Сильфида - Федор Червинский

— А вам трудно, что я позирую одетою?

— Д-да, если хотите… Ну да ничего. Все в глазах и в общем выражении лица. Это не будет беспечное воздушное существо; что-то предательское будет в ее улыбке и беспощадное в широко раскрытых глазах.

— Тогда это будет не сильфида, а ведьма.

— И пусть. Я не знаю еще, что будет. Но я бесконечно благодарен вам.

Он опять поцеловал ее руку.

— Если вы увлечетесь мною, ничего не выйдет.

— Ах, я и сам боюсь этого, — с неожиданною для нее искренностью воскликнул он.

— Ну, Бог даст «образуется», — засмеялась она и встала.

— Уже? — спросил он, огорченный.

— Да, пора к обеду. Прощайте! В эти часы вы всегда дома?

— Всегда.

— Ну, на днях я приеду.

Вернувшись домой, она зашла в кабинет отца. Нил Нилович встретил ее, мрачный, как ночь.

— Что с вами, папа?

— Все лопнуло!

Он зашагал по комнате.

— Приезжал он, быль у меня. Тебе конфект привез.

— Кто?

— Кобылкин. Хам! — крикнул он вдруг так громко, что она вздрогнула. — Хоть кол о его башку теши, — ничего! Мы не склонны!.. И хоть бы что! А до его визита — по телефону во взаимном кредите справлялся — и что ж бы ты думала? Не учли! Второго векселя не учли — и я на мели.

— А я как раз хотела..

— Денег просить? Нет денег! И не будет! И я банкрот, нищий. Костюмы, журфиксы, заграницы… все к чорту.

Валентина мрачно посмотрела на него.

— Папа, это невозможно.

— Покорно благодарю! А вот сама увидишь, как это возможно.

Он опять зашагал, красный, фыркал и отдувался.

— Завтра последнюю попытку делаю. К Донону его позову. Волью в его хамскую глотку полведра вина и ликеров; авось, он размягчится. Ведь это же подло! Ведь ежели ты не хочешь в предприятие пойти, так хоть в займы, шельма, предложи. Я ведь намекал этак отдаленно, почему мне компаньоны нужны и почему и сам единолично вступить не могу. Э, да что! Хам и больше никаких.

Валентина встала.

— Да, но я повторяю, что так невозможно. И вы делайте, как хотите, но образ жизни я менять не могу.

И она вышла в свою комнату.

Он хотел возразят, крикнуть, но не успел и только развел руками.

XII

Обед у Донона состоялся. Нил Нилович вернулся с этого обеда мрачным и растерянным.

— Все слопал, — сказал он Валентине, прихлебывая чай. — Все слопал, все вино вылежал — и никаких!

Она холодно молчала.

— Я, признаюсь, даже унизился — намекнул, что до зарезу нужны деньги… тысячи четыре. А он, — нет, каков каналья! — воскликнул Нил Нилович, ударив кулаком но столу. «Мы, говорит, вобче давать в заем не склонны».

Как будто вспомнив что-то, он насупился, искоса поглядывая ни Валентину.

— И такую штуку отмочил… не стоит и повторят!

— Что же именно?

— Ну, да что с хама возьмешь! Я, говорит… ты только не сердись, я его хорошо отбрил за это.

— Да что же? — повторила Валентина, с удивлением глядя на растроганное и смущенное лицо отца.

— Э, глупости! Я, говорит, не четыре, а сорок тысяч ссудил бы и без всякого документа, ежели б хоть махонькая у меня надежда была…

— Ну? — торопила Валентина. — Да, говорите. Надежда? — И она вдруг вспыхнула.

— Да что ж говорить. Намекнул, что руку, сердце и миллион к твоим ногам положить готов. А? Нет, каков хам?

Валентина нахмурилась, лотом засмеялась.

— Да, уж это действительно… Какой дурак.

— Ну, положим, ведь этак он уже после ликеру размяк. При других условиях я не позволил бы и пикнуть ему… Нет, каков?

И он расхохотался, несколько искусственно, как показалось опять нахмурившейся Валентине.

— Что это, повестка? — спросил Нил Нилович, взяв какой-то листок из рук горничной.

— Ну вот вам и деньги.

Но Нил Нилович, широко раскрыв глаза, молчал.

— Да что вы, папа?

— Мерзавцы. Черти. Протестуют вексель.

Он вскочил и зашагал по комнате, что делал всегда в минуты сильного волнения…

— Пронюхали, что я в тисках. Ты знаешь, что это? — обратился он к дочери, остановившись перед нею. — Знаешь? Это значит… Ах черти!.. Это значит, что нас опишут и все продадут за долги. Вексель на две тысячи — a у меня с вчерашним жалованьем триста рублей в кармане.

— Но ведь вы знали, что нужно платить.

— Чорта с два я знал. Вексель по предъявлении.

— А достать негде?

