Иван Болотников Кн.1 - Валерий Замыслов

— Ну, а как сюда угодил? — спросил бортник.

— Устал я от походов, Матвей. Раны мучить стали, руки ослабли. Попрощался я с Диким полем[23] и на матушку Русь подался. Стосковался по деревеньке нашей, решил на своей родной земле помирать. Долго шагал, деньжонки при себе имел. Под Володимиром к бродячей ватаге пристал. Отвык от Руси, думал, всюду честной люд, доверился как в степях. Среди казаков воровства не водилось. За это смерти предавали. А здесь не те людишки оказались. Обокрали меня ночью и покинули. Дальше хворь взяла и пал возле твоей заимки. Спасибо Василисе, а то бы сгиб возле самой отчины. Вот тебе и весь сказ.

Помолчали. Матвей уперся взглядом в свои лапти, раздумывая над рассказом Пахома, потом вымолвил, закачал головой:

— Однако поскитался же ты, родимый. А я тебя не признаю. В селе редко бываю, живу отшельником. Вона сколь лет минуло, где признать…

— Был у меня ка селе дружок из старожильцев. Добрый мужик, правдолюбец. Не ведаю — жив ли теперь Исай Болотников?

— Здравствует. Умнеющий страдник, башковитый. Его-то хорошо знаю. Лошаденку у Исая иногда на московский торг беру.

— Обрадовал ты меня, Семеныч. Не чаял Исая в живых застать. Думал, татары его сгубили, — оживился Пахом.

Возле избушки вдруг протяжно и гулко ухнул филин. Матвей и Матрена переглянулись. Филин ухнул еще дважды. Бортник перекрестился и поднялся из-за стола.

«Федька знак подает. Знать, чево-то стряслось, господи», — всполошился Матвей и вышел из избушки.

Глава 7

Князь Андрей Телятевский

Князь поднялся рано. Звякнул колокольцем. Тишина. Спит старый управитель, не слышит медного трезвона.

Князь зевнул, толкнул дверь ногой в соседнюю палату.

— Эгей, Захарыч!

В княжью палату вошел управитель с опухшим, заспанным лицом. Ему за пятьдесят — низенький, кругленький, с лопатистой пегой бородой.

— Звал, батюшка?

— Горазд ты спать, однако… Медведь в подклете?

— Там, батюшка Андрей Андреевич. Чево ему содеится. Кормлю справно. Выпустить бы его на волю, все запасы приел.

— Довольно ворчать, Захарыч. Зверь мне надобен… Князь Масальский не поднялся?

— Почивает, батюшка. Да и ты бы отдыхал, государь мой. Дороженька была дальняя, утомился, поди.

— Много спать — мало жить, Захарыч. Ступай — буди медведя, бороться буду.

Управитель вздохнул, молча, осуждающе покачал головой и удалился.

Зверя держали в нижнем просторном подклете. Год назад князь охотился в подмосковных лесах и рогатиной свалил матерую медведицу. Медвежонка пожалел и повелел забрать на свой двор. Наезжая в село, князь Андрей часто забавлялся с молодым зверем.

В тереме шумно: князь бодрствует! Мечутся по узорчатому красному крыльцу и темным переходам дворовые холопы — ключники, спальники, повара и сытники, конюхи и чашники. Упаси бог спать в сей час!

Шум и гам разбудили князя Масальского. Вскочил с пуховиков, глянул на двор через слюдяное оконце, хмыкнул. Уж не пожар ли приключился? Раскрыл оконце, курчавую длинную бороду свесил, крикнул:

— Чего по двору снуете?

Сухопарый плечистый холоп остановился возле крыльца, снял войлочный колпак и отозвался, озорно тряхнув русыми кудрями:

— Князь Андрей Андреич поднялся! У нас завсегда так. Топерь медвежья потеха будет. Спущайся и ты, князь.

Василий Федорович кинул на парня колючий взгляд. Ишь ты, как с князем разговаривает. Хотел погрозить кулаком, но холоп надвинул на голову колпак и заторопился в подклет.

Масальский прошел внутрь палаты, присел на пуховики, раздумывая — лечь спать или начинать облачаться. А со двора раздалось:

— Митька-а-а! Чево застрял, дубина! Айда на князя мотреть!

Масальский рассмеялся. Чудит Андрей Андреевич, скоморошью игру затеял, дворовых спозаранку согнал.

В палату просунул широкую бороду старый княжий спальный холоп.

— Подавай кафтан, Ивашка, — решил Василий Федорович.

— Не Ивашка я, батюшка. Мя сызмальства Михейкой кличут, — поправил князя дворовый с низким поклоном.

— Все едино холопья рожа. Одевай да языком не мели. На потеху пойду.

В подклете полумрак. Управитель приказал засветить слюдяные фонари. Медведь лежал в углу, привязанный короткой цепью к железному кольцу, вделанному в дубовый стояк.

