Психология артистической деятельности: Таланты и поклонники - Гленн Вильсон

Гипотеза Шеффа, как и многие другие психоаналитические теории, с трудом поддается проверке, сколь бы правдоподобно она ни звучала. В ее поддержку Шефф смог предложить лишь выдержки из клинических отчетов, сообщавших, что у пациентов вслед за отреагированием часто наблюдалось резкое улучшение состояния и что отрегарование происходило, по-видимому, лишь в тех случаях, когда пациент не воспринимал терапевтическую ситуацию как угрожающую. К вопросу о терапевтической «дистанцированности» драмы мы вернемся в главе 12.

Согласно Шеффу, катарсический эффект драмы может быть не только индивидуальным, но и социальным. Если содержание драмы затрагивает общие для социума проблемы, то можно надеяться на коллективную разрядку. Если это произойдет, то напряженность внутри общества ослабнет, а социальные связи между его членами обновятся.

Какова бы ни была тема спектакля или фильма (насилие, страх, секс и т. д.), существует еще один аспект, учитывая который почти наверняка можно оценить, окажет ли подобное зрелище благотворное или негативное воздействие на аудиторию. Это – послание, или заложенная в его содержании «мораль». Большинство драматических произведений стремится передать зрителю некую идею или мнение, преподать урок или в чем-либо убедить. Можно сказать, что «Макбет», например, предостерегает против опасных последствий честолюбия, вышедшего из-под контроля, а «Отелло» – против гибельных ловушек ревности. Совершенно очевидно, что такой фильм, как «Полет над гнездом кукушки», указывает на опасность использования психиатрии в качестве средства социального контроля над «неудобными» членами общества. Воздействие, которое оказывают подобные произведения на аудиторию, зависит от того, насколько успешно им удается видоизменить наше мировоззрение; то есть насколько эффективно они выполняют функцию пропаганды авторских идей (не следует забывать при этом, что попытки в чем-либо убедить аудиторию иногда могут оказывать обратный эффект, лишь укрепляя нас в противоположном мнении).

Даже то, что на первый взгляд кажется всего лишь развлечением, на самом деле также может содержать послание. Такие мультфильмы, как «Папай-моряк» или «Том и Джерри» (которые, кстати, часто критиковались за жестокость содержания), могут косвенно внушать, что «хулиганы обязательно получат по заслугам» или что «не всегда прав тот, кто сильнее». Таким образом, при оценке потенциального вреда от того или иного спектакля или фильма всегда следует принимать в расчет и его потенциальную пользу.

Разумеется, не каждая «мораль» служит на благо общества. Некоторые фильмы (например, сериал о Рэмбо), по-видимому, оправдывают агрессию. Многим стало не по себе, когда президент Соединенных Штатов Рональд Рейган процитировал знаменитую фразу Клинта Иствуда, брошенную им своему обезоруженному противнику: «Ну, теперь ты у меня попляшешь», сделав это в ситуации усиления конфронтации между ведущими мировыми державами.

Некоторые люди осуждают порнографию, потому что открытое выражение сексуальности они переживают как угрозу. Но феминистки в большей степени озабочены внутренней идеей, которую несет в себе порнографическая продукция; иными словами, они опасаются, что порнография может изменить отношение к женщине, а следовательно, и обращение с ней. Мастерсон (Masterson, 1984) приводит факты того, что определенные виды порнографии способствуют взгляду на женщину как, прежде всего, на сексуальный объект (или, что еще хуже, как на объект насилия) и, следовательно, повышают вероятность ситуации, когда впечатлительный мужчина превратится в насильника или станет получать удовольствие от садистского, извращенного секса.

Тексты многих современных популярных песен провоцируют сексуальность и агрессию. Рэпу особенно свойственны открытые призывы к расовой дискриминации и ненависти к полиции. В 1992 году 19-летний техасец, угнавший автомобиль, застрелил остановившего его полицейского. В качестве смягчающего вину обстоятельства он потом ссылался на то, что подпал под дурное влияние музыки, которую он слушал в момент преступления. Среди текстов этого аудиоальбома, находившегося в свободной продаже, были такие строки:

«Копы на хвосте, пора смываться / Помни Родни Кинга / Я надрал его гнилую задницу/ Теперь на мне – мокрое дело… /А что, черт побери, ты сделал бы на моем месте? / Пришил бы их или дал им пришить тебя? / По мне, лучше пришить копа».

(Амуру Шакур)

Дистрибьюторы альбома, компания Тайм–Уорнер, оправдывались тем, что они «пытались обеспечить возможность высказаться бесправным, загнанным и униженным представителям общества» («Санди Таймс», 1992, 24 октября).