— Негде достать. Фью! Кончено. Все с аукциона — и мы водворяемся в четвертом этаже, вход со двора, три комнаты без ванны. А? Ах распронегодяи.

Он прошел в кабинет.

— Нужно ехать. А впрочем, куда? А, пропадай все!

И он сердито хлопнул дверью.

Валентина, мрачная, медленно встала ушла к себе. На другой день заехал Кобылкин и опять привез конфекты. Нил Нилович холодно встретил его. Валентина, не поблагодарив, взяла коробку от Rabon и поставила се в сторону. Кобылкин, несколько смущенный, сел на диван, не зная, что сказать. Вошла горничная и доложила Нилу Ниловичу о приходе какого-то Хохолкова.

— Какой Хохолков? По делу? Позови его в кабинет.

Он, не изменившись, пошел к себе.

Валентина молчала и насмешливо смотрела прямо в глаза Кобылину. После тяжелого молчания, он заговорил тихо:

— Папенька ваш как бы в обиде на меня.

Валентина молчала.

— Действительно, может статься, я и лишнее что намедни сказал… Но только то нужно иметь в виду, при каких сопровождающих обстоятельствах оно сказано было.

— Ах, мне решительно все равно, что вы там говорили.

— Вы уж при случае папеньке разъясните, что я оченно извиняюсь. А в чем именно — сказать вам не смею.

Смиренный тон его тронул Валентину.

— Ну, хорошо, скажу. Да вот и папа. Кто это был?

Нил Нилович, растерянный, посмотрел на нее и ничего не ответил.

— По делу? а?

— А? Да, частный поверенный. Там платеж один, так вот он и… Так, пустяки.

— А я вот с Валентиной Ниловной объяснение имел.

— Что? Как? — встрепенулся Нил Нилович. Ка… какое?

— Чтобы значит они за меня, по доброте своей, словечко замолвили. Оченно я вчера лишнее сказал вам. Им я, конешно, изъяснить не осмелился.

— А… да, Ну, что там, ничего. Что за счеты, — заговорил Нил Нилович. — Что за счеты. И не думайте, чтобы я…

И он протянул руку Кобылкину. Тот обеими руками захватил ее и пожал.

Прошло несколько дней. Кобылкин раза два заезжал к Нилу Ниловичу и каждый раз привозил Валентине конфеты. Она встречала его не так хмуро, как первый раз, оценив, очевидно, его смирение.

Нил Нилович ходил, как в воду опущенный. Частный поверенный назначил ему двухнедельный срок, объявив, что по прошествии этого срока ждать не будет и предъявит в суде иск в четыре тысячи двести по двум старым векселям. Нил Нилович прекрасно помнил, что «треклятые купчишки» — как называл он векселедержателей — обещали ему ждать по меньшей мере до Рождества — когда он получал наградные из трех обществ. «Точно заговор общий, — думал он, шагая по кабинету. — Взять неоткуда — крах несомненен». Он потерял всякую энергию и без толку мыкался по городу.

Валентина убедилась, что дела действительно плохи, и жалела отца… и себя.

В один из таких дней, когда он исчез из дому с утра, Валентина, усталая и оживленная, вернулась с обычной дообеденной прогулки. Она заходила и позировать; картина подвигалась вперед быстро. Художник решил написать сильфиду, склонившуюся с горной вершины и манившую взглядом путника, тяжело поднимавшегося к ней по уступами гор, висевших над бездной. И выражение лица сильфиды — нежного и хищного, было прекрасно передано художником.

Вернувшись домой и сбросив кофточку, она прошла в гостиную и, к великому изумлению, увидела Кобылкина, смиренно сидевшего у окна с громадной коробкой конфет. Он смутился, вскочил, выронив при этом коробку, и забормотал:

— Простите великодушно. Как я нынче со скорым уезжаю, то и хотел дождаться вашего папеньку.

Она улыбнулась и приветливо протянула ему руку.

Он расцвел, поднял коробку и поднос ей.

— Так сегодня? И что ж вы — рады?

— То-есть, с чего же собственно.

— Ну все-таки, домой.

Он вздохнул.

— Да, конешно-с. А только и там радости не велики.

— Что так?

— Да уж так с.

— Хандрить начали? Вот уже я на вашем месте…

— А что же-с?

— Как можно хандрить с таким состоянием?

Он злобно взглянул на нее.

— А куда мне мое состояние? Э-хх, Валентина Ниловна.

Она загадочно см отдела на него.

— Что ж — женитесь, — неожиданно сказала она.

Он подозрительно посмотрел на нее и насупился.

— Нет уж, это зачем же. Мы тоже выбирать не можем.

— Ну, вот, — отчего?

— Да уж так-с.

Он покраснел, как будто собираясь с силами.

— Вот к примеру… Вы за меня пошли бы? — почти шепотом спросил он, силясь улыбнуться.

Валентина, слегка побледневшая, продолжала смотреть на него загадочно.