В ожидании - Джон Голсуорси

Динни остановилась перед репродукцией "Мадонна со св. Франциском" Кастельфранко и принялась её рассматривать, как вдруг услышала: "Динни!" – и увидела тётю Мэй. У миссис Хилери Черрел был её обычный вид – вид человека, который старается одновременно попасть в три места, но лицо дышало непринуждённым спокойствием и неподдельной радостью: она любила племянницу.

– Приехала за покупками, дорогая?

– Нет, тётя Мэй. Хочу, чтобы дядя Хилери представил меня одному человеку.

– Твой дядя вызван в полицейский суд.

Динни забурлила. Первый пузырёк поднялся на поверхность.

– Как! Что он наделал, тётя Мэй?

Миссис Хилери улыбнулась:

– Покуда ничего, но я не ручаюсь за Хилери, если судья окажется недостаточно сговорчивым. Одну из наших прихожанок обвиняют в том, что она приставала к мужчинам.

– Не к дяде же Хилери!

– Нет, дорогая, думаю, что не к нему. Твой дядя просто должен отстоять её репутацию.

– А её можно отстоять, тётя Мэй?

– В том-то весь вопрос. Хилери утверждает, что можно, но я не очень уверена.

– Мужчины всегда слишком доверчивы. Кстати, мне никогда не приходилось бывать в полицейском суде. Я не прочь сходить туда за дядей Хилери.

– Вот и прекрасно. Мне как раз самой нужно в ту же сторону. Дойдём до суда вместе.

Через пять минут они уже шли по улочкам, ещё более поразившим Динни, которой до сих пор была знакома лишь живописная бедность деревень.

– Я раньше не представляла себе, – внезапно сказала она, – что Лондон – это словно кошмарный сон…

– От которого не избавишься, встав с постели. Почему бы, при нашей безработице, не создать национальный комитет по перестройке трущоб? Затраты оправдались бы меньше чем за двадцать лет. Политики проявляют чудеса энергии и принципиальности, пока они не в правительстве. Стоит им войти в него, как они становятся просто придатком машины.

– Они ведь не женщины, милая тётя.

– Ты потешаешься надо мной, Динни?

– Что вы! Нет. Женщины не знают той боязни трудностей, которая присуща мужчинам. У женщины трудности – всегда осязаемые, материальные, у мужчины – теоретические, отвлечённые. Мужчины вечно твердят: "Ничего не выйдет!" Женщины – никогда. Они сперва берутся за дело, а уж потом решают, выйдет или не выйдет.

Миссис Хилери немного помолчала.

– Мне кажется, женщины больше живут настоящей минутой. Взгляд у них острее, а чувства ответственности меньше.

– Ни за что бы не согласилась быть мужчиной.

– Это утешительно, дорогая. Но в целом им всё-таки легче живётся, даже сейчас.

– Это они так думают. Я в этом сомневаюсь. По-моему, мужчины ужасно похожи на страусов. Они лучше, чем мы, умеют не видеть того, что не хотят видеть, но я не считаю это преимуществом.

– Может быть, и сочла бы, Динни, поживи ты в Лугах.

– Я в Лугах и дня бы не протянула, милая тётя.

Миссис Хилери внимательно посмотрела на свою племянницу по мужу. Девушка слишком хрупка, это верно. Того и гляди переломится. А всё же Б ней чувствуется порода и дух господствует над плотью. Такие часто оказываются стойкими, и любые удары жизни от них отлетают.

– Не уверена в этом, Динни, – порода у вас крепкая. Будь это не так, твоего дяди давно бы уж не было в живых. Ну, вот и полицейский суд. К сожалению, я не могу зайти – тороплюсь. Но там с тобой все будут любезны. Это очень человечное, хотя и несколько неделикатное учреждение. Не прислоняйся также к тем, кто сидит рядом.

Брови Динни приподнялись:

– Вши, тётя Мэй?

– Боюсь уверять тебя в противном. Если сможешь, возвращайся к чаю.

И миссис Хилери ушла.

Аукцион и биржа человеческой неделикатности был битком набит: у публики безошибочное чутьё на все драматическое, и дело, по которому Хилери выступал в качестве свидетеля, не могло не привлечь её, так как касалось вопроса о полномочиях полиции. Допрашивали уже второго свидетеля, когда Динни заняла последние ещё свободные пятнадцать квадратных дюймов прохода. Соседи справа напомнили ей детскую песенку: "Пекарь, мясник и ламповщик". Слева от неё стоял высокий полисмен. В толпе, заполнявшей зал, было много женщин. В спёртом воздухе пахло заношенной одеждой. Динни посмотрела на судью, тощего, словно вымоченного в уксусе, и удивилась, почему он не распорядится поставить себе на стол курильницу с чем-нибудь ароматическим. Потом перевела взгляд на скамью подсудимых. У скамьи стояла опрятно одетая девушка её роста и примерно того же возраста. Довольно красивое лицо, только рот, пожалуй, слишком чувственный, – не очень выгодное обстоятельство в её положении. Динни нашла, что волосы у обвиняемой скорее светлые. Девушка стояла неподвижно. На щеках – багровые пятна, в глазах – испуг и растерянность. Выяснилось, что зовут её Миллисент Пол. Как услышала Динни, констебль обвинял девушку в том, что та приставала к мужчинам на Юстен-род, хотя никто из пострадавших в суд не явился; В свидетельской ложе молодой человек, похожий на содержателя табачной лавочки, подтверждал, что видел, как девушка прохаживалась взад и вперёд по тротуару. Он приметил её, как "лакомый кусочек". Ему показалось, что она была встревожена и словно что-то искала.

