Смуглый день (сборник) - Дмитрий Гладкий

Стихотворения из цикла «Альковы»

Мама

…Когда же я понял, что любовь к своим детям –не инстинкт, надиктованный свыше,не страх одиночества, не догмат продолжения себя,а желанный и тяжкий пожизненный труд?Не тогда ли, когда сорванцом семилетнимубегал я на озеро с удочкой утром,а вечером мама стирала мою одежду?Склоняясь над тазом с отбитой эмалью, онасокрушалась,жалуясь мыльной воде, что штанов и рубашекне напасешься на этого непоседливого мальчишку.А я перед сном забавлялся игрою фантазий,дивился бамбуковой гибкостимаминого позвоночника,сравнивая его с удилищем, выгнувшимсянад пенными волнамипод тяжестью сказочной рыбы, которую маматянет из таза –той самой, что непременно исполнит тримоих сокровенных желания.Сейчас, когда приезжаю навеститьпостаревшую мамуи привычно отмахиваюсь от расспросово делах и здоровье,я замечаю, что время гнёт её все ниже к земле,и она не может уже распрямитьпрежде крепкую спину.Будто моя старая терпеливая мать и по сей деньудочкой натруженного позвоночникасилится изловить, покорить ту чудесную рыбу,чтобы сын, её единственный мальчик,наконец-то был счастлив…

Друзьям

Когда вина не пьём, так хочется скорбеть!Судьба ворчит и плачется помпезно,Всё ноет да пыхтит, –Мол, будто надо ехать ей куда-то,Ей чемоданы не успеть собрать,Ей лучше было раньше умереть,Чем так всю жизнь свою прожитьДо самой пенсии с тобой, –Таким дурным и бесполезным.Ну и что? Пусть едет. Ведь не виновата,Что по углам души как мелкие щенятаСкребутся мысли о потерянных годах,Друзьях забытых, брошенных словах…

Когда вина не пьём, так хочется скорбеть!И даже карты начинают плесневеть,Да так упрямо, что и не всегдаТы отличишь шестёрку от туза.Я в жизни – жил. Не понял ни азаОднако в ней. Да это ли беда?

…И ношеные вещи хороши, и старые ботинки,Когда бы смысл имели вечеринки,Когда бы женщины от нас не уставали…Но мы, друзья, и выпьем, и споём,И посмеёмся над бесхитростным бытьём.А если завтра нам судьбы сурдинкаВновь пропоёт: «Да ой ли?! Да едва ли»?!То мы её ко всем чертям пошлём:Ни нас судьба, ни мы её – не звали…

Покаяние

Ирине Г.

Твоим удачам – звонкий тамбурин,Моим печалям – засорённый тамбур.Как хочется, чтоб корень был одинУ этих слов…А знаешь, есть такая штука:Бутылка Клейна: верх и дно –Отсутствуют в ней, как ты ни крути.Поверхность только. Никакой основы,Как самоё себя родящая дорога.Да я люблю тебя, хоть это и не просто…Поверь: мне не почудилось, ей-богу,Что неспроста всех лечащее словоСо мной сотворчеством повязано навек.Твоим удачам – громкий тамбурин,Моим печалям – засорённый тамбур.Всех слов не помню. Маленького ростаКо мне пристал вчера угрюмый человек.Я думал – он попросит денег,А он, на подкосившихся коленях,Сказал, что люди – это божьи дети,Что я за всех за них воистину в ответе.Ему поверил я. И с поезда сойду…

«Вчерашняя, ты снилась мне…»

Вчерашняя, ты снилась мне сегодня,Сейчас я вспоминаю сна обрезки:Как будто ты меняла занавескиНа наших окнах с рамами вовнутрь.А я выбрасывал кухонную утварь,И верил я во сне, что это нужно,Что я по-прежнему один тебе угоден,Не помня, что давно уже наружуЧужие я распахиваю окна. Все равноЯ должен ждать, надеяться и ждать.Вчерашняя, ты снилась мне сегодня.Ещё осталось в холодильнике вино.Я распахну окно и буду спать.

Русскому языку

Оттого ли мне кажется страннойМеждометий проворная пыль,Что мой пращур с напевом гортаннымМял верблюжьим копытом ковыль?

А за что не люблю я глаголы,Но союзы леплю почём зря?!Не затем ли татаро-монголыНе хотели иметь букваря?

Не поклонник я деепричастий,Прилагательных пленник, да стой!Что же мнилось вам днями ненастья,Днями тяжких раздумий? Толстой!

Ломоносов, Тургенев, Есенин!Гоголь, Лермонтов, Пушкин, Лесков!Я смиренно стою на коленяхПред великим своим языком.

Я люблю опьянение делом,Вспоминая, как в детстве моёмТётя Глаша, «бидонщица» в беломНас поила парным молоком.

Я люблю опьянение словом:Но бидонщиц, лет тридцать, как нет«О, великий»! Призваньем суровымМне завещан приятный обет:

Погремушкой из красок и звуковНаиграюсь я, словом ведом,Чтоб навек – не потешной заслугой –Опьянеть мне родным языком!

День рождения

Словно звонкая монетаВ кулаке нагрелось лето.Остальные тридцать шестьЯ истратил. Где? Бог весть.

Нынче та, что разлюбилаВдруг глаза мои открылаНа бесцельное житьё.Вот, три денежки её!

