Россия и Германия. Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера - Сергей Кремлев

— А какое у нас завтра число?

— Двадцать второе, — немного удивленно ответила Ева. — Как быстро время-то летит… Почти закончился июнь. Не верится, что через день мы будем снова в Бергхофе…

ГЛАВА 1. Об истории реальной, виртуальной, рациональной. О роли личности в истории. И о главной ошибке Сталина

ЧТО В ЧЕСТНОМ историческом исследовании надо считать наиболее существенным? Племянница Ленина — Ольга Дмитриевна Ульянова рассказывала мне, что однажды ее публично спросили:

— Толкуют то о немецких, то о еврейских корнях Ленина со стороны матери… А какой вариант устроил бы лично вас? И Ольга Дмитриевна не растерялась:

— Меня устроила бы истина! А истины прошлого существуют независимо от нашего желания… Да, честно исследованная история — это, не в последнюю очередь, точные сведения, бесспорные документы. Когда запись событий эпохи полна и имеется в распоряжении исследователя, то его реконструкция истории правдива автоматически. Если конечно цель исследователя — правда, а не ее опровержение. А если запись не полна? А если у нас вообще нет достоверных фактов? А если они есть, верно ли мы их истолковали? У Гилберта Кийта Честертона есть рассказ из серии о патере Брауне — «Сломанная шпага». В нем знаменитый криминалист в сутане восстанавливает истину при помощи, прежде всего, психологического анализа, не опровергая давно известные факты. А в результате выясняется, что якобы героически павший в борьбе с врагами генерал Сент-Клер на самом деле был предателем, и его повесили собственные солдаты. К известным фактам патер Браун присоединил искреннее желание отыскать истину и пару неизвестных фактов, и все изменилось принципиально. Но если в нашем распоряжении даже много исторических фактов и сведений, можем ли мы быть уверены в том, что поняли историю так, как она и творилась теми людьми, которые в то время жили? Казалось бы, простой вопрос: «Какой период истории «прозрачнее» для понимания — античность или XX век?»…

— О чем тут думать, — может сразу сказать читатель. — Древние греки жили две-три тысячи лет назад! А наше время — за окном! И потом — много ли достоверных документов осталось от греков? От Рима? На все про все хватит трех-четырех книжных шкафов.

— Ну, есть же еще множество каменных надписей. Их так много, что это для изучения античности — источник важнейший.

— Что ж, пусть еще десяток шкафов с томами, воспроизводящими эти надписи… А уже восемнадцатый век дает историкам холмы архивных бумаг. Девятнадцатый — горы. В двадцатом же архивы образуют горные хребты.

— Значит, разобраться в событиях XX века проще?

— Конечно! ОДНАКО это не совсем так. Древнее общество было вообще-то простодушным. Императоры, цари, тираны, сатрапы, трибуны, консулы, полководцы и сенаторы еще не умели ловко притворяться ни друг перед другом, ни перед народами. Обманывать, хитрить — это да, пожалуйста. Но серьезные многоходовые комбинации были невозможны уже в силу черепашьих (а точнее — лошадиных) скоростей обмена информацией. Дарий шел на Грецию с ясной и понятной целью — покорить и ограбить. Александр Македонский переправлялся через море в Азию за тем же, хотя и прикрывал цели похода словами о мести персам за поруганные святыни Эллады. Глубоко скрытые мотивы? Сложная дипломатическая игра? Кампания дезинформации в печати или по разведывательным каналам? Поиски новых рынков сбыта или источников дешевого сырья? Бог мой, да если что-то подобное в античной политической жизни и было, то в таком зачаточном состоянии, что нашему изощренному уму эти «хитрости» древних представляются уловкой малыша, спрятавшего голову в мамин подол и уверенного, что теперь-то его никто не видит. Нет, документ той эпохи — это, как правило, добротное свидетельство, помогающее суть дела прояснить. Зато наш век — сплошной запутанный клубок из правды и намеренного вранья! Даром, что от каждого события он оставляет горы бумаг! Но бедным будет тот историк XXX века, который начнет изучать, скажем, политическую историю двадцатых-тридцатых годов прошлого века только по записям официальных дипломатических переговоров, выступлениям политических лидеров, материалам мирных конференций и заседаний Лиги Наций. Он ведь просто не поймет, с чего вдруг у таких миролюбивых государств, завтра же поголовно готовых начать всеобщее разоружение, все-таки становились возможными войны, агрессии и «ковровое» бомбометание… А общественная жизнь древних? И она была, конечно же, проста. Свободному римскому простолюдину действительно хватало «хлеба и зрелищ», а несвободный раб нередко был доволен уже тем, что жив и не избит. Так что пружины, двигавшие в прошлом жизнью людей, не отличались особой сложностью и невидимостью. Их и тогда было несложно рассмотреть. А сейчас — и подавно!

— Э-э, — возможно скажет мне просвещенный читатель, — отстал ты, автор, от открытий века. Уже три тысячи лет назад древнеегипетские жрецы использовали для управления миром тайное знание. Да и к ним оно перешло по наследству от еще более древних мудрецов.