Не хотел ли свидетель сказать "кого-то"?

"Что-то" или «кого-то» – откуда ему знать. Нет, в землю она не смотрела, нет, не наклонялась; мимо него, во всяком случае, прошла и даже не оглянулась. Заговорил ли он с ней? Вот ещё не хватало! Что он там делал? Да ничего – просто запер лавку и стоял, дышал воздухом. Видел он, чтобы она с кем-нибудь заговаривала? Нет, не видел. Он вообще простоял там недолго.

– Преподобный Хилери Черруэл.

Динни увидела, как с одной из скамей поднялся дядя и вошёл под балдахин свидетельской ложи. Вид у него был энергичный, он мало напоминал священника, и Динни с удовольствием остановила взгляд на его длинном решительном лице, морщинистом и слегка насмешливом.

– Ваше имя Хилери Черруэл?

– Черрел, с вашего позволения.

– Понятно. Вы викарий церкви святого Августина в Лугах?

Хилери поклонился.

– Давно?

– Тринадцать лет.

– Вы знаете обвиняемую?

– С детства.

– Мистер Черрел, изложите, пожалуйста, всё, что вам о ней известно.

Динни увидела, как дядя решительно повернулся лицом к судье.

– Её родители, сэр, были люди, которых я всячески уважал. Они хорошо воспитали своих детей. Отец её был сапожник – бедняк, конечно; в моём приходе все бедняки. Могу также сообщить, что он умер от нищеты пять лет тому назад, мать – шесть. Обе их дочери жили с тех пор под моим наблюдением – более или менее. Они служат у Петтера и Поплина. Дурных отзывов о Миллисент я у себя в приходе не слышал. Насколько мне известно, она хорошая, честная девушка.

– Полагаю, мистер Черрел, у вас было не так уж много случаев судить об этом?

– Видите ли, я посещаю дом, где она живёт с сестрой. Если бы вы его видели, сэр, вы бы согласились, что лишь человек, обладающий достаточной долей самоуважения, способен достойно вести себя в таких условиях.

– Она ваша прихожанка?

Улыбка мелькнула на губах Хилери и отразилась на лице судьи.

– Едва ли, сэр. В наше время молодёжь чересчур дорожит своими воскресными днями. Но Миллисент – одна из тех, кто проводит праздники в нашем доме отдыха в Доркинге. Там всегда бывают очень порядочные девушки. Жена моего племянника миссис Майкл Монт, которая заведует домом, дала о ней прекрасный отзыв. Не разрешите ли мне огласить его?

"Дорогой дядя Хилери.

Вы спрашивали о Миллисент Пол. Она гостила у нас три раза, и сестрахозяйка утверждает, что она славная девушка и совсем не легкомысленная. У меня создалось такое же впечатление".

– Итак, мистер Черрел, по вашему мнению, в данном случае была допущена ошибка?

– Да, сэр, я в этом убеждён.

Девушка у скамьи подсудимых поднесла к глазам платок. И Динни с внезапным возмущением почувствовала, насколько унизительно положение девушки. Стоять вот так перед всеми этими людьми, даже если она совершила то, в чём её обвиняют! Почему она не вправе предложить мужчине составить ей компанию? Ведь его же никто не заставляет соглашаться.

Высокий полисмен зашевелился, искоса взглянул на Динни, словно почуяв не слишком ортодоксальный образ мыслей, и откашлялся.

– Благодарю вас, мистер Черрел.

Хилери вышел из свидетельской ложи, заметил племянницу и помахал ей рукой. Динни поняла, что слушание дела закончено и судья сейчас вынесет приговор. Он сидел молча, сложив вместе кончики пальцев обеих рук и пристально глядя на девушку, которая перестала утирать слезы и в свою очередь уставилась на него. Динни затаила дыхание. Ещё минута – и на чашу весов ляжет человеческая жизнь! Высокий полисмен переступил с ноги на ногу. Кому он сочувствует – сослуживцу или девушке? Всякое перешёптывание в зале прекратилось. Слышался только скрип пера. Судья разжал кончики пальцев и заговорил:

– Состав преступления отсутствует. Подсудимая освобождается. Можете идти.