Переярок - Владимир Стрельников

— О чем? То, что упал с лестницы? — Я усмехнулся. — Мне уже полегче, отлежусь с недельку, и дальше жить буду. Вряд ли я кому-то нужен, просто попал под раздачу. Ничего, осталось пару и уеду отсюда. Отец обещал к совершеннолетию переоформить свою часть дома на меня.

— Только обязательно сходи ко врачу, — в голосе участкового послышалось явное облегчение. Не придется поднимать муть со дна, с местной администрацией милиция старается жить в дружбе. Хотя и власти у нее запредельно много, прямо скажем. Но с родней хакима района связываться никто не захочет.

Вечером, после того, как позвонил отец, я рассказал ему все как есть. Особо не рисковал, хоть и хватает прослушки в Узбекистане, но она в основном на подрыв устоев и исламский радикализм нацелена. Обычно местные чекисты в разборки местных же властей не лезут, чтобы не раскачивать особо обстановку. Это сейчас успокоилось, буквально в прошлом году в Андижане такое было, что ой-ой. Да и не слушают обычно разговоры русских, им это не грозит ничем.

— Так, — отец, выслушав меня, замолчал. Потом, обдумав ситуацию, продолжил. — У тебя как, сотрясение сильное?

— Ну, сейчас более-менее, но Сайора говорит, что обязательно с недельку отлежаться надо. Потроха вроде как уже нормально, только брюхо синее, фингал знатный.

— Тогда слушай сюда. — Отец успокоился. — Пока ты наверняка уже вне подозрений, иначе бы уже наведались. Но за проулком точно следят, будь осторожен. Девушка из дома нос пусть не показывает, и в переднюю часть не выходит. Вы сейчас одной веревочкой повязаны, и иначе, чем спасаться вместе, вам никак. Но ход для вас есть только один. "Урал" на ходу?

— Да, — старый, но надежный, от деда доставшийся мне мотоцикл стоял в сарае. Коляску я с него снял, и иногда гонял по ночным проселкам, чувствуя себя потрясающе свободным. Ночь, звезды, луна, мощный тяжелый мотоцикл подо мной и серебристая пыльная дорога. Только девушки за спиной не хватало. Тут я оглянулся на Сайёру, и представил ее в косухе и на мотоцикле.

— Тогда, через неделю, ночью, садись на него, сажай девушку, и выезжай в сторону казахской границы. Знаешь же, дорога через птицеферму, и уходит на север? Там, в ста сорока километрах, есть небольшой поселок, Бурисай называется. Спросите Рахимбека Гилязова, он вас у себя на несколько дней устроит, я ему позвоню. Надежный парень, мы с ним вместе в Афгане были. Потом к тебе приедет человек, скажет тебе, как звали твою черепаху. Помнишь же ее? — давным-давно мне отец привез из пустыни огромную черепаху. Настолько большую и старую, что я на ней катался.

— Помню, конечно, — улыбнулся я.

— Так вот, слушайся его во всем беспрекословно. Как бы тебе странно все не показалось. Понял? — У отца дрогнул голос. — Береги себя, сынок.

— Понял, папа, — я тоже едва не всхлипнул.

— Деньги я перешлю на карточку тому человеку, он тебе отдаст. Отдашь ему документы на дом, он его у тебя купит. Деньги оставишь себе. Сайоре скажи, чтобы собрала все документы на дом, если есть возможность, ей его оформят в продажу. Не бесплатно, конечно, но пусть не переживает, с недвижимости кус возьмут, но божеский. Вещи соберите самые ценные, и самые легкие. Ничего большого, только одежду, деньги, документы, и самые дорогие и памятные вещи. Осторожно там, ребята. Сидите, как мыши под веником. — Отец помолчал. — И еще, Леш. Если все будет нормально, то мы еще встретимся. Запомни это. Обязательно встретимся, сын!

Два дня я отлеживался. Только зарубил пару кур, которых поймал ночью, и связал проволокой, чтобы не бегать за ними утром. Ощипал, опалил, и два дня мы кушали куриные супчики, которые наварила Сайёра. Она вообще не сидела на месте, хоть и не выходила из дома. Готовила, прибирала, занималась шейпингом и йогой. Учила арабский и английский, начала меня гонять по английскому и математике. Улыбаться стала почаще, хоть ненамного, но все-таки.

Через два дня я вышел на улицу уже поработать. Вытащил из сарая мотоцикл, навесил на него коляску, погонял на холостых оборотах. Проверил его, слегка поездил по проулку, и загнал мотоцикл на место.

— Неплохой день вроде будет, — я поглядел на падающие с деревьев листья. Пока еще слегка, конец сентября это ранняя осень. Скоро и дожди пойдут, и ветра начнутся, вот тогда листва полетит.

