Покоя не будет - Михаил Аношкин

— Одна сатана. В совхозе хозяин я, ты будешь путаться под ногами, будешь, будешь. Не все правильно делаю!

— Перед рабочими так почаще кайся, — довольно улыбнулся Ивин.

Медведев пропустил мимо ушей эту колкость.

— Будем с тобой лаяться, ты крючок, прицепишься — не отдерешь. Вывод ясен?

— Не совсем.

— Не буду же разжевывать. Врешь, что не ясен вывод. Ясен. Ты хитрый.

— Лучше нет Беспалова, так?

— А что Беспалов? Мне не мешает, и я ему не мешаю. Живем.

— Спасибо за откровенность, Иван Михайлович. Кажется, я сказал, что подумаю, если предложат идти к тебе? Теперь, пожалуй, сам попрошусь. Вот будут переизбирать Беспалова и попрошусь.

— Переизбирать?

— Ты думаешь оставят?

— Дела-а. Извини, надо посидеть одному.

Ивин поднялся, но уходить не торопился. Маялся: спросить — не спросить о Тоне? Что же стряслось на ферме? Взял из медведевской пачки еще одну папиросу, закурил. Медведев подвинул к себе бумагу, углубился в чтение, будто позабыл про Ивина. Олег Павлович терзался: спросить — не спросить? Пока маялся, в кабинете появился Беспалов. Поздоровался с директором, потом с Ивиным. Мешки под глазами, будто не спал подряд пять ночей. Пожимая сухую энергичную ивинскую ладонь своей мягкой и влажной, Беспалов сказал:

— Вы здесь — это хорошо, — и, повернувшись к директору добавил: — Хочу о «ЧП» на ферме…

— Я занят, — сухо отозвался Медведев, поморщился и выразительно посмотрел на Ивина: уходи, мол. У нас семейное дело и разберемся как-нибудь без тебя. Ты, чего доброго, раззвонишь на все управление, тогда потянутся ко мне комиссии — не хватало только возиться с ними!

Однако Беспалов директорского настроения не уловил и начал с ходу:

— Десять коров, Иван Михайлович, дело серьезное. С Зыбкиной надо взыскать по всей строгости. Такую зимовку пережили — страшно подумать! Но поголовье сохранили. И — пожалуйста! ЧП! Дело судом пахнет, я так полагаю, Иван Михайлович.

Сел на стул, видно было, что он возмущен до глубины души, но даже и теперь сохранил округлую неторопливость движений. Изнутри вроде бы горит, а снаружи даже не тлеет.

Медведев молчал, не хотел при Ивине вступать в полемику. Олег Павлович про себя усмехнулся: ничего, заговоришь — не выдержишь.

— Между прочим, — добавил Беспалов, — я с Зыбкиной беседовал. Ничего она не поняла из происшедшего, никаких выводов! На меня же и накричала, ногами затопала!

— Уж и затопала? — посмотрел Ивин на Беспалова насмешливо: чтобы Тоня ногами топала на парторга?

— Ну, не в полном смысле… Ни на грош у человека сознательности. И знаете, Иван Михайлович, что еще возмущает — доярки ее поддерживают. Тут, по-моему, влияние самой Прасковьи, авторитету у нее много, доярки не хотят против нее идти.

— Передают, будто ты судом стращал? — наконец нарушил молчание Медведев, разминая в пальцах новую папироску. Ивин докуривал вторую папироску, а он за четвертую берется. Волнуется? Ветер закрыл форточку, штора обмякла, перестала пузыриться. Медведев снова потянул за ниточку, висевшую на шпингалете, и штора снова гулко хлопнула.

— Никого не стращал. Я только сказал, что это дело судом пахнет.

— Семен Семенович, — чуть подавшись вперед, проговорил Медведев, не обращая внимания на Ивина, плюнул на всякую конспирацию. — Ты как считаешь: надо Зыбкину отдавать под суд или нет?

Беспалов поднял глаза на директора.

— Как тут сказать… — подбирая удобную формулировку, тянул с ответом Беспалов, но Медведев поторопил:

— Короче: да или нет?

Беспалов проглотил слюну, с надеждой перевел мучительно ищущий взгляд на Олега Павловича. Боже ты мой, как человеку трудно ответить сразу: а вдруг невпопад? Конечно, не ожидал, что Ивин великодушно подскажет нужный ответ, но надеялся по выражению лица, всегда такого живого, чутко реагирующего на любое душевное изменение, узнать, что об этом думает инструктор парткома. Однако чернобровое лицо Ивина словно окаменело: у губ легли продольные складки, крутой подбородок выделился резче.

Беспалов, ничего не прочитав на лице Ивина, нахмурился и отрезал, будто в омут кинулся вниз головой:

— Да.

Медведев задвигался, прикурил, повертел в руках коробок спичек, поглядел на этикетку, которая призывала беречь птиц, и остервенело бросил его на стол. Ивин усмехнулся, пододвинул стул — не стоять же — и сел верхом, положив руки на спинку. У Беспалова на лбу выступила испарина.