— А как эти тайные маги, живя на Ниле, управляли Индией или поближе — Ассирией?

— Через курьеров…

— А с какой скоростью?

— Ну с какой тогда можно было? Со скоростью конского галопа и паруса под ветром…

— А если порвался парус? Или конь от такой скачки пал, или курьер свалился в пропасть на горной тропе? Да и были ли тогда те тропы?

— ??? НЕТ, НЕВИДИМЫМИ нити управления людьми становились позднее — когда они действительно начали протягиваться по всему миру. И чем ближе к нашим дням, тем глубже, повторяю, они исчезают в безбрежном бумажном море, которое все чаще не столько проясняет суть дела, сколько скрывает его. Раньше концы прятали в воду. Теперь — в бумаги… В документы. И все чаще подлинные мотивы и цели не доверяли не то что бумаге, но даже устам. Сколько крупнейших событий в нашем мире произошло, происходит и произойдет (или не произойдет) после всего лишь перемигивания нескольких молчаливых мужчин, где-то сидящих в уютных креслах за чашками настолько отборного чая, что весь необъятный Китай способен обеспечить мировой суперэлите не более десяти тысяч таких чашек в год?! Архивную запись можно найти или рассекретить, разговор — подслушать и записать. А как быть с легким взмахом руки, а то и просто с движением губ, с прищуром глаз? Как разглядеть за событиями их подлинную подоплеку? Как понять: так ли уж неизбежным был тот или иной разворот этих событий? Не могло ли произойти в жизни людей что-то другое — более умное, нужное и важное, чем то, что вышло на деле? И тут нам не обойтись без «психологии»… Психологический анализ, попытка исследователя стать на место реальных исторических лиц так, как это делает хороший романист, — вот что сегодня нередко может перевесить многие, даже формально достовернейшие документы. Хотя это не исключает необходимости знакомства с документами… У французского историка Марка Блока в первой главе его «Апологии истории» есть разделы с хорошими названиями: «Понять настоящее с помощью прошлого» и «Понять прошлое с помощью настоящего». Думаю, если бы мы не имели возможности с помощью истории проделать как первое, так и второе, то история сразу стала бы раз в десять менее интересной даже для профессионалов. Блок, будучи историком-медиевистом, специалистом по достаточно «простодушным» средним векам, документы, безусловно, ценил. Однако это ему принадлежат слова: «Господа робеспьеристы, антиробеспьеристы (то есть историки, оправдывающие политику Робеспьера и обличающие ее. — С.К.) мы просим пощады: скажите нам, Бога ради, попросту, каким был Робеспьер?»… Да, зная человека, можно понять и те его действия, которые в противном случае могут быть истолкованы не то что искаженно, а вообще неверно! И конечно чтобы разбираться в происходившем и происходящем, надо помнить слова Ленина: «Люди всегда будут оставаться глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике до тех пор, пока они не научатся за каждым явлением общественной жизни видеть интересы тех или иных классов и общественных групп». Впрочем, умные люди это понимали давно. «Cui prodest?» («Кому выгодно?») — спрашивали еще древние римляне. Тоже классика, между прочим… И два этих знаменитых слова ставят крест на такой трактовке развития общества, которая лепечет о «случайностях», о «героях», о «хаотичности истории»… Истинно «буржуазный» историк в лучшем случае не понимает истории, в худшем — сознательно ее фальсифицирует. Чем ближе он к пониманию, тем ближе к марксизму, пусть даже сам он того может и не сознавать. Однако и классический марксизм тоже совершает серьезнейшую ошибку. Он, не колеблясь, выставляет всегда и во все эпохи на первое место экономический фактор, а человеческий фактор учитывает лишь во вторую очередь. Но историю-то делают живые люди. У того, кто росчерком пера взламывает судьбы миллионов, «печенка-селезенка» тоже одна — как и у последнего неимущего бессильного бедолаги. Так что мир людей вряд ли поймешь во всей его полноте, если будешь описывать и изучать только «исторический процесс». И как ни странно, чем ближе к нашему веку, тем чаще все большее значение приобретают мысли, чувства и характеры не только народных масс, но и крупных публично зримых исторических фигур. Ход истории стал порой зависеть от них больше, чем от «политэкономии». Да, когда-то по залам только что построенного Версаля разнеслось знаменитое выражение Людовика XIV: «Государство — это я». Но эта броская фраза доказывает лишь спесь и невеликий, говоря честно, ум «короля-солнца». Францией правил, конечно же, не столько он, и даже не столько умница Кольбер, сколько объективные нужды общества — пусть и деформированные королевскими и аристократическими прихотями. Впрочем, и им порой наступал предел. Тому же Людовику как-то пришлось заискивать перед откупщиком Бернаром. Вот-те и абсолютизм! В прошлом мы находим, прежде всего, три впечатляющих примера активного и мощного воздействия личности на эпоху — Александр Великий Македонский, Наполеон Бонапарт и наш Петр Великий. Однако и в XX веке есть примеры, которые позволяют утверждать, что первостепенное (иногда) значение «героев» — это черта и нашего века. По сей день «буржуазный» историк уверен: