Сердце помнит - Иван Стаднюк

— Вот это уже не моя забота, — заметил генерал Каллагэн. — С вашим стариком я не намерен разговаривать так же откровенно, как с вами. Иначе он упечет нас обоих… Генерал Эдвардс рекомендовал мне только вас. Теперь слушайте дальше. Как только капитан Дин окажется ненужным Мэлби, передайте ему приказ добраться до русского аэродрома, где вы приземляетесь, и очередным рейсом доставьте его сюда. И еще позаботьтесь, чтобы с воздуха сфотографировали передний край русских.

— Немцы в этом не нуждаются, — сказал Доллингер и впервые за время разговора отвел глаза в сторону. Он с тревогой ждал, что ответит на эту откровенность генерал.

Каллагэн не замедлил с ответом.

— У нас аппаратура более совершенна, чем у немцев, — сказал он. Потом помолчал, откусил конец сигары, прикурил и рассмеялся: — Очень хорошо, что вы разбираетесь в обстановке. Не скрываю, некоторые лица из госдепартамента считают, что наступила новая фаза войны. Нам нужно думать о своем будущем. Верно?

Доллингер молчал, испытующе глядя на собеседника. Каллагэн сдерживал себя, чтобы не ежиться под этим пустым, ничего не выражающим взглядом. Он мешал ему говорить, сковывал мысли.

— Выпьем, — предложил Каллагэн, наливая виски.

Выпили. И хотя выражение лица Доллингера было таким же бесстрастным, Каллагэн продолжал откровенный разговор. Тем более что его испытанный друг Эдвардс хорошо рекомендовал этого полковника.

— Нам нужно думать не только о будущем, но и о настоящем, — говорил Каллагэн. — О том, что и как сейчас нужно бомбить, вы и без меня знаете. Нам нужно убрать Германию как конкурента на мировом рынке и нужно сохранить ее как верного союзника, младшего партнера в борьбе с большевиками. Но сейчас есть дела поважнее, не терпящие отлагательства. Ни на минуту нам нельзя забывать, что большевизм — реальная угроза для всей Европы. Подумать страшно! Мы освобождаем от нацистов Францию, а у власти там могут оказаться коммунисты. Парадокс. Американская армия насаждает в Европе коммунистические режимы! Вы задумывались над этим?!

Каллагэн поднялся из-за стола и, взволнованный, быстрыми шагами начал ходить по комнате. Услышав его шаги, в комнату вскользнул официант и, отвешивая американцу поклоны, спросил:

— Прикажете еще виски?

— Пшел! — крикнул на него генерал и, усевшись на свое место, вновь обратился к Доллингеру: — Нельзя, дорогой полковник, закрывать глаза на реальные вещи. Удивляюсь, как до сих пор вы этого не понимаете. Ведь что будет, если во главе металлургических заводов в Лотарингии, во главе шахт в Сент-Этьене станут рабочие комитеты, участники так называемого внутреннего Сопротивления? Что будет, если во Франции появится коммунистическое или даже менее левое правительство? Молчите?.. А будет то, что нам с вами придется убраться за океан, в Штаты, несолоно хлебавши. Мы же не за этим сюда пришли. Потом не забывайте, что Франция обладает обширными колониальными владениями: Западная Африка, Экваториальная Африка, Мадагаскар с островами, Сомали, Марокко, Тунис и, наконец, Вьетнам!.. Что случится с этими колониями, если во Франции власть возьмет в свои руки народ? Они получат независимость! А это будет означать крах нашей политики, нашей системы. Короче — цивилизация гибнет!

Каллагэн сидел красный, с выступившей на лбу испариной. Даже на глазах его появились красные прожилки, и взгляд генерала был сейчас тупой, обреченный.

— Надеюсь, мы этого не допустим, — холодно промолвил полковник Доллингер.

Занятый какой-то своей новой мыслью, генерал ответил не сразу. Неожиданно речь его полилась спокойно, размеренно, точно это не он сейчас задыхался от злобы и кричал до исступления.

