Решение Смольникова - Рустам Ниязов

Сухраб вернулся в джип. Торопливо, даже судорожно, вынул из верхнего кармана пиджака пластиковый цилиндрик с таблетками, и забросил одну под язык.

Майор принял сладкую крупинку нитроглицерина, потому что боялся сердечного кризиса. В последнее время он чувствовал себя неважно. Пару месяцев назад, на медкомиссии, молодая врач вытащила из маленького портативного кардиографа листок бумаги и нахмурила свой лобик. Она взяла карандаш, чиркнула что-то на кардиограмме и показала ее майору.

— Вот эти «эстэшки» мне совсем не нравятся, — сказала она в ответ на его недоуменный взгляд.

— Я не разбираюсь в ваших терминах, что означают эти самые «эстешки»? — спросил он.

— Это означает, господин майор, что надо бы вам педальки понажимать...

— Какие еще педальки? — совсем растерялся Сухраб.

Что это еще за педальки, он узнал уже в алматинском кардиоцентре, где его без очереди приняла Зоя Владимировна Самойлова, врач высшей категории. Медсестра проводила его в комнатку с велоэргометром, закрепила на его теле датчики и попросила крутить педали с постоянной скоростью один оборот в секунду. Сначала ему это показалось даже забавным, но с каждым разом медсестра увеличивала нагрузку, и сохранять прежнюю скорость стало очень трудно. В загородном тренировочном зале, принадлежавшем спецназу «Арыстан», куда ездили офицеры не только из КНБ, но и из других ведомств, включая внутренние войска, он предпочитал работать со штангой и другими тяжестями. Всякие там беговые дорожки и велосипеды не любил и не понимал, какой может быть от них кайф. Да и бегал он хорошо, возрастные свои нормативы перекрывал шутя.

Долго в тот день майор просидел в кабинете врача. Маленькая черная мушка, едва проснувшаяся от зимней спячки, апатично летала по кабинету. На экране компьютера мельтешила заставка в виде четырехцветного флага «Windows». Врач изучала его кардиограмму с карандашиком, надев очки. Время от времени она поднимала голову и беседовала с ним тихим монотонным голосом. Под стать ей самой и всему интерьеру, были и мерно тикающие настенные часы, такие же механические и беспристрастные.

Сухраб слушал этот бесконечный «тип-тип-тип...» и в душе у него постепенно становилось так кисло и сумрачно, словно он потерял кошелек или получил известие о смерти родственника. Исподволь, минута за минутой, к нему приходило понимание того, что спокойная жизнь, полная надежд и уверенности, прошла и больше уже не повторится.

— У вас положительная проба, — сказала, наконец, Зоя Владимировна, продолжая заполнять бумаги. — Вам надо пройти эхокардиографию, и, пожалуй, надо еще сделать развернутый анализ крови.

— Зоя Владимировна, я не чувствую никаких проблем с сердцем, — сказал он, пытаясь отстоять этот прежний мир, ускользавший куда-то далеко за горизонт.

— Да? — посмотрела она на него из-за очков.

— Да, никаких ощущений.

— Вот они, ваши ощущения, — потрясла она розовым листочком кардиограммы. — Бессимптомная коронарная болезнь сердца.

— И что это означает?

— Это означает — ишемия.

Сухраб внутренне весь съежился, собрался в комок, как перед броском. Слово «ишемия» было ему знакомо. Внезапная коварная болезнь, которая может навалиться где угодно: ночью в постели, в туалете, в бассейне, на стрелковом полигоне, за рулем.

— Для начала попьете нитромазин, по две капсулы, — продолжала делать свое дело Самойлова, заполняя направление. Шариковая ручка, ведомая уверенной рукой, с тихим шорохом выписывала буквы и цифры его диагноза.

— Знаете, как мои пациенты называют это лекарство? — врач глянула на него своими большими карими глазами.

— Как?

— Нетормозин! — и сухо засмеялась, продолжая заполнять бумаги.

Сухраб вяло улыбнулся в ответ, не понимая, что здесь смешного. «Неужели, она лучший кардиолог в Казахстане?» — задавался он вопросом, глядя на нее. Немного полноватая, в старомодных истоптанных туфлях, она абсолютно не производила на него впечатления «крутого» человека. «Крутого» в том смысле, в котором он привык воспринимать людей вообще. Возможно, в этом проявлялась его ограниченность по жизни, накладываемая особенностями службы в одном из самых закрытых учреждений страны. Он не знал, к примеру, сколько стоит сейчас проезд на автобусе или маршрутке, потому что давно не ездил в общественном транспорте. Не знал размер минимальной пенсии, потому что его собственные родители жили исключительно на его денежные переводы и о пенсии даже не вспоминали.

