Мой дядя, честный вор в законе… (Классическая поэзия в блатных переводах) - Фима Жиганец

– Давай дальше! – азартно кричит он Валере.

– Что – «давай»? Пусть тебе твоя баба дает. Ты чем отвечать будешь? На тебе одни трусы остались. На попку играть?

– Что?! Почему на попку?! У меня в «сидоре» костюм спортивный лежит, его ставлю!

– Э, барахло какое-нибудь! Покажи.

– Что «покажи»? Весь мешок наружу выворачивать? Я отвечаю: еще ни разу не стиранный, я его даже не надевал!

Володя, махнув рукой, соглашается. Знает: если «ара» соврал – спрос будет суровый.

Игроки сгоняли несколько «апсиков» (конов) – и кавказец «вкатил» свой замечательный костюм. Вздохнув, полез в мешок – и извлек на свет жуткое, грязное, замызганное тряпье:

– Вот, держи! Как договаривались!

– Ты что, отморозок?! Оборзел?! Ты из какой помойки этот гнидник выкружил? Ты ж говорил – ни разу не надеванный, не стиранный!

– Слушай, я за свои слова отвечаю! Жена брата положила, да! Что, не видишь – ни разу не стирали? Конечно, я такое на себя не надену! А ты что, наденешь, да?!

«Гаманок»

Один из арестантов со «строгого» режима, Владимир Лужков, рассказал забавную историю.

Когда в 79-м году заморозили[2] в Южном Кузбассе Березовский лагерь особого режима, всех «полосатиков»[3] распихали по строгим зонам. Десятка три бродяг[4] попали на пересылку в Абагур. А как раз перед этим «братва» собрала все свои сбережения (около девятисот рублей) в общак[5] и стала прикидывать: как бы запулить эти бабки в лагерь, чтобы вертухаи[6] не отшмонали[7]? И решили действовать старым испытанным способом: снарядить «торпеду».

Вообще слово «торпеда» имеет в арестантском жаргоне несколько значений. Так, например, зовут подручных у авторитетов. Здоровых и недалеких парней используют для расправы над неугодными зэками или для исполнения других не слишком приятных поручений. Но в нашем случае речь идет о другой «торпеде»: о проносе за «колючку» запрещенных предметов тайным и, я бы сказал, «деликатным» способом. И вот каким.

Собранные купюры были свернуты в тугой рулон, запаяны в целлофан и отданы на хранение некоему Стасу – зэку, шестерившему на «отрицаловку»[8]. И тот эту самую «торпеду»… затолкал себе в задний проход (чтобы не нашли при обыске)!

Привезли «босяков» на пересылку. Тасуются они, ждут этапа на зону. А этапа все нет и нет. Через несколько дней все запасы у пацанов, прихваченные ими с «особняка», кончились. Зовут Стаса:

– Давай бабки доставай – шеметом[9]! Сейчас у шныря[10] жрачкой и чифирем разживемся.

Пошел Стас за ширму, которая отделяет от камеры парашу, попыхтел, вытащил капсулу. Гоп-компания отсчитала нужную сумму, остальное вернула «хранителю»:

– Сховай назад!

Прошло еще несколько дней. Отмеренная сумма была израсходована. Стаса опять погнали за ширму. Тот достал несколько бумажек, остальное – вернул «на место».

Через пару-тройку дней все в очередной раз повторяется. И так – в течение нескольких недель. Бухтит «казначей», но покорно плетется на парашу…

И вот однажды «братва» опять гонит Стаса за новой «дозой». Тот сердито фыркает, но деньги извлекает. Ребята отсчитывают, сколько требуется, а остальное возвращают Стасу:

– Храни, как зеницу ока!

И тут безропотный зэк не выдерживает:

– А может, как зеницу жопы?! Да вы меня задолбали! Я вам что, гаманец[11]?!

Завтрак для президента

Тот же Лужков вспоминал.

Лагерь в поселке Боровое Кемеровской области. Сюда после пятилетней отсидки на «крытой» (в тюрьме) пришел новый «пассажир» – зэк с «пятнашкой на ушах»[12] Володя Мальвинский. За плечами у Володи – уже несколько сроков. Наверное, он сам не знает, где больше пробыл – на воле или по зонам. Во всяком случае, о жизни на свободе он имеет довольно смутное представление.

Как-то, вмешавшись в спор арестантов о «высших материях», Володя гневно хлопнул ладонью по столу:

– Да разве кто из этих гадов, что в Кремле засели, думает о простых арестантах?! Они там, твари, каждый день горох с салом жрут! А мы тут брюквой красноармейской давимся…

«Знаю!»

«Курилка» в отряде. Один из осужденных, новичок, встретил своего земляка, из Таганрога. На зоне это – большое дело, тем более что других таганрожцев в отряде не было.

В общем, начались «базары за вольную жизнь», воспоминания о прошлом. А какие разговоры у «босяков»? Кто с кем бегал (то есть у кого учился воровскому ремеслу), с кем гужевался (пил-гулял), чудил… Короче: «Ты Сеньку-Змея знал?» – «Знал! А ты Петруху Колобка знаешь?» – «А то!»