Не транжирил, не терял,Просто так на память дал.Что осталось – не считаю,Бойко песенки слагаю,

Жду с фортуной рандеву,Так тихонечко живу.Помню, как ещё четыреПодарил монетки Ире,

Оле, Тане, Ксюше, Свете –Всем оставил по монете,(Бывших жён не позабыть!) –Тридцать девять, стало быть.

Пальцы тянутся к карману,Я сейчас его достану –Новый звонкий золотой –Вот он, мой сороковой!

Что осталось – не считаю,Бойко песенки слагаю,В кулаке монетка ждёт,Да никто уж не берёт…

«Любил, любил!..»

Любил, любил! Любовь ещё быть может…Но крышу мне сорвать уже не сможет.Кузнечиком в руке жестокого ребёнказажат в горстях судьбы, а всюду рожинадуты пафосом, и вот уже не слышитОн – кто летать меня учил давным-давно…Был свой секрет у той науки тонкой:чтоб не разбиться, нужно научитьсяпромахиваться об землю – вот и всё.Как вспомню – и сейчас смешно, –когда уворовал я для любимойохапку зайцев солнечных с небес.Вот парадигма моего бытия,где словно шейка балериныажурна хрупкая динамика чудес:к обвисшей сиське матушки-Фортуныприльнуть, а дальше – всё равно!Цари роскошным знаком восклицанияпосередине первобытной глины,грозя нарушить девственность еёмогучим фаллосом пророческого слова!Итак, начнём всё сызнова, начнёмся сами снова:из пункта А в пункт Б я выйду налегке,не крепче ветра, не приблуднее души.Не стану жаловаться, ныть, искать поблажек.И что с того, коль бога рассмешит,что в лужах, где ступал, останется вода святая?Я тоже посмеюсь – мой день с ухмылкой ночинакрошит вдоволь птахам строк бумажек:пусть веселятся всласть на пикникеего небес нехоженых обочин.

Ностальгия

Голову вскинув гордо,Под руку с модным в бородке,Шла ты как с писаной торбойТанцующей лёгкой походкой.

Каблук твой нанизывал листья,Словно струна бемоли,А я нехорошие мыслиВдогонку вам слал обоим.

Лишь глаз золотые рыбкиХвостами меня мазнули,Мгновенная тень улыбки,Что ранит похлеще пули.

Я свору породистых строчекГонял по бумажному полю,Да это лекарство не оченьЛечит душевные боли.

Глотал без разбора горстьюСтихи, запивая водою,И в каждой случайной гостьеСходства искал с тобою.

И снова как встарь обнимаюТвои перелётные плечи…И только потом понимаю:Время – тоже не лечит.

Очнувшись, глаза открываю,Застыв на печальном жесте, –Я спинку кресла сжимаю…Ночь. Я один. И кресло.

Песенка

В небе кнопками сверкаетМлечный путь – что твой баян!Кто мехи его расправит?Может, строгий Иоганн, –

Сам маэстро точной фуги?Или Вольфганг Амадей,Что держал взамен прислугиВечно музу у дверей.

Ну, а может, Ванька-Каин,Балагур и баянист,Трезв умом, душой отчаян,Хоть и на руку нечист!

Он такую врежет польку, –Демиурги в пляс пойдут,Славя Господа, посколькуТак предписывает Талмуд.

Режь, Ванюша, жги, как можно, –Сил не жаль на благодать!Жги, да только осторожней,Чтоб гармошку не порвать…

Скамейка с видом на Неву

Вокруг скамейки с видом на Неву,где я пришёл к мысли, что Литейный мостнапоминает стёртую подошвуботфорта Петра,такого же плоскостопого,как и основанная им северная столица,вальяжно и чинно гуляют вороны, похожие нараввинов.

Изредка бросая на меня плутоватые взгляды,они словно спрашивают:«Ну что? Что вы на это скажете?!»Что я скажу? Извольте, скажу.Я скажу, что, по-моему,за пять тысяч семьсот семьдесят летсо дня сотворения мира ничего не изменилось.Не изменилось в том смысле,что всё по-прежнему хорошо весьма.Правда, с незначительными перегибами на местах,вроде той возведённой в подвигисторической несправедливости,когда пожилой мастер художественного свистабыл упокоен палицейстрадающего мигренями муромского культуриста.

Но это зависит от точки зрения,с которой взираешь на мир…Как если бы Литейный мост,глядя на меня, мог подумать,что создания бессмысленней и нелепее он невстречал.Так и об истине, – можно сказать, что она –не фунт изюму.А можно то же самое, только другими словами.Например: истина – это всего лишь фунт изюму.Разницы нет, потому что от милых сердцу вещейи имёнвсе равно остаётся лишь пыль,так есть ли смысл заботиться о том,что никто не умрёт для себя самого?

Но! К чёрту философию! Учтите, что любаякрасивая и строгая система не устоитна нашем зыбком льду самосознанья.Пойдёт ко дну, как тот тевтонский рыцарь…Другое важно: словно канифольюмы жалостью к себе натёрты так усердно,что любой смычок из королевского оркестрав сравненье не идёт!И это тоже хорошо весьма, поскольку не даётвозможности проснуться.Как, впрочем, и уснуть.

Ах, жизнь моя, облысевшая от плохой экологииледи Годива!Всё же, шельма, ты многого стоишь, –взять даже это непостижимое притяжение,когда не земля удерживает тебя, а ты сам ужедержишь землю…

Слушая биржевые новости