Онтологически человек - Марина Аницкая

– Я могу вывести тебя. Как в прошлый раз.

Ей все-таки пришлось сесть. Перед глазами поплыло алое, золотое и черное.

– Нимуэ.

Она зажмурилась и мотнула головой.

– Нимье. Нинева. Посмотри на меня, – с нажимом произнес Мирддин. – Есть вещи, которых я не хочу знать. Я не хочу с этим знанием жить.

Нимуэ открыла глаза и увидела, что он держит перед ее лицом осколок. Осколок был белый, фарфоровый, по сколу заляпанный красным, и красное уже потемнело и стало из алого бурым. Нимуэ ощутила, как кровь приливает к щекам.

– Зачем ты здесь? – сказала она, чтоб хоть что-нибудь сказать.

На стол легла пуговица. Круглая пластиковая пуговица с четырьмя дырочками веселенького зеленого цвета, с едва заметной сеткой царапин, будто кто-то долго таскал ее в кармане с прочей металлической мелочью.

– Я ухожу в Срединные земли. Не хочу оставлять незавершенного.

Голос двоился; не так, как эхо, а так, как при переводе. Будто за его спиной ревет океан, а Мирддин, вольно или невольно, дублирует привычной речью то, о чем шумят волны по ту сторону одиннадцати измерений.

Пена девятого вала; предвечное Божье слово…

Наверное, следовало отказаться. Но сил отказаться у нее не было.

Нимуэ убрала волосы с лица и выпрямилась.

– Хорошо. Когда?

– Сейчас.

Глаза у него были серые, почти прозрачные. Там, где-то там, за глазными яблоками, внутри была вселенная и путь во вселенную. С пустынными берегами, морями, дорогами, городами, дикими травами, белыми силуэтами чаек, дремучими лесами, кронами, упирающимися в небо, пляшущими созвездиями…

Ничто из этого ей не принадлежало, но смотреть, смотреть было можно, и она смотрела.

Они встали посреди комнаты. За стеклом вышло солнце, высветив на полу просвечивающий сквозь белую краску рисунок волокон на древесине. Они заняли стойку – три пальца у виска, симметрично. Вышло не с первой попытки; наверное, дело было в отсутствии практики. Или в том, чем это кончилось в прошлый раз. Никак не удавалось синхронизировать сердцебиение. Раньше это давалось как-то проще.

В конце концов Мирддин неловко прижал ее к себе одной рукой; он был сильно выше, Нимуэ отвернула голову вбок. Совсем рядом, под щекой, стучало быстро и ровно; так бывает, если стоять на мосту и смотреть, как несется внизу поезд между зеленых холмов, параллельно реке, и всегда есть такой момент, когда цепочка вагонов растянута от горизонта до горизонта, и они мчатся, не останавливаясь, и кажется, что у поезда нет ни конца, ни начала, он просто оборачивает планету и мчится, мчится, мчится.

Какая-то чужая эмоция проходила мимо, совсем рядом. У Нимуэ не было для нее названия.

Она заметила, что Мирддин почти беззвучно повторяет цепочку имен, загибая на свободной руке пальцы. Он дошел до последнего и замер.

– На счет три, – сказал он напряженным голосом.

Она замерла, выравнивая дыхание, как ныряльщик перед прыжком.

Раз.

Два.

Три.

Что есть человек?

Человек есть тот, кто включает в себя все.

Сок сладких плодов; предвечное Божье слово;

мед дикий; цвет горный и цвет деревьев;

земная соль; руда, что таится в недрах.

Листья крапивы.

Пена девятого вала.

На одно длинное, длинное мгновение мир внутри и вовне застыл в неустойчивом равновесии. Так, наверно, как это было до начала истории. До Разделения.

«Я могу быть с тобой. Но я не могу заменить тебе мир снаружи».

«Я знаю».

Слова падали, как снег на воду.

Одно долгое, долгое мгновение сконденсировалось между ними, как жемчуг в раковине. Как точка отсчета. А потом створки разжались, и сила инерции разнесла их в разные стороны.

Нимуэ поняла, что падает куда-то в бесконечную бездну. Все зашлось от ужаса и необратимости происходящего.

Ее будто бросили в тигель. Раскаленный поток хлынул, разрывая ее на части, фрагменты, молекулы.

До коллоида. До звездной пыли.

А потом будто сработал огромный магнит, будто взрыв наоборот и все мельчайшие осколки сошлись к единому центру, заново соединяясь в единое целое.

Я не человек.

Я озеро.

Нимуэ засмеялась.

Это было так просто – не нужно было вмещать невмещаемое. Нужно было принять часть потока, который шел вокруг нее, мимо нее, сквозь нее, принять, пропустить сквозь себя и передать дальше, как река передает воду.

Будто огромная ладонь уперлась в спину – так крыло ложится на ветер.