Тот факт, что перед ним сидит действительно невероятно «крутой» специалист по болезням сердца, ничем не был подкреплен, ни внешностью врача, ни его умением и манерой говорить, ни размером доходов или количеством машин и квартир.

Самойлова, тем временем, захлопнула медицинскую карту и протянула ему серые листочки с рецептами и направлениями.

— Рекомендую вам обзавестись нитроглицерином. Когда будете выходить отсюда, медсестра даст буклет, там распечатаны инструкции для вас и ваших близких о том, как вести себя приступа.

— От приступа? — удивился майор.

— Если мы обойдемся без госпитализации, вам лучше будет предупредить своих коллег на работе, и ознакомить их с этой инструкцией. Не стесняйтесь, пожалуйста, огласки своей болезни. От того, как будут вести себя люди вокруг вас в момент кризиса, зависит порой жизнь.

— Вы хотите сказать, что у меня может быть приступ? — голос майора стал рыхлым, наполнился характерным дребезгом, выдавая сильнейший стресс, в котором он сейчас находился.

Она терпеливо вздохнула и сняла очки.

— Сердечный приступ может случиться даже у абсолютно здорового человека.

— Зоя Владимировна, а может — ошибка? — майор продолжал спорить, даже не с ней, а скорее, с самим собой. — Может, ваши приборы врут? У меня нет болей в области груди, нет приступов удушья, ничего нет!

На лице Самойловой появилась специфичная профессиональная улыбка, некая помесь терпения, понимания и, конечно, иронии.

— После эхокардиографии, мы с вами еще раз встретимся и обсудим этот вопрос. Но, поверьте мне как врачу... — Самойлова пристально посмотрела на него, акцентируя внимание пациента на слове «врач», — у вас ишемия, и с этим шутить — не стоит.

Он поднялся и направился к выходу. У самых дверей Самойлова окликнула его.

— Я вижу, что не убедила вас. Хотите, я вам приведу один аргумент, чтобы вы осознали, как все серьезно?!

Сухраб вернулся и присел на кресло.

— Да, я слушаю вас.

— У вас хобби какое-нибудь есть?

Сухраб пожал плечами и задумался на пару секунд.

— Да, есть, рыбалка.

— Можно я угадаю: в последнее время вы не ходите на рыбалку.

— Ну, угадали и что с того?

— А что еще вы любите? Бильярд любите?

— Ну, в общем, играл раньше.

— А сейчас перестали?

— Некогда. Много работы, знаете ли...

Зоя Владимировна снова надела очки и сложила руки замком.

— Когда у человека заболевает сердце, он теряет интерес к жизни. В этом и есть особенность болезней сердца. Вы не ходите на рыбалку, не потому что работа вас заела. Ее и раньше было много, этой вашей работы. Сердце у вас больное, поэтому и не ходите.

Она отвернулась к компьютеру, давая понять, что ставит точку в этом споре.

— Жду вас через три дня, не позднее, — сказала она ему на прощание.

Закрыв за собой окно, Смольников включил фонарик, привязанный к рукаву кусочком скотча. Стекло фонарика было на три четверти закрашено черным фломастером, поэтому тонкий луч едва-едва выхватил из темноты какие бесформенные фрагменты мебели.

— Свети только под ноги, — сказал Омаров, осторожно продвигаясь вперед. Весь зал битком был набит старыми пыльными стульями и столами.

Старательно огибая препятствия, Саша подобрался к двери, поддел ее снизу ломиком и снял с петель. Следом вступил в действие Омаров, он навалился на нее, пытаясь высадить дверь плечом.

— Нет, так не получится! — прошептал Смольников, внимательно оглядывая створку. Старая типовая конструкция не позволяла запросто выдавить ее, нужно было повозиться.

Они взялись за монтировки, концы которых специально обработали точильным кругом, и стали выковыривать углубление под язычок замка. Наконец, дверь поддалась и, после короткой приглушенной возни, распахнулась.

Первым делом нужно было обезвредить сторожа. Они медленно пошли по черному жерлу коридора, касаясь стены руками. Каждый шаг отзывался тихим скрипом деревянного пола, покрытого линолеумом и обитого на стыках истертыми до блеска железными полосками. В коридоре стоял стойкий запах химии и пыли.

Тихо зашли в туалет и убедились, что он пуст. Натянули на лица платки. Омаров достал из кармана нож. Так же тихо и уверенно спустились на второй этаж и проверили его от начала до конца. Весь этаж полностью был отдан под лаборатории. Под лучом фонарика белели таблички с диковинным и устрашающими, на первый взгляд, названиями типа: «Лаборатория экологии вирусов», «Лаборатория противовирусной защиты».