Князь Андрей — без шапки, в крепком суконном кафтане и кожаных рукавицах. Высокий, плечистый, русая борода коротко подстрижена, глаза цепкие, гордые. Стоит посмеивается, любуясь зверем.

— Спускайте косолапого.

Двое холопов освободили медведя от привязи. Молодой зверь поднялся на задние лапы, рявкнул. Дворовые прижались к стене, сгрудились возле двери.

— Не зашиб бы зверь, батюшка. Подрос он за зиму, одичал, озорной стал, — предостерег князя управитель.

Телятевский и сам видел, что медведь заметно вырос, но отступать было поздно. И тем более — в дверях показался князь Василий Масальский, давнишний друг Андрея Андреевича, любитель медвежьей потехи.

Князь Андрей шагнул к зверю, потрепал его рукой за шею.

— Здоров будь, Михайло. Соскучал по тебе. Зело ты вымахал.

— Возьми кинжал, Андрей Андреевич. Неровен час, — предложил другу Василий Федорович.

— Не к чему, князь. Мы с Михайлой мирно живем, вымолвил Телятевский и обхватил медведя руками.

Князь и зверь затоптались на месте. Телятевский сразу же попытался свалить косолапого на землю, но не тут-то было. Зверь упирался и сердито урчал, отталкивая князя передними лапами.

Наконец Телятевский изловчился, вплотную приник к медведю, наступил сапогом на лапу и опрокинул косолапого наземь.

— Однако горазд ты, Андрей Андреич! — восторженно проговорил Масальский, поднимаясь с князем в верхние терема.

Телятевский, пряча в густой бороде довольную улыбку высказал:

— Люблю, князюшка, утречком размяться. Зело пользительное дело. Прошлым летом ежедень с косолапым братался.

Князь Андрей скинул с себя разодранный кафтан и приказал управителю:

— Снедь подавай, Захарыч. Да повеселей. Зело мы с князем голодны.

— Укажи крестовую горницу, Андрей Андреевич. Помолюсь я вначале, — вымолвил Масальский.

— Рядом со спальней твоей, князь Василий. Ступай к господу, а я обожду в горнице.

— А сам-то чего же моленную обходишь? Поди, негоже так.

— Грешен, князюшка, плохой стал богомолец. После всенощной лишь богоматери челом бью.

— Не зря тебя Шуйский в ереси уличает, — погрозил перстом Василий Федорович и удалился в моленную.

Завтракали князья в столовой палате. Чашники подавали на стол щи с бараниной, уху язевую, жареного гуся с гречневой кашей, пироги из говядины с луком, с творогом и яйцами, оладьи с сотовым медом да патокой, икру-осетрец с уксусом, перцем и мелким луком, белые грузди в рассоле да сморчки.

Запивали князья снедь винами заморскими — мушкателью, романеей да своей двойной боярской водкой…

После третьей чарки друзья разговорились.

— Прослышал я в Москве, что Шубник новый поклеп царю на тебя возводит.

Шубником в стольном граде прозвали князя Василия Шуйского: его ремесленные люди снабжали всю Москву полушубками.

При упоминании Шуйского лицо Андрея Андреевича помрачнело, глаза вспыхнули недобрым огнем.

— Без ябеды Васька Шуйский жить не может. Слава богу, царь Федор не в батюшку пошел, а то бы пришлось в Пыточной на дыбе повисеть… Знаю, князюшка, о его затеях. Надумал Шуйский очернить меня перед государем, я-де в Новых Холмогорах[24] с иноземными купцами из Ливонии дело имею, тайну о порубежных крепостях им выдаю. Изменщик-де Телятевский. Эк, куда хватил, пакостник.

— Я вот все думаю, князь Андрей Андреевич, отчего на тебя так Шуйский взъелся? Ведь не с руки ему с тобой враждовать. За всех князей и родовитых бояр Шуйский цепко держится. Вспомни, как он противу покойного Ивана Васильевича козни свои плел. Всех князей подбивал, чтобы государя с престола выдворить. А на тебя всюду наушничал, наговаривал да сторонился. Отчего князь?

Телятевский откинулся в кресле. По его лицу пробежала тень. Он долго сидел молча, зажав в кулаке недопитую чарку с вином, а затем раздумчиво молвил:

— Угодил как-то мне Шуйский в капкан. Хитрющий зверь, но попался. Тогда бы ему не выбраться из него, да случай помог. Выскользнул, как гадюка, и с той поры жалить стал.

— Не пойму я тебя, князь. Загадками говоришь.

— Ты уж прости меня, Василий Федорович, но ответить на твой вопрос покуда не в силах. Придет время — все обскажу.

— Ну-ну, князь. Чужой язык не вывернешь, — обидчиво уколол Василий Федорович.

— Не серчай, князюшка. Давай-ка выпьем еще по чарочке да и на поля наведаемся. На мужиков глянуть надо. Нынче смерд не тот стал. В твоей вотчине все ли тихо?