А пока одел на самодельный фаркоп дышло лодочного роспуска, и сгонял на речку, на лодочную станцию за своей "Обью", старенькой, но очень хорошей люменивой лодочкой. Перевернул ее во дворе, и покрасил заново, проклепав и зачеканив расшатавшиеся и пропускающие понемножку воду заклепки.

— Ну ты, окклок, — от калитки крикнули. Я не понял, обозвать русского "белое ухо" — изи издевка, или кто-то ищет неприятностей. — Иди сюда, щенок, учить будем.

Обернувшись, я увидел того самого мясника и пару парней помоложе. Во мне полыхнула ярость, я выдернул один из топоров, которые были в колоде, и изо всех сил метнул его в деревянный столб, облокотившись на который стоял мясник. С глухим чавкающим звуком топор глубоко вошел в дерево, а я, выдернув второй, пошел к калитке. Дойдя до нее, я увидел только пару валяющихся на старом асфальте шлепок, причем оба левых. За поворотом пыль оседала на землю. Вот это я нашугал мясника с орлами!

— Уроды, — меня потряхивало, руки дрожали. Блин, как я сдержался, и метнул топор не в мясника, а в столб? С трудом вевернув из вязкой древесины лезвие топора, я отнес к колоде оба, и всадил их на место. А сам сел на старую лавочку под виноградником, и постарался успокоиться. Мне сейчас делать глупости нельзя, от меня зависит жизнь отличной, в принципе, девчонки.

Только вот неймется этой девице, хочет тетке в Ташкент звонить, рассказать насчет дяди. Я ей объясняю, что нельзя, она в слезы, и просит что-нибудь придумать. Пришлось пообещать, что куплю казахскую симку, и отвезу ее к границе в Казахстаном, где связь получше, и оттуда она позвонит. Ну, вроде как из другой страны. Благо, что немолодых телефонов купил аж шесть штук. И да, нужно их все на зарядку поставить, а то у большинства она на нуле.

А один нужно кое во что переделать. И да, надо еще одну штуку. Я зашел в сарайчик, и выволок из угла десятилитровую, тяжеленную алюминиевую флягу, герметично закрытую. И достал пакет с древестным углем с полки. Нашел случайно на берегу пару пакетов, остались от чьей-то гулянки, и привез домой. Теперь пригодятся.

— Так, Сайора, залазь вот сюда. Аккуратно, — я придержал девушку, помогая ей спуститься в носовой отсек лодки. Спустил туда же ей ее сумки. Поглядел, как она калачиком свернулась на толстой кошме, сморщила нос. — Ты чего?

— Рыбой воняет! — девчонка недовольно покрутила головой.

Блин, кому что! У меня поджилки от волнения подрагивают, а ей рыбой воняет.

— Ну, извини, не смог отмыть, — я развел руками. Ладно, включай фонарик, и сиди как мышка, хорошо? Закрываю, — и я захлопнул лючок. Пришлось сделать несколько незаметных отверстий от кокпита в носовой багажный отсек. Жаль лодочку, но что поделаешь. Дышать девчонке чем-то надо.

Свои сумки закинул в коляску. Вещей у меня немного, одежда, чемоданчик с фотографиями и документами. От деда осталось несколько медалей, несколько книг про охоту. Кроме того, моя любимая книга, энциклопедия оружия Жука. И пара книг Луиса Ламура, случайно купленных мною на блошином рынке, и зачитанных чуть не до дыр.

Закрыв дом, прислонился головой к двери. На глазах навернулись слезы, я ведь отсюда навсегда уезжаю. А отец категорически запретил навещать кладбище, могилы матери, дедушки и бабушки, чтобы ничего никто не заподозрил.

Зашел в курятник, звял ничего не подозревающего петуха, оставшегося в гордом одиночестве. Связал ему ноги, приклеил скотчем записку к одной ил лап, с просьбой примять в дар и не убивать, положил его в коляску, и завел мотор "Урала". Потихоньку выехал со двора, и поехал по проулку. Остановившись напротив дома Анварки и Салима, перебросил им петуха через дувал. Ошалевший Петя, громко хлопая крыльями, приземлился у них во дворе. Недовольно загавкал пес, всполошились куры.

— Ну, будем надеяться, что из тебя шурпу не сварят, — врубил первую, я выехал из проулка, и неторопливо поехал по разбитой дороге. Выехав из поселка, повернул к речке, в сторону лодочной станции. Но, заехав за посадку из тополей, остановился. Слез с мотоцикла, и минут десять смотрел в сторону машины наблюдателей. Я их еще в первый день вычислил, они стояли над каналом метрах в трехстах от нашего проулка. Там пригорок, все просматривается, точнее весь проулок просматривается. А вот здесь ничего оттуда не видать до самой речки, и самое главное, поворот в сторону Казахстана не просматривается.

— Нет, тихо. — Подойдя к лодке, я открыл крышку багажного отсека. — Вылезай, Сайорка. Только сначала вещи давай.