Психология манипуляции. Феномены, механизмы и защита - Евгений Леонидович Доценко

общения можно рассматривать как сообщение, звучит тривиально в свете коммуникативных теорий общения. Все, что касается речи (речевого высказывания как текста, включенного в контекст целостного сообщения), практически сразу может быть подвергнуто традиционным приемам интерпретации текста. Иначе обстоит дело с невербальным сообщением — нужно еще доказать, что к нему можно применять те же исследовательские инструменты.

Обоснование адекватности герменевтического подхода к исследованию событий, действий сделано П. Рикёром (1995-а). Он отмечает следующие свойства действий, роднящие их с текстом.

1. Действие может быть прочитано. Во-первых, само действие формируется с помощью знаков, правил, норм, значений, совокупность которых «не коренится изначально в головах», но включена в действие. Во-вторых, действия имеют строение, сопоставимое со строением текста. «Невозможно понять смысл какого-либо обряда, не определив его место в ритуале как таковом, а место ритуала — в контексте культа и место этого последнего — в совокупности соглашений, верований и институтов, которые создают специфический облик той или иной культуры; ... таким образом, можно интерпретировать какой-либо жест, например поднятую руку, то как голосование, то как молитву, то как желание остановить такси... в этом смысле сама интерпретация конституирует действие» [Рикёр 1995-а, с. 11—12]. В-третьих, «действие всегда открыто по отношению к предписаниям, которые могут быть и техническими, и стратегическими, и эстетическими, и, наконец, моральными» [Рикёр 1995-а, с. 12]. Это означает, что действия, подобно знакам, могут наполняться различным содержанием, приобретая каждый раз иное значение, понимание (восстановление) которого требует специальной работы, в существенных чертах совпадающей с процессом чтения текста.

2. В действии есть свое содержание — то, что может быть понято. Это содержание, равно как и временная развертка действия, обладает самостоятельной внутренней логикой. «Говорить о действии... значит сопоставлять такие термины, как цель (проект), агент, мотив, обстоятельства, препятствия, пройденный путь, соперничество, помощь, благоприятный повод, удобный случай, вмешательство или проявление инициативы, желательные или нежелательные результаты» [Рикёр 1995-а, с. 13].

3. Действие вписывается «в ткань истории, на которую оно накладывает отпечаток и в которой оставляет свой след; в этом смысле можно говорить о явлениях архивирования, регистрирования (английское record), которые напоминают письменную фиксацию действия в мире...» [Рикёр 1995-а, с. 17—18]. Отсюда прямо вытекает, как указывает автор, проблема ответственности, которой в данном исследовании уделено немало внимания.

Вместе взятые указанные три свойства действий как практических событий, порождаемых человеческой инициативой, ,-позволяют говорить о них как о квазитексте. «Как и в сфере письма, здесь то одерживает победу возможность быть прочитанными, то верх берет неясность и даже стремление все запутать» [Рикёр 1995-а, с. 18]. (Забегая несколько вперед, отмечу, что последняя фраза приведенной цитаты непосредственно подводит к феномену манипуляции.)

Таким образом, вполне корректным является перенос приемов герменевтики на действия человека, а следовательно, и на всю его деятельность. В этом контексте название популярной книги «Читать человека — как книгу» [Ниренберг и Калеро 1990], хорошо знакомой широкому кругу наших читателей, из статуса метафоры возвышается до методологического принципа.

1.2.2. Доступность контекстов

Психологическая сущность понимания как получения посланного кем-то сообщения заключается в мыслительной деятельности, позволяющей соотнести слово, высказывание или текст с объектом или идеей, которые имеет в виду автор сообщения. Эта деятельность состоит в выяснении направления «языкового жеста», указывающего на объект [Харитонов 1988]. В своей простейшей форме определение понятия (наполнение содержанием «имени» объекта) состоит в указательном жесте (остенсивное определение). В более сложных случаях используются различные виды отсылки к уже известным объектам: сравнение («похоже на»), подведение под категорию («относится к»), конструирование («состоит из») и т. п. Таким образом, понимание в своих механизмах основано на установлении связей.

Процесс истолкования текста — как понимания более высокого уровня сложности — также явно базируется на установлении связей, но уже с более сложными объектами — контекстами . В этом смысле истолковать текст, высказывание или слово означает поместить их в такие рамки, в семантическом поле которых они получают новое значение, обогащаются новыми смысловыми связями: «Каждое слово (каждый знак) текста выводит за его пределы. Всякое понимание есть соотнесение данного текста с другими текстами» [Бахтин 1979, с. 364].

* Интересно, что само слово текст происходит от латинского textum — ткань, связь, построение. Приставка con- (лат.) в слове контекст означает объединение, общность, совместимость, что еще больше подчеркивает усложнение структуры и многообразия связей между элементами.

Толкование текста оказывается тем богаче, чем с большим количеством контекстов он соотнесен, чем больший круг идей вовлечен в это толкование, чем тоньше и неожиданнее смысловые связи, чем интереснее их компоновка. Станет толкование богатым или нет зависит от двух факторов. Первый — потенциальный — заключается в самом тексте (или сообщении) и состоит в том, насколько в нем сохранены исходные связи с родственными контекстами, а также от степени доступности последних (наличие в тексте указателей на них). Второй — актуальный — фактор заключается в квалификации толкователя, его готовности и умении обнаруживать и описывать смысловые связи.

Самым богатым по количеству сохраненных (не подвергшихся отсеву) контекстов надо признать живое событие — текущее действие, актуальную деятельность («лучше один раз увидеть...»). Понятно почему — жизнь всегда богаче любого ее описания. Поэтому предмет нашего интереса — поведение человека — представляет в этом смысле идеальный текст: предельно насыщен контекстами и поэтому неисчерпаем для истолкования. Однако каждое событие уникально и быстротечно, заканчивается и исчезает прежде, чем мы успеваем его объяснить. Поэтому для научных и учебных целей приходится пользоваться его описанием, которое возможно многократно подвергать интерпретации. Такое описание в нашей работе выступает в роли стимульного материала — предмета экспертной оценки. Следовательно, раз уж мы имеем дело с описанием, то хотелось бы знать, насколько по нему можно судить о самом предмете описания, то есть насколько в нем сохранены контексты. Обсудим некоторые признаки, свидетельствующие о том, что эти контексты не утеряны.

Присутствие в тексте множества контекстов прямо отражается в многоуровневости, многоплановости, «многоэтажное™» описания, наличии в нем разнообразных пластов. Таких, например, как фабула, идейный ряд, художественные аспекты, психологические наблюдения, комментарии, отношения, мысли, эмоции, правила... Их разнообразие кажется случайным лишь при перечислении, когда запятая рассматривается как место стыка. В хороших текстах, как и в жизни, все онтологические и семантические горизонты образуют «контрапункт» мотивов, то сплетающихся, то противостоящих друг другу.

Множественность систем отсчета (точек рассмотрения, позиций) также свидетельствует о сохранении связи с заметно большим количеством контекстов, чем при одномерном взгляде. С одной стороны, каждый контекст задает свои точки отсчета, а с другой, каждая позиция опирается на несколько наиболее родственных ей контекстов. «В действительности текст всегда есть нечто большее, чем линейная последовательность фраз; он