Она протянула вперед незримые руки и увидела, как прорастают из запястий наружу вены, как размыкаются, как алая горячая кровь дану смешивается с холодной, прозрачной кровью озера. Как озеро наполняет земную чашу, как вбирает в себя ключи, как выдыхает в воздух туман, уходящий столбами в небо, как дыхание копится тучами, как проливается вниз, как касается губ, как уходит внутрь, как становится кровью, алой, горячей кровью дану. Человеческой кровью.

Озеро уютно покоилось в изумрудной чаше. Тянулись к свету со дна, чуть колыхаясь водоросли, между ними, у самого дна, сонно поводили плавниками толстые карпы. Кедры-стланцы поднимали от земли ветви, у могучих корней всплескивали тихие волны. По сосновым стволам гонялись друг за другом белки, летела вниз кора. Сосны уходили в небо, в синеве толклись белые облака. Сквозь облака сеялось осеннее солнце – ясное и холодное. Блики плясали на стеклянной глади.

У самой кромки стоял Мирддин Эмрис. Нимуэ потянулась к нему. Волна взметнулась и откатилась. Мирддин наклонился, зачерпнул горстью воды, плеснул в лицо и медленно выпрямился.

Вода была такой холодной, что все от нее горело, как растертое снегом, снаружи и изнутри.

– Неплохо сработано, – раздался голос.

Мирддин обернулся и увидел Рианнон.

– Вы знали, что так выйдет, – сказал он.

Рианнон чуть усмехнулась:

– Знала? Нет. Надеялась? Да. В таких делах никогда нельзя знать наверняка.

– Но вы все видели.

Рианнон кивнула.

– Фир болг нет места на Авалоне. Если бы она не удержалась, мне пришлось бы об этом позаботиться. Обычно изгнаниями занимается Вран, но в данном случае заставлять его в этом участвовать было бы немилосердно.

Деревья отражались в воде так четко, что почти нельзя было разглядеть границу, где реальность переходит в свое отражение.

– Никакого риска не было, – сказал Мирддин. – Ей был нужен Аннуин, а не я.

Это было хорошо. Но почему-то не радовало.

Рианнон повела бровью.

– Что же до тебя… ты человек, – продолжила она так, будто его реплики не было. – Твоя судьба не в нашей власти и не в нашей сфере ответственности. Ты уже решил, что будешь делать дальше?

– Пойду к людям.

Он очень плохо представлял, на что похожи Срединные земли и на кого похожи люди. Но это казалось ему единственным вариантом в свете всего произошедшего.

Рианнон окинула его взглядом и усмехнулась чему-то своему.

– Имей в виду – твое авалоновское гражданство остается в силе. Ты сможешь вернуться всегда, когда пожелаешь.

Прежде, чем Мирддин успел что-то ответить, она исчезла.

Он постоял еще немного, глядя в непрозрачную воду, потом наклонился, поднял камешек, зачем-то сунул в карман и зашагал прочь от берега.

[1х03] ветер

Мирддин сидел на крыльце и чистил грибы. У Блейза была совершенно иррациональная привычка вставать в злую рань и собирать все, что ему попалось на глаза. Ну то есть вообще все, невзирая на степень зрелости и червивости. В результате из каждого ведра съедобной оказывалась едва ли пятая часть, которая потом ужаривалась до размеров вообще микроскопических. Мирддин как-то пытался в первые дни это рационализировать, и притащил Блейзу два ведра аккуратных, один к одному, шампиньонов. Блейз замахал руками – куда мне столько? Мне столько не надо, вон, Мойре отнеси…

Потом выяснилось, конечно, что шампиньоны просто так в округе не растут. А эти были, к тому же, наштампованные на синтезаторе, то есть, совсем как настоящие, и по питательности, и по всему, но совершенно одинаковые. Мойра, дородная, рыжая и на редкость громкоголосая, гостинец прибрала, но посмотрела как-то странно. (Блейз потом пояснил – «Ну, вот если бы ты пришел с грибами, но в шапке… или без шапки, но и без грибов… тогда, да, были бы проблемы. А так нормально. Ну и, что от меня, конечно…» Блейза в округе, судя по всему, любили и прощали ему все, включая подозрительного вида «крестника».)

В этот раз Блейз набрал маслят. «Во! – радостно заявил он, брякая полное ведро на крыльцо. – Сопливенькие!»

К местной манере выражаться тоже надо было привыкнуть. К массе вещей следовало себя приучить, если он собирался жить среди людей. Среди людей было… странно, но на Авалоне он не мог. Значит, оставались Срединные земли. Блейз приходился родичем матери. Последний раз Мирддин видел его в младенчестве. Забавно, насколько восприятие зависит от ракурса и первого впечатления – Блейз оказался невысоким добродушным человечком, и только по внезапному разочарованию при встрече Мирддин понял, что подсознательно считал Срединные земли страной таинственных и загадочных великанов. Глупо, конечно.