— Разумеется, не допустим, дорогой полковник, — промолвил Каллагэн. Для этого нужны решительные меры, нужен новый взгляд на мораль, на человеческие права — на всю ту мишуру, которая мешает нам проводить нашу политику. Вот большинство промышленников Франции, да и много политиков сотрудничали с нацистами. Стоит ли их за это осуждать? Святой бог, не стоит! На их месте и мы с вами не поступили б иначе. Поразмыслите — вы владелец завода или заводов. В страну пришли нацисты. У вас два выхода: или бежать и потерять все, или остаться на месте, уживаться с новой властью и сохранить свои капиталы. Умный, деловой человек выберет последнее, как многие, да почти все, и сделали. И вот многие эти люди собственники заводов, рудников, шахт, земельных массивов, судоходных компаний, всякие политические деятели сейчас укрываются от «гнева народного», от рабочих комитетов, участников Сопротивления. Они считают, что теперь потеряно все. Многие из них решили, что раз мы в этой войне поддерживаем Советский Союз, значит, всем, кто помогал фашистам, пощады не будет и выхода из создавшегося положения нет. А мы им укажем выход. Мы посадим их на старые места и скажем: властвуйте! Но властвуйте так, как мы вам скажем. О доходах тоже особый разговор. Часть их должна лечь в наш карман. Вот и пусть попробует кто сказать, что Америка вмешивается в чужие дела! Пусть! Мы только поддерживаем справедливость. Собственность должна находиться в руках тех, кому она принадлежит. Но пусть кто скажет, что нам принадлежит Европа!.. Вот вам и выход из положения, вот вам рецепт для лекарства против коммунистической опасности.

Генерал помедлил, подумал, а потом продолжил:

— А то, что было до сих пор, — безумие нашего президента! Он поддался давлению так называемого народа, американских обывателей, наших рабочих, батраков, зараженных симпатиями к большевизму, к русским вообще. Да и часть наших деловых людей ослепла от жадности. Подумаешь, Германия стала хозяином Европы! Германия завладела нужными Америке рынками и источниками сырья! Германия урезает наши доходы! На все это плевать надо было с крыши «Эмпайр стейт билдинг»[3]. Ведь Германия прежде всего такое же государство, как и Штаты. У нас с немцами одинаковый уклад жизни, одинаковые понятия о добре и зле, одинаковая свобода частной инициативы. Договориться с Германией — совсем несложное дело. Нужно было твердо держать курс, взятый еще в двадцатых годах, — продолжать науськивать Германию на Россию. Так нет, напугались, что окрепшая при нашей же помощи Германия угрожает миру. А ведь это сущая чепуха!

— А фашизм? — бросил вопрос Доллингер.

— Фашизм? Фашизм, дорогой мой, это высшая необходимость, это высшее проявление демократии деловых людей, запомните: демократия деловых людей! Нужно перестать играть в свободу и равенство для всех. Помилуйте, о каком равенстве может идти речь среди людей, из которых одна часть имеет полные карманы, а другая, хотя эта часть и очень велика, еле сводит концы с концами? И если вовремя не одуматься, в одно прекрасное время в Белый дом придут рабочие и попросят президента убраться вон. Россия — печальный пример этому. Ведь никакое наше вмешательство в дела России не изменило там положения. Помните восемнадцатый-двадцатый годы? Я их хорошо помню. Помню Петроград, Вологду, Архангельск, а на их улицах — вооруженные отряды рабочих… Так вот, фашизм положил подобной опасности конец… Советский Союз — это чужой, непонятный для нас мир. И то, что мы стали его союзниками, — злая ирония судьбы. Нужно исправлять положение, пока не поздно.

Каллагэн посмотрел на полковника Доллингера посветлевшими глазами, точно обрадованный, что наконец и сам уразумел важную истину, которую проповедовал сейчас своему собеседнику.

Выпили еще по рюмке. Генерал застегнул ворот своей тужурки, как будто давая понять, что беседа идет к концу, потом хлопнул ладонью по столу и, испытывая непонятную для Доллингера неловкость или нерешительность, снова заговорил:

— Но нельзя забывать о святом законе делового человека. А ведь мы с вами деловые люди?

— Разумеется, — ответил Доллингер, настораживаясь.

— Так вот, мы не должны за общими задачами забывать сегодняшний день. А для делового человека прожить день — значит ощутить, что в кармане его стало тяжелее. Бизнес — первая наша заповедь. Короче, имею деловое предложение. Вы можете организовать каждый месяц по два самолета в Штаты?

— Могу, если это нужно.

— Очень нужно. Под видом грузов для армии они будут доставлять сигареты моей фирмы. С высадкой наших войск во Франции в Европе открылся свободный рынок. Нужно торопиться.

— Это связано с огромным риском, — промолвил Доллингер. — В военное время и судят по-военному.

— Не будем предаваться мрачным предчувствиям, — запротестовал Каллагэн. — Поверьте, они обманчивы. Вы будете иметь четверть дохода.

— Треть, — поправил Доллингер.

— О, вы не так уж малопрактичны! Тогда еще один самолет прибавьте.

— Сколько потребуется, столько и будет.

— По рукам!

Капитан Дин за завтраком или обедом выпивал сто граммов спирта и потом бродил по школьному двору, по улицам села, вначале бодрый и веселый, но потом эта бодрость сменялась разбитостью. Ему уже наскучило торчать в госпитале, тем более что рана его почти зажила.