Возникает также вопрос, могут ли повлиять на нас сообщения, лежащие ниже порога сознательного восприятия и действующие только на подсознание. Производителей популярных аудиозаписей в США время от времени обвиняют в том, что они внедряют в песни скрытые фразы (например, «Возьми пистолет и испробуй его»), которые доводят подростков до самоубийства или антиобщественного поведения. Дело в том, что тексты песен защищает статья конституции США о свободе высказывания, тогда как подпороговые сообщения не имеют такого иммунитета. Но до сих пор все подобные попытки терпели неудачу, поскольку обвинителям не удавалось доказать даже сам факт существования подпороговых сообщений (не говоря уже об их эффективности).

Результаты исследований эффекта подсознательного внушения неоднозначны. Большинство специалистов полагает, что стимулы, которые действительно лежат ниже порога или же за границами возможностей восприятия, никак не могут повлиять на наше поведение; однако стимулы, которые в данный момент не попадают в сферу нашего внимания, но в принципе могут быть восприняты, способны на нас повлиять. Разумеется, это применимо и к рекламным роликам, на которых, как нам кажется, мы можем не заострять внимания Даже если наше сознание не фиксирует рекламу, будучи поглощенным чем-то другим, тем не менее она воздействует на нас (и подчас даже сильнее, чем если бы мы обращали на нее внимание, поскольку когда мы отвлечены, наши защитные барьеры сняты).

Нет никаких сомнений в том, что с театром связаны не только положительные эмоции, но и определенные опасности. Высвобождение подавленных инстинктов и страстей может поставить под угрозу самого исполнителя (в ком могут накапливаться психотические переживания), зрителей (чья нравственность может пострадать), членов общества (которые, покинув театр, могут стать жертвами насилия) и общество в целом (которому может угрожать политическая дестабилизация). Потенциальная опасность особенно велика, когда спектакль или фильм вызывает такие сильные эмоции, как гнев или фрустрация, не обеспечивая им какого-либо выхода или облегчения.

Эти соображения далеко не новы. В современном мире основным источником угрозы считается телевидение, а в викторианскую эпоху в этой роли выступали концертный зал и театр. В XVIII веке «Оперу нищего» Джона Ге я считали причиной роста численности разбойных нападений на дорогах, поскольку главным героем этой оперы был разбойник Макхит.

Оперы Вагнера давно подверглись обвинениям во вредном влиянии, о существовании которого подозревал, впрочем, и сам композитор. Он не просто отличался любовью к помпезности и взрывным характером почти на грани психопатии, но и опасался, что выражаемые в музыкальных произведениях мысли и чувства могут представлять угрозу здравому рассудку слушателей. В письме к своей возлюбленной Матильде Везендонк Вагнер писал:

«Дитя мое, этот „Тристан“ превращается в нечто ужасное. Этот последний акт!!! Боюсь, оперу запретят, если только ее не превратит в пародию дурная постановка… меня могут спасти только посредственные исполнители. Достойные исполнители наверняка сведут публику с ума. Даже вообразить себе не могу, что произойдет».

(Magee, 1969, p. 77)

Это могло бы показаться преувеличением, если бы тенор, исполнявший партию Тристана на первом представлении оперы, не умер вскоре после премьеры, охваченный «исступленным обожанием Вагнера» (Magee, 1969). Вагнер считал, что виной тому – его опера, хотя, разумеется, это могло быть и простым совпадением. Подобная судьба постигла еще нескольких известных певцов того времени, в том числе еще двух Тристанов и одну Брунгильду. Интенсивная идентификация со сценическим образом иногда оказывается фатальной, как произошло, например, с американским баритоном Леонардом Уорреном, умершим буквально на финальной фразе своей арии на представлении «Силы судьбы».

Те, кто осуждает музыку Вагнера, считая ее источником зла, ссылаются на ее социальную деструктивность. По словам Маги (Magee, 1969), эта музыка «с почти непреодолимой убедительностью выражает кровосмесительные желания, необузданную чувственность, ненависть и злобу, – всю темную сторону жизни». В каком-то смысле музыка Вагнера действительно враждебна обществу и тем самым может обладать особой притягательностью для психически неустойчивых и параноидальных личностей. Ее любил Гитлер, и некоторые убеждены, что именно музыка Вагнера являлась движущей силой нацистского движения и всех его зверств. По сей день произведения Вагнера фактически запрещены в Израиле, а некоторые люди признают, что страшатся тех желаний, которые будит в них музыка этого композитора.