— Еще вопрос, Семен Семенович: о последствиях подумал?

Беспалов подался вперед, не понимая, о каких последствиях повел речь Медведев. Опять подвох?

— Помнишь, как неохотно доярки брали карбамид? Сколько бились, чтоб доказать: дело полезное, и, если с умом вести, то и безопасное. Помнишь?

— Помню.

— Ни хрена не помнишь, — обозлился Медведев и поднимаясь — большой, шумный человечище — повернулся к Ивину: — Баталия была! Убеждали, читали лекции, доказывали. Убедили-таки! Доказали. Надои повысились, и то, что зимовку без потерь провели — тоже карбамид помог! Помог, помог, не возражай, Семен Семенович! — он потряс рукой, в которой держал папироску, хотя Беспалов и не собирался возражать.

— Отдадим Зыбкину под суд, это дело простое. Завтра доярки от карбамидовой подкормки откажутся. Надои вниз. Корма, сам знаешь, какие у нас, слезы, а не корма — в прошлом году засухой унесло. Это одно. И человека погубим ни за понюшку табаку. Погубим или не погубим? — и посмотрел на Семена Семеновича.

— Прямо Соломон, Иван Михайлович, — облегченно улыбнулся Беспалов. — Прямо на обе лопатки меня положил. Сдаюсь.

— Не хвали, не хвали, нельзя тебе меня хвалить в присутствии товарища Ивина, боже упаси!

А у Ивина сердце ныло от этого разговора, ему казалось, что лицо пылает и оба собеседника это видят, хотя ничего они не видели да и видеть не могли — просто Ивин сильнее обычного хмурился и все. Последние слова Медведева вернули ему душевное спокойствие, словно камень упал с груди. Теперь можно подать голос.

— Иван Михайлович, — встрял он в разговор, — вот ты раскритиковал его, — он кивнул на Беспалова, — а сам-то как думаешь поступить?

— Как? — задумался Медведев. — В том и трагедия, что не знаю. Так оставить «ЧП» нельзя, это может повлечь за собой более тяжелые последствия. Колесо! Еще помощник такой — под суд требует отдать. Голову потерять можно.

— Коли так — посоветуйся с доярками, хуже от этого, я полагаю, не будет, — предложил Олег Павлович.

— А что? Тебя устроит?

— Почему меня? — насторожился Олег Павлович, но, уловив в глазах Медведева задорную искорку, понял, что директор хочет поймать его на слове, и настроился на насмешливый лад. — Меня-то устроит, а вот если Грайский нагрянет, тогда что?

— Ты что видел его?

— Вот здорово! Да он же весь твой совхоз поперек объехал, а ты и не знаешь.

— Дела-а…

— Так что воля твоя: хочешь принимай совет, а хочешь… я не требую.

— Не требуешь, но не ушел, пока все не выпытал.

— Я не выпытывал.

— Над душой стоял — это что, не выпытывал?

— Выпытывал, выпытывал, — засмеялся Олег Павлович. Беспалов перед уходом спросил:

— Петр Иванович в самом деле здесь?

— Здесь, здесь, — засмеялся Ивин. — Он вас найдет, не беспокойтесь.

Когда Беспалов ушел, Медведев поднялся и зашагал по кабинету. Под ним скрипнула половица, он остановился, встал на нее еще раз, скрип повторился.

— Расхлябалась, — сказал Медведев. — Надо будет Веньке-плотнику сказать — пусть наладит. — И к Ивину: — Слушай, Олег Павлович, давно хочу тебя попросить и забываю. Деликатное одно дельце есть. Помоги, если можешь.

Пододвинул стул, сел рядом с инструктором.

— Бабку Медведиху знаешь?

— Сам к ней на квартиру поставил.

— Героическая старуха, скажу тебе. Другая на ее месте давно бы загнулась, а эта держится, да еще и с достоинством. Верно?

— Да, пожалуй.

— Не верит, что Гришка — дезертир, насмерть убеждена старуха, что порядочный он парень. Как-то говорила: «Мне умирать никак нельзя, Иван Михайлович, про сына хочу доброе услышать, чтоб люди при мне это же слышали. Тогда и на покой можно». Откровенно, я тоже не верю, будто Гришка удрал с поля боя. Я его хорошо знал, ну, как самого себя.

— Дружили?

— Он на год моложе был, мне вот сорок три, а ему было бы сорок два. Недавно Люська, старшая моя, сует «Пионерскую правду» и говорит: тут про Медведева какого-то пишут. Может, из нашей деревни. Прочитал, и хотя много на свете Медведевых, чует сердце — Гришка это.

— Что там написано?

— Пионеры нашли патрон от противотанкового ружья, в патроне записку: «Товарищи погибли, осталась последняя граната, прощайте, погибаю, но не сдаюсь. Медведев». Какой Медведев? Медведихе ничего не говорю, и ты пока не говори, не надо.