кажется, что это какая-то фашистская эмблема то ли организации, то ли полковой знак. Смущают меня русские буквы или ты хочешь сказать, что это тоже относится к той республике, о которой мы только что говорили?

– Не относится, – сказал я, – но ты сразу на вид оценила, что это фашистский знак. Точно также весь русский народ воспринимает герб республики как знак, долгое время красовавшийся рядом с фашисткой свастикой. А рисунок, который ты назвала фашистским, называется «юнден», и в первые годы после победы революции в России являлся гербом Калмыкии. Буквы указывали на принадлежность Калмыкии к РСФСР – Российской Советской Федеративной Социалистической Республике. И из-за принадлежности «юндена» к нацистской символике герб был изменен.

– Но ведь герб и гимн – это народное волеизъявление, – не сдавалась Татьяна.

– Ты говоришь так, как будто лично участвовала в голосовании за государственный герб и гимн, – усмехнулся я. – Даже в России никто не спросил народ о гербе, гимне и государственном флаге. Царский флаг и герб, коммунистический гимн. Если уж менять, то менять все, и гимном должна быть песня, которую написал артист Михаил Ножкин. Помнишь, в фильме «Освобождение» он играл командира пехотной роты, который пел «А я в Россию домой хочу, я так давно не видел мамы». Давид Тухманов написал для нее музыку. Эта песня-гимн могла бы объединить интересы всех людей в России, она легко запоминается, легко поется, запоминалась бы даже малыми детьми и пелась с чувством гордости за свою Родину. Когда все поют нынешний гимн, я пою этот, потому что это моя Россия, моя Родина и весь мир бы знал и пел этот гимн:

Я люблю тебя, Россия,Дорогая наша Русь.Нерастраченная сила,Неразгаданная грусть.

Ты размахом необъятна,Нет ни в чем тебе конца.Ты веками непонятнаЧужеземным мудрецам.

Ты добром своим и лаской,Ты душой своей сильна.Неразгаданная сказка,Синеокая страна.

Я б в березовые ситцыНарядил бы белый свет.Я привык тобой гордиться,Без тебя мне счастья нет!

Я пел песню, а Татьяна сидела рядом и плакала. И у меня непроизвольно увлажнились глаза.

– Ты что, – спросил я, обняв ее за плечи, – по дому соскучилась?

– Я всегда плачу, – сказала она, – когда слышу эту песню. А когда слышишь «Ще не вмэрла» или «Еще не сгинэла», то почему-то злость берет на всех и вся. Правильно ты говоришь, если на бригантине с алыми парусами висит пиратский флаг, то это пиратское судно. Если в гимне мотив мести, то дружбы с традиционными друзьями не будет. Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Если страна вступила в НАТО, то о дружбе с Россией она по определению говорить не может, потому что должна вести против России разведку, информационную войну и готовить войска к предстоящей войне с Россией. А у меня ведь в той республике много родственников живет. Получается, что если США прикажет, то братья пойдут против братьев?

– Еще как пойдут, лишь бы заслужить одобрительный кивок заокеанского дяди, – успокоил я ее. – А ты у меня политик.

Наконец, товары были загружены, гребцы прикованы к сиденьям, купцы развалились на палубе, береговые рабы оттолкнули наш корабль в море и старший над гребцами стал подавать команды для выруливания из гавани. Затем подняли парус, и корабль стал медленно выходить из бухты. Парусные суда идут тихо, поэтому только к вечеру за горизонтом скрылись очертания чужого нам города, ставшего утерянным городом славы российского Военно-Морского Флота.

Глава 9

В морских вопросах, признаюсь сразу и честно, я профан. Доведись мне вести судно, я даже посредине моря найду мель, на которую наскочит наш корабль. Шкипер наш был человек опытный, ловко ловил ветер, и мы с ним неслись по морю. Неслись, это нам так казалось, но мы шли очень медленно. Первая ночь прошла спокойно. Море было спокойное. Я уже перестал бояться морской болезни, как вдруг откуда-то налетел ветерок, и волны сразу стали хорошо заметными. И тут я понял, что организм мой просто не встречался с таким испытанием, но привыкнуть сможет. У меня сразу пропал аппетит, хотелось чего-то горького, чтобы заглушить то неприятное, что старалось покинуть мой желудок. К вечеру ветер успокоился, и мы спокойно улеглись спать на отведенном нам месте.

Проснулся я от того, что кто-то заткнул мне рот и связывал сзади руки. Татьяна уже лежала связанная рядом. Ночь была ясная, и все было хорошо видно. Рядом с нашим судном стояло и терлось о борт другое судно, какие-то тени мелькали по палубе.

Я услышал голос Эфраима, говорившего с человеком с повязкой на голове и с мечом в руках:

– Ты почему грабишь наше судно? Я тебе дал деньги за двух человек, забирай их и уходи. Мы идем своим путем, а вы идете своим путем.

– Ты, Эфраим, либо дурак, либо очень хитрый, – говорил разбойник. – Неужели ты думаешь, что Мирали уйдет с кошельком твоих мелких монет? Половина товара моя.