Тут важно в грязь лицом не ударить. Ведь чем больше «правильных пацанов» у тебя в знакомцах, тем твой вес в глазах собеседника больше. Если даже про кого ты и слыхом не слыхивал – все равно брякни что-нибудь вроде «Было дело, вместе гуливанили у одной телки на хавире[13]»…

Вот и у земляков в курилке завязался примерно такой же разговорчик. Перебрали всех знакомых-незнакомых, вспомнили все, что могли-не могли… Уже в башке гудит, на ум ничего не идет, а остановиться не могут. И тут один другого спрашивает уже по инерции:

– Слышь, а ты знаешь этого?..

– Какого? – уточняет дружбан.

– Да забыл, как там его…

– А где живет?

– Да не помню!

– А с какого он года?

– Да что я, паспорт у него спрашивал?

Пауза. Дружбан морщит лоб. Вспоминает. Наконец, радостно восклицает:

– Знаю! Точняк – знаю!

Шопен для Лопаты

Преступный промысел мало совместим с понятием семейного очага. Не случайно по старым «воровским законам» «истинный босяк» не должен был жениться, иметь свой дом. Конечно, нынче мало кто из уголовников сознательно блюдет эти «заветы». Однако сам образ жизни «крадунов» приводит их в конце концов к потере так называемых социальных связей. От многих отворачиваются родственники, знакомые, уходят жены, отказываются дети…

Потому так много на строгом, тюремном и особом режимах арестантов, как говорится, «без родины и флага» – то есть самих по себе. Некоторые из них, пока здоровы и молоды, не очень тяготятся этим обстоятельством. А если к тому же близким требуется помощь – тут уж арестант триста раз вспомнит, что, как поется в песне группы «Лесоповал»,

Это блажь воровского закона,Но у жулика матери нет.

И всплывает в памяти моей одна история – грустная и смешная одновременно. Случилось это в 80-е годы, когда еще производство в колониях было крепким, а не упало «ниже уровня городской канализации», как говорят «сидельцы». Заработать арестант мог довольно приличные деньги – если, конечно, имел хорошую профессию и вкалывал нормально, то есть относился к касте так называемых «мужиков» – работяг.

Вот такой «мужик» чалился[14] в середине 80-х на одной из ростовских зон. Пахарь отменный, сварщик экстра класса. С рабоче-крестьянским «погонялом» – Лопата. В свои сорок годков – Андрюха Лопата. Бомбанул[15] Лопата в Целинском районе какой-то ларек по пьянке – ну, и подзасекся: попал за «колючку» в третий раз. Бывают такие дурни: и чего, казалось бы, не жить – профессия есть, деньгу неплохую зашибает, а вот поди ж ты – всегда вляпается в блудную[16]. Сам арестант – с Урала, на Дон залетел так, по случаю. За Уральскими горами осталась у Лопаты маманя престарелая, живущая на крохотную колхозную пенсию. Понятно, от такой старушки проку для зэка мало: на свиданку за тридевять земель не потащится (куда уж ей, развалится по дороге), деньжат не пришлет. Наоборот, все от сына ждет весточку да какой-никакой помощи.

Поначалу Андрюха посылал матери небольшие денежные переводы, благо зарабатывал он на промзоне неплохо, на квиток[17] кое-что перепадало. Но случилось так, что сварщику в очередной раз не пофартило. Дернула его как-то нелегкая: решил в воскресный день перекинуться в нарды с милым старичком-узбеком по прозвищу Шайтан-арба. Благообразный мухоморчик с седенькой жидкой бородкой, старичок был майданником[18] со стажем, чаще всего «работал на доверие»: никто из лоховатых[19] пассажиров не мог заподозрить в простодушном азиате опытного «крадуна».

Лопата нарды любил, но на деньги «шпилить»[20] опасался. Жаден был. А тут вдруг что-то нашло. Хороший месяц выдался, вкалывал сварщик на выполнении одного срочного заказа, отвалило ему начальство приличную сумму. И решил пацан покуражить, сел с бабаем[21] «сгонять фишку»[22]. Сел днем, а к вечеру уже оказался у Шайтана в долгах, как в шелках.

– Горачий ты малшик, – сочувственно улыбнулся Лопате старичок. – Шеш-беш[23] – это тебе не шахмат. Зидесь думат надо. Зидесь башка хитрый нужен, а не просто зарики[24] шивырять. А ты посмотри, сколко денги засадил – вай-ме…

– Слышишь, отец, я тебе все отдам, в натуре, – смущенно стал оправдываться Андрюха, чтобы азиат и окружающие не решили, что он «двинул фуфло» (то есть, проиграв, не может расплатиться). – У меня и на счете бабки есть, и ларек, сам знаешь, каждый месяц…

– Щито ты, Андрюша, зачем этот базар пустой? – ласково успокоил Лопату Шайтан. – Я тибе щито, первый день знаю? Ты мужик с понятием, я – тоже не махновец, да? Пусть пока долг молчит. Зачем твой ларек-хорек, никто тибе за жабры не берет. Спокойно паши, будешь просто на мене месячный норма выработки записывать, пажилому чилавеку на чай копейка будет падать…